Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Но Черчилль не планировал передавать факел, пока не добился желанной цели – встречи в верхах. Именно этого он добивался, и это было практически все, к чему он стремился. Трумэн по-прежнему оставался в Белом доме, Сталин по-прежнему – в Кремле. Победа на выборах должна была повернуть время вспять, вернуть в июль 1945 года, в Потсдам, где последняя встреча «Большой тройки» прервалась выборами.

В день голосования, в четверг, 25 октября Daily Mirror дополнила вопрос «Чей палец на спусковом крючке?» большой фотографией полного человека вполоборота, держащего сигару. Человек на фотографии не был Черчиллем. Напечатав этот постановочный снимок, Daily Mirror перешла все границы. Черчилль вскоре подал иск в суд и добился пусть неискренних, но исчерпывающих извинений; редакция выразила сожаление, если опубликованные слова и фотографии каким-либо образом намекали на то, что Черчилль не испытывал неприязни к войне. Но в день выборов тори больше интересовал вопрос, насколько эффективной окажется коварная кампания Daily Mirror. Ответ на этот вопрос они получили на следующий день, когда стали известны результаты голосования. Тори победили, но с небольшим перевесом. Черчилль не получил большинства ни в 100, ни даже в 50 мест, а только в 18. Консерваторам в итоге досталось 321 место, лейбористам 295, либералам всего 6. Собственно, лейбористы, получив 13 миллионов 866 тысяч голосов, обогнали консерваторов на 229 тысяч голосов. Эти результаты отнюдь не походили на поддержку Черчилля большинством избирателей. К полудню 26 октября Эттли понял, что проиграл. Во второй половине дня он приехал в Букингемский дворец, чтобы передать королю Георгу должностные печати. Примерно через час во дворец приехал Черчилль, и король Георг в третий раз с 1940 года поручил ему сформировать правительство. И снова, как в 1939 году, когда его вернули в адмиралтейство, по всему миру распространилась новость: Уинстон вернулся.

Король был серьезно болен и сейчас восстанавливал силы после перенесенной операции по удалению злокачественной опухоли и легкого. Несколько недель назад Черчилль, пораженный внешним видом короля и, как всегда, обеспокоенный всем, что касалось медицины, потребовал у Морана подробного отчета о болезни короля и его шансах на выздоровление. Моран понял, что беспокойство Черчилля связано с собственным ухудшением здоровья, о чем ему постоянно напоминали приступы головокружения, периоды забывчивости, онемение в плечах и прогрессирующая глухота. Именно тогда Моран пришел к выводу, что Черчилль сильно сдал и потерял хватку и, если он вернется в «номер 10», ему будет не до работы. Клементина готовилась к предстоящим испытаниям. Вскоре после выборов она отправила короткую записку Рональду Три: «Я очень надеюсь, что Уинстон сможет помочь стране. Это будет тяжелая работа, но он страстно желает ее»[2393].

26 октября Исмей, благополучно отошедший от общественно-политических дел, рано лег спать. Среди ночи на его прикроватном столике зазвонил телефон. Такой же звонок когда-то возвестил о вторжении в Нидерланды, о смерти Рузвельта, о капитуляции немецких армий. Исмей снял трубку, и на другом конце провода сказал, что сейчас он будет говаривать с премьер-министром. Спустя секунду он услышал: «Это ты, Мопс?.. Немедленно приезжай. Ты же не спишь?» Исмей объяснил, что вообще-то он спал. «Ничего, – сказал Черчилль, – ты должен приехать всего на пять минут». Исмей подставил голову под холодную воду, наспех оделся и через пятнадцать минут прибыл на Гайд-парк-Гейт, 28. Черчилль сказал Исмею, кадровому офицеру, что хочет назначить его Государственным секретарем по делам Содружества, политическая должность, для которой Исмей, по его убеждению, совершенно не подходил. «Я решил, что холодная вода не помогла, – позже написал Исмей, – и я продолжаю спать».

Он согласился на эту должность, «обрадовавшись перспективе опять работать под началом Черчилля»[2394].

Джока Колвилла вызвали на следующее утро, когда они с женой приятно проводили время на скачках в Ньюмаркете. Стюард жокей-клуба нашел Колвилла в толпе и сказал, что ему звонит премьер-министр. «О чем бы он ни просил, – предупредила жена Колвилла, – отвечай «нет». Колвилл вернулся в министерство иностранных дел после двух лет службы у принцессы Елизаветы и собирался там и завершить свою карьеру. Но этому было не суждено сбыться. Когда Колвилл взял трубку в жокей-клубе, премьер-министр извинился за причиненное беспокойство и спросил, не хочет ли Колвилл встретиться. «Завтра?» – спросил Колвилль. «Нет, – ответил Черчилль, – сегодня днем». Когда они встретились, Колвилл спросил Черчилля, как долго тот планирует задержаться на Даунинг-стрит. Этот вопрос был связан с опасением Колвилла, что очередное длительное отсутствие в министерстве иностранных дел пустит под откос его карьеру. Один год, ответил Черчилль. Колвилл согласился[2395].

В течение следующих четырех дней в Чартвелле Старик заново собирал старую команду. Иден возглавил палату и министерство иностранных дел, вновь приняв на себя двойную роль, двойные обязанности, которые привели к полному истощению сил во время войны. Колвилл вошел в команду в качестве главного личного секретаря премьер-министра, разделив обязанности с Дэвидом Питбладо, ставленником Эттли. Рэб Батлер отправился в казначейство, Оливер Литтлтон стал Государственным секретарем по делам колоний, а лорд Вултон – лордом – председателем Совета. Профессор – лорд Червелл – был назначен генеральным казначеем. Гарри Крукшенк, менее выдающаяся партийная личность, принял на себя обязанности министра здравоохранения. Гарольд Макмиллан, назначенный министром по делам жилищного строительства, должен был построить 300 тысяч домов, которые Черчилль обещал избирателям во время предвыборной кампании. Когда Макмиллан спросил Черчилля, что для этого потребуется и с чего начать, Старик ответил: «Понятия не имею». К работе были привлечены оба черчиллевских зятя: Дункан Сэндис возглавил министерство снабжения, Кристофер Сомс был назначен парламентским личным секретарем. Но на Рэндольфа семейственность не распространилась. Черчилль устал от нокаутирующих политических аргументов, которые регулярно обрушивал на него Рэндольф. Эти словесные дуэли периодически взбадривали Черчилля в военное время, но теперь они его утомляли. Одно назначение вызвало удивление по обе стороны Атлантики. Как в 1940 году, Черчилль занял пост министра обороны. «Черчилль совершил глупость, назначив себя министром обороны, – написал в дневнике Макмиллан. – Получается, что Daily Mirror, практически права… Это грубая ошибка»[2396].

В эти осенние недели Дуайт Эйзенхауэр, Верховный главнокомандующий НАТО, приступил к организации штаб-квартиры в Париже. Эйзенхауэр хотел создать что-то наподобие штаба Верховного командования союзных экспедиционных сил времен Второй мировой войны. То есть он хотел, чтобы в случае войны союзные государства передали командование своими армиями НАТО, а в остальное время сохраняли полный контроль над своими войсками. Однако Национальная ассамблея и Роберт Шуман выступали в поддержку создания Европейского оборонительного сообщества (ЕОС), что-то вроде надгосударственного военного варианта шумановского Объединения угля и стали. Европейская армия, как подчеркивал в 1950 году французский премьер-министр Рене Плевен, будет существовать отдельно от армий государств, чьи солдаты будут в нее входить. Де Голль, по-прежнему в добровольном изгнании из французской политики, расценивал ЕОС как отказ от суверенитета. Скандинавские страны боялись франко-немецкого доминирования в случае создания ЕОС и немецкой угрозы, если не будет ЕОС. Политические карикатуристы в Западной Европе издевались над этим планом, ссылаясь на абсурдные проблемы командования и управления, неизбежные при попытке руководить бригадами и дивизиями – не говоря уже о целой армии, состоящей из солдат десятка или более национальностей, говорящих на разных языках и вооруженных разными видами оружия. Бевинское крыло Лейбористской партии выступало против ЕОС на том основании, что европейская армия, особенно с немецкими солдатами, рассердит Москву. Эйзенхауэр тоже с опаской относился к идее привлечения немецких армий и придерживался этого мнения в течение трех последующих лет. Британцев мало волнует Европа, позже написал Дин Ачесон, и, как французы, они боятся перевооружения Германии. Британцы видели спасение в Америке и НАТО. Для многих британцев, включая Черчилля, Атлантический океан был уже Ла-Манша[2397].