Дневник - Чак Паланик

Беда была невелика. Немного всплакнув, Мисти больше никогда не звонила маме.

Опять же, остров Уэйтензи куда больше походил на дом, чем удавалось трейлеру.

Пожарная сигнализация гостиницы все звенит, и по ту сторону двери кто-то зовет:

— Мисти? Мисти Мария? — стучат. Мужской голос.

А Мисти отзывается — «Да?»

Звон становится громче при открытой двери, потом стихает. Какой-то мужчина говорит:

— Боже, как здесь воняет! — и это Энджел Делапорт, явившийся ее спасти.

Просто на заметку: погода сегодня неистова, тревожна и немного суматошна из-за Энджела, сдирающего с ее лица липкую ленту. Он вынимает из ее руки кисть. Энджел шлепает ее по лицу, по разу на щеку, и говорит:

— Вставайте. У нас мало времени.

Энджел Делапорт так шлепает ее по лицу, как отпускают пощечину девкам на мексиканских каналах. А вся Мисти — кожа да кости.

Гостиничная пожарная сигнализация все звонит и звонит.

Щурясь на солнечный свет из одинокого окошка, Мисти просит. «Стойте». Мисти говорит, мол, он не понимает. Она должна рисовать. Это все, что ей осталось.

Картина перед ней — квадратик неба, исполосованного белым и голубым, все незаконченное, но занимает весь лист бумаги. У стены возле двери выстроены другие картины, развернутые к стене лицевой стороной. У каждой на обороте карандашом проставлен номер. Девяносто восемь. На другой — девяносто девять.

Сигнализация все звонит и звонит.

— Мисти, — говорит Энджел. — Не знаю, что это за экспериментик, но с вас довольно, — он идет к чулану, вынимает халат и сандалии. Возвращается, и втыкает в них ее ноги, продолжая. — Должно уйти около двух минут, пока люди выяснят, что тревога ложная.

Энджел просовывает руку ей под мышки, и тянет Мисти на ноги. Складывает руку в кулак и стучит по гипсу, со словами:

— А это еще к чему?

Мисти спрашивает — зачем он здесь?

— Пилюля, которую вы мне дали, — рассказывает Энджел. — Вызвала у меня худшую мигрень за всю мою жизнь, — набрасывает ей на плечи халат и продолжает. — Я дал ее на анализ химику, — продевая в рукава халата ее натруженные руки, он рассказывает. — Уж не знаю, что у вас за врач, но в этих капсулах — порошок свинца с примесями мышьяка и ртути.

Токсичные компоненты масляных красок: «красный Ван Дейка», ферроцианид; «йодистый алый», ртутный йодид; «снежный белый», карбонат свинца; «кобальтовый фиолетовый», мышьяк — все эти прекрасные составляющие и оттенки, которые так ценят художники, но которые смертоносны. Мечта создать шедевр, которая сворачивает мозги, а потом убивает тебя.

Ее, Мисти Марию Уилмот, отравленную наркоманку, одержимую дьяволом, Карлом Юнгом и Станиславским, рисующую идеальные углы и линии.

Мисти говорит, мол, он не понимает. Мисти говорит — ее дочь, Тэбби. Тэбби погибла.

А Энджел замирает. Спрашивает, выгнув брови от удивления:

— Как?

Несколько дней назад, или — недель. Мисти не знает. Тэбби утонула.

— Вы уверены? — спрашивает он. — В газетах не писали.

Просто на заметку — Мисти ни в чем не уверена.

Энджел говорит:

— Воняет мочой.

Это катетер. Он выдернулся. За ними тянется след мочи, от мольберта, из комнаты, и по ковру в коридоре. Тянется след мочи и гипс.

— Готов поспорить, — заявляет Энджел. — Что вам и гипс-то на ноге не нужен, — говорит. — Помните кресло на рисунке, который вы мне продали?

Мисти отзывается:

— Ну.

Обхватив ее руками, он тянет Мисти сквозь дверной проем, на лестницу.

— Это кресло было выполнено краснодеревщиком Гершелем Бурке в 1879-м году, — говорит. — И направлено на остров Уэйтензи по заказу семьи Бартонов.

Ее гипс бьется о каждую ступеньку. Ребра болят из-за пальцев Энджела, которые сжимают слишком крепко, вгрызаются, ввинчиваются в ее подмышки, — а Мисти рассказывает ему:

— Один полицейский детектив, — говорит Мисти. — Сказал, что люди из какого-то экологического клуба жгут все дома, в которых Питер оставил надписи.

— Сожгли, — поправляет Энджел. — Мой в том числе. Ни одного не осталось.

Океаническое Объединение Борьбы за Свободу. Сокращенно — ООБЗС.

На руках Энджела остались кожаные шоферские перчатки, он тащит ее по очередному лестничному пролету, со словами:

— Вы же видите, это значит — творится что-то сверхъестественное, верно?

Сначала Энджел Делапорт заявляет, мол, невозможно, что она может так хорошо рисовать. Теперь, значит, какой-то злой дух использует ее, как человека-планшетку для спиритизма. Ее, значит, хватает только на роль демонической чертежной принадлежности.

Мисти говорит:

— Я так и думала.

О, Мисти-то видит, что творится.

Мисти требует:

— Стой, — говорит. — А ты что здесь делаешь?

Почему, с самого начала всего этого, он был ее другом? Что же такое заставляет Энджела Делапорта донимать ее? Пока Питер не испортил его кухню, пока Мисти не сдала ему дом, — они были незнакомы. А теперь он врубает пожарную сигнализацию и тащит ее по лестнице. Ее, с мертвым ребенком и мужем в коме.

Ее плечи изворачиваются. Локти вздергиваются, ударяя его в лицо, шлепая в несуществующие брови. Чтобы он отпустил ее. Чтобы оставил ее в покое. Мисти говорит:

— Хватит уже.

Тут, на лестнице, стихает пожарная сигнализация. Тихо. Звенит еще только в ушах.

Из коридоров каждого этажа слышны голоса. Голос на чердаке сообщает:

— Мисти исчезла. В комнате ее нет.

Доктор Туше.

Прежде, чем спуститься хоть на ступеньку, Мисти машет кулаками на Энджела. Мисти шепчет:

— Скажи мне.

Осев на лестницу, шепчет:

— Какого хуя ты со мной носишься?

21 августа …С половиной

ВСЕ, ЧТО в Питере любила Мисти, Энджел полюбил первым. На худфаке Питер был с Энджелом, пока не появилась Мисти. Они распланировали все будущее. Не художниками, но актерами. Заработают ли они денег — не важно, сказал ему Питер. Сказал Энджелу Делапорту. Кто-то из Питерова поколения возьмет в жены женщину, которая сделает семью Уилмотов и всех его земляков такими богатыми, что никому из них не придется работать. Он никогда не вдавался в подробности этой системы.

Ты не вдавался.

Но Питер сказал — раз в четыре поколения один парень с острова встретит женщину, на которой он должен жениться. Молодую студентку-художницу. Будто в какой-то старинной сказке. Он привезет ее домой, и она будет рисовать так хорошо, что принесет острову Уэйтензи богатство еще на сотню лет. Он пожертвует жизнью, но то была всего одна жизнь. Всего раз в четыре поколения.

Питер показал Энджелу Делапорту свою бижутерию. Он рассказал Энджелу о старинном обычае, мол, женщина, откликнувшаяся на украшения, притянутая и околдованная ими, окажется той самой девушкой из сказки. Каждый парень в его поколении должен был поступить на худфак. Ему приходилось носить предмет бижутерии, поцарапанный, ржавый и потускневший. Он должен был повстречать как можно больше женщин.

Ты должен был.

Дорогой милый скрытный бисексуальный Питер.

«Пидор ходячий», о котором Мисти пытались предостеречь подруги.

Эти броши они прокалывали сквозь кожу лба, сквозь соски. Пупки и щеки. Ожерелья продевали сквозь дырки в носу. Они ставили на возмущение. На отвращение. На то, чтобы предотвратить интерес со стороны любой женщины, — и каждый из них молился, чтобы какой-то другой парень повстречал пресловутую женщину. Потому что в день, когда тот парень-неудачник возьмет эту женщину в жены, остальные в его поколении смогут свободно жить собственной жизнью. Как и три последующих поколения.

Плечом к плечу.

Вместо развития остров застрял в этой замкнутой петле. В переработке одного и того же древнего успеха. В периоде возрождения. Все в том же ритуале.

Это Мисти должен был повстречать тот парень-неудачник. Мисти была их девушкой из сказки.

Там, на гостиничной лестнице, Энджел рассказал ей об этом. Потому что он никогда не мог понять, зачем Питер бросил его и уехал прочь, чтобы жениться на ней. Потому что Питер никогда не мог объяснить ему. Потому что Питер никогда не любил ее, говорит Энджел Делапорт.

Ты никогда не любил ее.

Ты, говнюк.

А непонятному можно придать любой смысл.

Потому что Питер всего-навсего осуществлял какое-то предназначение из небылицы. Поверье. Островную легенду, — и сколько сил Энджел ни тратил, пытаясь отговорить его, Питер настаивал, что Мисти — его судьба.

Твоя судьба.

Питер настаивал, что его жизнь должна быть растрачена в браке с нелюбимой женщиной, потому что он спасет семью, своих будущих детей, всех земляков от нищеты. От потери власти над их прекрасным мирком. Над их островом. Потому что эта система работала сотни лет.

Опустившись на ступени, Энджел продолжает:

— Потому я и нанял его поработать в моем доме. Потому я и последовал за ним сюда.