Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Британия испытала свою первую атомную бомбу годом раньше. Первая атомная бомба поступила в распоряжение Королевских ВВС спустя несколько дней после выступления Черчилля в палате общин 3 ноября. Но, согласно стратегии Черчилля, заставить русских вступить в переговоры о разоружении должна была водородная, а не атомная бомба, которая, на взгляд Черчилля, уже устарела. Но вскоре после начала совещания на Бермудских островах он понял, что Эйзенхауэр думает иначе. Словно в доказательство неизбежности рисков на переговорах глав государств, Черчилль не колеблясь поддержал Эйзенхауэра – который, в свою очередь, получил поддержку своего Государственного секретаря Джона Фостера Даллеса, – когда президент заявил, что может «спокойно применить», и действительно был готов применить, атомные бомбы в Северной Корее, если китайцы нарушат перемирие. Эйзенхауэр добавил, что собирается сказать это на предстоящей речи в ООН, которую он дал прочесть Черчиллю. Иден был поражен, о чем и сообщил премьер-министру, когда они остались наедине. Черчилль понял озабоченность Идена: подобного рода заявления Эйзенхауэра не могли помочь усадить русских за стол переговоров. Черчилль отправил Колвилла в Club Mid-Ocean, где остановился Эйзенхауэр, с короткой запиской, в которой советовал президенту смягчить выражения, заменив «спокойно применить» на «оставить за собой право применить» ядерное оружие. Эйзенхауэр согласился и предложил создать международное агентство по контролю атомной энергии.

Кроме того, президент сказал Колвиллу, что, «в то время как Уинстон воспринимает [водородную бомбу] как нечто новое и ужасное», он был убежден, что она будет просто «очередным улучшением боевого оружия». Президент имел в виду, написал Колвилл в дневнике, что «фактически нет никакой разницы между «обычным оружием» и «ядерным оружием». Когда-то, в 1945 году, так думал Черчилль, но с тех пор он изменил мнение. После того как на одном из пленарных заседаний Черчилль подробно описал свое «двойственное» отношение к советскому правительству – в одной руке атомная бомба, а другая протянута для рукопожатия, – Эйзенхауэр ответил тирадой, подобную которой никто из сидевших за столом не слышал на международных конференциях. Говоря о советской «новой политике», Эйзенхауэр сравнил Россию с проституткой, которая вырядилась в новое платье, но «под ним осталась все той же проституткой». Французы, как и следовало ожидать, передали эти слова журналистам[2416].

Эйзенхауэру следовало действовать обдуманно. Сенатор от штата Висконсин Джозеф Маккарти, председатель сенатской комиссии конгресса США по вопросам деятельности правительственных учреждений и ее постоянной подкомиссии по расследованию, в тот год вел себя высокомерно и не считался с Государственным департаментом, который, по заявлению Маккарти, уже три года кишел коммунистами. На Бермудах, во время неофициального завтрака, Черчилль спросил Эйзенхауэра о влиянии Маккарти в Америке, и президент ответил, что он не обращает внимания на Маккарти, как англичане не обращают внимания на Эньюрина Бивена. Но сравнение было неудачным: хотя Бивен, как социалист, причинял беспокойство, он не представлял опасности для британской политики. Многие американцы считали, что министерство иностранных дел Великобритании и британские разведывательные службы тоже наводнены красными; предположение, отчасти основанное на том, что Дональд Маклейн и Гай Берджесс в 1951 году перешли на сторону Москвы, хотя их точное местонахождение оставалось неизвестным до 1956 года. Эйзенхауэр не хотел, чтобы создалось впечатление, что британцам и Черчиллю удалось заставить его радушно приветствовать кремлевских коммунистов-безбожников. Черчилль не мог осуждать своего старого военного товарища за то, что он испытывает ненависть к коммунистам. Вместо этого он во всем винил Джона Фостера Даллеса, которого невзлюбил с первой встречи в прошлом году. «Похоже, всем заправляет Даллес, – сказал Черчилль Морану. – Президент не более чем кукла чревовещателя». В любом случае Черчилль вернулся в Лондон, не достигнув цели. В ближайшее время не будет никаких англо-американо-советских переговоров на высшем уровне[2417].

Вскоре по возвращении Черчилля с Бермудских островов Daily Mirror стала призывать к его отставке. В одной из статей Daily Mirror под заголовком «ТЕНЬ ГИГАНТА» приводились слова из New York Times: Черчилль «всего лишь тень того выдающегося человека из 1940-х годов». Нападки Daily Mirror раздражали Черчилля, написал в дневнике Моран, но по-настоящему Старика выбили из колеи статья и карикатура в Punch. Статью под заголовком «История без конца» написал Малкольм Маггеридж, редактор Punch. Это была иносказательная притча о вымышленном византийском правителе, который хорошо послужил государству, но в конце концов утратил свои способности из-за преклонного возраста и старческой немощи. Эта статья сопровождалась карикатурой, изображавшей Черчилля с отвисшей челюстью и парализованной левой половиной лица; руки «полные, бесформенные», выглядывали из белых манжет. Черчилль протянул руки к Морану: «Посмотрите на мои руки. У меня красивые руки». А затем сказал, что, поскольку Punch пользуется большой популярностью, ему придется уйти в отставку. Спустя несколько лет Маггеридж сказал, что это заявление показало, насколько Черчилль был «не в курсе текущей ситуации», поскольку в 1954 году Punch уже не пользовался такой популярностью. Это было, сказал Маггеридж, «но только в XIX веке»[2418].

1 марта 1954 года американцы провели испытания водородной бомбы на атолле Бикини в южной части Тихого океана. Спустя три месяца, 16 июня, Черчилль созвал закрытое заседание Комитета по обороне, на котором было принято решение о принципиально новой атомной политике: Британия будет создавать свою водородную бомбу. Решение было принято в условиях строжайшей секретности, о нем не информировали даже кабинет министров. Спустя неделю, 24 июня, Черчилль вылетел в Вашингтон[2419].

Это был его последний официальный визит в Соединенные Штаты, последняя возможность добиться от Эйзенхауэра поддержки встречи на высшем уровне. С ним отправилась привычная компания – Иден, Моран, Колвилл и Кристофер Сомс. Он поднялся на борт стратокрузера в плохом настроении. Он пожаловался Морану на перемены, которые вызвали братья Райт. Мир стал меньше: «Недобрый час для бедной Англии». Но дурное настроение прошло, и в десять утра по английскому времени он сказал стюарду унести виски и подать шампанское и икру. Зная, что Эйзенхауэр под влиянием Джона Фостера Даллеса не согласится на трехсторонние или четырехсторонние переговоры на высшем уровне, он прибыл в Вашингтон с новым предложением – провести двусторонние переговоры, только он и Маленков[2420].

Его настроение значительно улучшилось, когда 25 июня, в пятницу, вскоре по прибытии в Белый дом, Эйзенхауэр сказал, что не против двусторонних переговоров Черчилля с русскими. Это произошло до того, как Черчилль изложил свое дело, что, как он полагал, будет длительным и сложным процессом. Для Черчилля цель переговоров с русскими сводилась к тому, чтобы выиграть десять лет «ослабления напряжения» в отношениях с Москвой, чтобы Америка, Россия и Британия могли перенаправить денежные и научные ресурсы с разработки ужасных атомных бомб на полезные, мирные проекты. Эйзенхауэр согласился и даже предложил провести с Черчиллем, вместе с французами и немцами, предварительные переговоры в Лондоне перед тем, как Черчилль отправится уговаривать русских. Колвилл отметил, что Даллес пытался не допустить переговоров с русскими, но безрезультатно. В воскресенье Эйзенхауэр устроил небольшой ужин, по словам Колвилла, «очень веселый». За ужином Черчилль и Эйзенхауэр решили, что Германия должна перевооружаться, даже если Франция против. Эйзенхауэр заявил, что французы «беспомощная, бесполезная масса протоплазмы». Через несколько недель Национальная ассамблея отказалась от идеи ЕОС, Западная Германия была освобождена от трехсторонней оккупации, а через десять месяцев Германия вступила в НАТО. Еще одной причиной для радости была реакция Эйзенхауэра, когда Черчилль сообщил ему о планах Британии создать собственную водородную бомбу: Эйзенхауэр не возражал. Черчилль возвращался в Лондон победителем. Кроме того, когда он почти добился встречи на высшем уровне, у него появилась еще одна причина задержаться в «номере 10»[2421].