Чёрная эстафета - Владимир Васильев

Посреди камеры возвышался чуть сплюснутый с вершины шарообразный кокон. Он был сплетен из похожих на светлую паутину тончайших нитей; внутри просматривалось что-то темное и массивное. Эксперты на миг остолбенели (это заметил даже Мотыга), а потом с таким остервенением схватились за свои приборы, что ничего не оставалось, кроме как предположить, будто они столкнулись с самой важной тайной со времен возникновения Галактики, и имели хорошие шансы эту тайну разгадать.

А, может, так оно и было? Есть ли в союзе более загадочная раса, чем Рой? Даже ледышки-а'йеши на деле оказываются близкими и понятными, особенно с того времени, как им приглянулось грязное человеческое мировоззрение. Такими делами стали ворочать… Люди могут отдыхать.

А Рой был и остается непостижимым и неприступным. На то он и Рой.

Вдруг и правда раскроют какие-нибудь его секреты? Тогда имя Шата Унгена по прозвищу Мотыга вполне может войти в историю. А что?

»…оставался малоизученным и замкнутым сообществом вплоть до момента, пока горняки корпорации «Минералы Багуты» Шат Урима и Шат Унген во время рядового поискового рейда не обнаружили…»

Что именно они обнаружили – Мотыга надеялся заучить потом. Пока он увидел только несколько десятков трупов да округлый кокон неизвестно с чем внутри.

«Кстати, – подумал Мотыга. – Если особи Роя могут некоторое время выживать в вакууме, то кокон явно способен оставаться живым дольше, чем активные организмы. Это аксиома, как говаривал биолог инструктор на вечерних занятиях…»

Мотыга очень любил вечерние занятия на базе и охотно их посещал. Практически без пропусков.

– Эй, чего стоишь? – Мотыгу дернули за рукав. – Помогай!

Мотыга очнулся и послушно вцепился в какой-то прибор, который его заставили держать. Полковник что-то лихорадочно и беззвучно выпевал в микрофон на тоненьком усике. Солдаты кольцом охватили объект изучения и как-то нехорошо поигрывали лучевиками. Словно могла возникнуть необходимость отстреливаться.

Кокон тщательно просканировали, несколько раз засняли, а кристаллы с записью бережно упрятали в аварийный кофр; прискакал третий научник, и «мозги на ножках», как дразнили ученых военные, принялись длинно и азартно спорить, периодически взывая к кому-то на связи. Понятно, что Мотыга об этом мог только догадываться, но как опытный пустотник, не один час наработавший в эфире и худо-бедно разбирающийся в переговорах по связи, без труда отслеживал включения на дежурный график. Он даже попытался втихую подстроить свою систему на частоту военных, но безуспешно. Впрочем, он не очень и надеялся – конечно, военные работают в закрытых диапазонах, аппаратура горняков на них просто не настраивается. Да плюс кодеры-декодеры, модуляторы-демодуляторы… Мало ли хитроумных штучек придумали и внедрили в обиход «мозги на ножках»?

Вскоре из темного канала прибыло пополнение: еще несколько научников и двое азанни. Вид бывших хозяев расы шат-тсуров Мотыгу и вовсе вышиб из колеи. Птички все еще играли в судьбе шатов немалую роль, хотя уже и не решающую. Но бывали случаи, когда они вмешивались, и зачастую – очень бесцеремонно.

Как сейчас.

Полковник сразу же поблек и отошел на второй план; теперь парадом командовал крылатый коротышка в маленьком скафандре. Коротышка смешно хлопал крыльями в тщетных попытках взлететь, из чего Мотыга заключил, что безвоздушка ему в диковинку. Какой-нибудь кабинетный птиц, скафандр, небось, второй раз в жизни надел…

Второй азанни вел себя профессиональнее: крылья использовал в основном как руки, и с ходу принялся деловито руководить научниками-шатами. Те у него живо забегали, собирая из разрозненных частей сложную машинку с кубическим экраном и плоским клавиатурным лоскутом. Когда экран ожил и засветился, этот азанни уселся за клавиатуру, а научники подозвали солдат и, вроде бы, приготовились кокон вскрыть.

Прибор у Мотыги отобрали несколько раньше, и теперь отогнали от кокона к стене. Сизый стоял тут же и глазел на происходящее из-за спин полковника и лейтенантов.

Даже с такого расстояния Мотыга был в состоянии разглядеть все, что возникало в толще экрана. А возник там первым делом прямоугольный брусок-параллелепипед, пропорциями сходный с интеррасовым кирпичом. Почему-то пропорции кирпича оказались приблизительно равными чуть ли не для всей галактики – и у азанни, и у цоофт, и у людей, и у шатов, и у булингов…

У разумных Галактики вообще слишком уж много общего. Мотыга часто об этом задумывался на занятиях.

Углы у бруска, вроде бы, выглядели сглаженными. А, может, это издержки сканирования, кто знает. Больше внутри кокона ничего настолько же плотного не просматривалось – только какие-то рыхлые клубки, скорее всего состоящие из той же «паутины», что и сам кокон.

По команде азанни двое научников взялись за резаки. Тонюсенькие плазменные шнуры бросили на кокон изумрудно-зеленые отсветы. Аккуратно, словно при работе с бомбой большой мощности, научники вспарывали резаками оболочку кокона. Она распадалась на две половины; края получались неровными и подпаленными. Теперь кокон стал напоминать огромное яйцо какой-нибудь птицы, поврежденное мелким хищником.

Когда надрез стал достаточно большим, шаты-научники взялись за края и развели их пошире. Кокон раскрылся, будто диковинный цветок, и Мотыга впервые воочию увидел то, что впоследствии стал считать саркофагом.

Серая чешуйчатая глыба действительно со скругленными краями. Безмолвный и загадочный монолит, при виде которого Мотыге (да и остальным, наверное) показалось, что на них мельком взглянула Вечность.

Это было странное и пугающее ощущение; но пугающее не в смысле угрозы и опасности – нет, пугающее отсутствием границ, возраста, пугающее непонятным предназначением… Чужеродностью, в конце концов.

Мотыга остро ощутил, что обычные понятия к этой находке неприменимы. Вот, например, что значит мысль об отсутствии границ? Не размытость же линейных размеров он имел в виду! Что-то другое – находка, казалось, не была привязана к данному конкретному месту во вселенной. Она, принадлежала всей вселенной одновременно. И всем временам заодно. Веяло от нее чем-то необъяснимым, чем-то высшим.

Даже азанни вроде бы это почувствовали, а уж они-то насмотрелись в космосе на любые диковины.

Некоторое время научники, сбросив оцепенение, хлопотали у находки. Окончательно освободили ее от остатков кокона, замерили, вроде бы, в который уже раз осмотрели и ощупали. Что-то занесли в свои мудреные компьютеры. А потом азанни (оба) очень долго совещались – и между собой, и с кем-то третьим, по связи.

Мотыга и Сизый переминались с ноги на ногу перед шеренгой солдат. Полковник и лейтенанты благоговейно взирали на неугомонных азанни, но не вмешивались – продолжали выжидать. Горняцкая смена уже давно закончилась, у Мотыги уже начало бурчать в желудках – хорошо, что никто, кроме него самого, не мог этого слышать.

Когда их вызвал унтер, азанни еще продолжали совещаться.

– Эй, Сизый! Где вы там!

Сизый встрепенулся:

– Тут! На месте.

Мотыга тоже оживленно прислушивался – звук начальницкого голоса был первым посторонним звуком за несколько часов.

– Можете возвращаться. За вами послали бот, он вот-вот сядет немного в стороне от разлома. Как поняли?

– Поняли, возвращаемся. Полковнику доложиться?

– Не нужно, он уже в курсе. Просто разворачивайтесь и идите, солдаты вас пропустят.

«Пропустят? – подумал Мотыга мимоходом. – Интересно. А что, могли и не пропустить?»

– Пошли, Мотыга, – сказал Сизый, подхватывая с земли рюкзак с инструментом. – Жрать охота – спасу нет…

– Ага, – подтвердил Мотыга. – Мне тоже.

Солдаты пропустили их без возражений – даже не шевельнулись, когда горняки прыгнули сквозь оцепление к наружному каналу.

Под открытым небом оцепление тоже было. Двойное. Первая линия сразу около разлома, вторая – чуть в стороне. Развернутых орудий насчитывалось уже больше десятка, а над разломом застил небо гигантский блин крейсера азанни.

«Ну и ну! – еще больше изумился Мотыга, хотя еще мгновения назад ему казалось, что удивляться дальше уже невозможно. – Нешуточное дело… Ох, нешуточное…»

Горняцкий бот поднырнул под брюхо крейсера мизерной искоркой и быстро пошел на снижение. Несколько истребителей сопровождали его до самой поверхности. Сизый и Мотыга прыжками направились к месту посадки.

Удивительно, но унтер присутствовал в боте лично.

Едва задраили шлюз бота, Мотыга отключил поле скафандра и с облегчением погрузился в мир нормального звука. И нормального тяготения.

– Фу-у-у!!! Ну и денек! – выдохнул он с чувством.

Унтер с мобильником в руке только отмахнулся. Видимо, у него денек выдался не легче. Да и не у него одного, наверное.

– Перо, я семнадцатый, принял искомых на борт, разрешите взлет?

Пел унтер на интере. На интере же ему и ответили – высоким щебечущим присвистом азанни: