Дневник - Чак Паланик

Ее три слова, описывающие голубя.

А Питер глянул на нее, закусив зубами нижнюю губу, его складочная мышца прижала брови друг к другу.

В той прошлой жизни, на худфаке, Питер попросил ее назвать водоем.

Шагая рядом, Мисти отозвалась:

— Морской путь Сент-Лоуренс.

Он оглянулся на нее. Остановился.

— Назови три прилагательных, которые его описывают, — сказал он.

А Мисти закатила глаза и ответила:

— Суетливый, торопливый и переполненный.

А Питерова мышца levator labii superioris подтянула верхнюю губу в насмешливой гримасе.

Шагая с Питером, она услышала от него еще лишь один последний вопрос. Питер сказал представить, что ты в какой-то комнате. Все стены белые, нет ни окон, ни дверей. Он попросил

— Расскажи мне в двух словах, как ты воспринимаешь эту комнату.

Мисти ни с кем до сих пор не встречалась настолько долго. Ей виделось, что это вроде замаскированных приемов, которыми возлюбленные узнают друг друга. Как Мисти знала, что любимый Питеров вкус мороженого был «тыквенный пирог», — ей не казалось, будто вопросы что-нибудь значат.

Мисти ответила:

— Временная. Перевалочная, — сделала паузу и закончила. — Сбивающая с толку.

В прошлой жизни, все шагая с Питером, не держась за руки, она услышала, как работал тест Карла Юнга. Каждый вопрос был способом сознательно достичь подсознания.

Цвет. Животное. Водный бассейн. Белоснежная комната.

Каждое из них, сказал Питер, это мотив, по Карлу Юнгу. Каждый образ отражает какую-то сторону личности.

Упомянутый Мисти цвет, золотой, — то, как она видит себя.

Она охарактеризовала себя, как «сверкающую», «дорогую» и «приятную».

Животное — то, как мы относимся к окружающим.

Она охарактеризовала людей, как «грязных», «дурных» и «уродливых».

Водный бассейн отражал ее половую жизнь.

Суетливую, торопливую и переполненную. По Карлу Юнгу.

Все наши слова выдают нашу руку. Наш дневник.

Не глядя на нее, Питер сказал:

— Твой ответ меня нисколько не удивил.

Последний вопрос Питера, про белоснежную комнату, — он сказал, мол, эта комната без окон и дверей характеризует смерть.

Смерть для нее будет временной, перевалочной и сбивающей с толку.

12 августа — Полнолуние

ДЖАЙНИСТЫ БЫЛИ сектой буддистов, которые утверждали, будто умеют летать. Умеют ходить по воде. Могут понимать любой язык. Говорят, будто они могли превратить дешевый металл в золото. Умели лечить калек и исцелять слепцов.

Закрыв глаза, Мисти слушает рассказ доктора обо всем этом. Она слушает и рисует. Она встает засветло, чтобы Грэйс заклеила ей лицо. Липкая лента снимается после заката.

— Считается, — говорит голос доктора. — Что джайнисты умели воскрешать мертвых.

Все это они могли делать потому, что мучили себя. Голодали и жили без секса. Именно такая жизнь, полная тягот и боли, давала им волшебную силу.

— Такое суждение называют «аскетизмом», — сообщает доктор.

В продолжение его речи Мисти молча рисует. Мисти трудится, а он держит нужные ей краски, кисти и карандаши. Когда она заканчивает работу, он меняет лист. Делает то, что раньше делала Тэбби.

Слава о джайн-буддистах шла по всем царствам Среднего Востока. На площадях Египта и Сирии, Эпира и Македонии, за целых четыреста лет до рождества Христова, они творили чудеса. Эти чудеса вдохновляли ветхозаветных иудеев и ранних христиан. Изумляли Александра Македонского.

Доктор Туше рассказывает дальше и дальше, говорит, что христианские великомученики были ветвью джайнистов. Святая Катерина Сиенская каждый день секла себя троекратно. Первый хлыст был за ее собственные прегрешения. Второй хлыст был за грехи живущих. Третий — за грехи всех умерших.

Святой Симеон был причислен к лику святых после того, как стоял на колонне, раздетый до основания, пока не сгнил заживо.

Мисти говорит:

— Этот готов, — и ждет новый лист бумаги, новый холст.

Слышно, как доктор снимает свежую картину. Говорит:

— Изумительно. Абсолютно вдохновенно, — его голос утихает, пока он несет ее через комнату. Доносится царапанье, когда он ставит карандашом на обороте номер. Снаружи океан, шипят и бьются волны. Он пристраивает картину у двери, — потом голос доктора возвращается, становясь ближе и громче, и спрашивает:

— Тебе снова бумагу, или холст?

Неважно.

— Холст, — говорит Мисти.

Мисти не видела ни одну из своих картин со времени смерти Тэбби. Она спрашивает:

— Куда вы их деваете?

— В надежное место, — отвечает он.

Ее цикл задержался уже почти на неделю. От истощения. Ей и мочиться на палочки для проверки на беременность не нужно. Питер уже сделал свое дело, затащив ее сюда.

А доктор объявляет:

— Можешь начинать, — его руки смыкаются на ее, и тянут вперед, пока те не касаются грубой натянутой ткани, уже закрепленной по контуру клеем из кроличьей кожи.

Ветхозаветные иудеи, говорит он, изначально были кучкой персидских анахоретов, которые поклонялись солнцу.

Анахореты. Так называли тех женщин, которых замуровывали заживо в подвалах соборов. Муровали, чтобы дать зданию душу. Сумасшедшая история подрядчиков-строителей. Запечатывающих в стены виски, женщин и кошек. Ее муж в том числе.

Ты.

Мисти поймана в ловушку мансарды, привязана к месту тяжелым гипсом. Дверь всегда заперта снаружи. У доктора всегда готов шприц с каким-то лекарством, стоит ей задергаться. О, Мисти могла бы книжки писать об анахоретах.

Ветхозаветники, говорит доктор Туше, жили вдали от суетного мира. Развивались, вынося болезни и муки. Оставляли семьи и имущество. Страдали в вере, что бессмертные небесные души, когда те сходят на землю и обретают телесную форму, подстерегает искушение заниматься сексом, пить, принимать наркотики, есть без меры.

Ветхозаветники учили юного Иисуса Христа. Учили Иоанна Крестителя.

Они звали себя целителями, и творили все Христовы чудеса — исцеляли больных, воскрешали мертвых, изгоняли демонов — за столетия до Лазаря. Джайнисты превращали воду в вино за столетия до ветхозаветников, которые проделывали то же самое за столетия до Иисуса.

— Одни и те же чудеса можно повторять снова и снова, когда все забывают последний раз, — поучает доктор. — Помни об этом.

Как Христос звал себя «камнем, отвергнутым каменотесами», так и отшельники-джайнисты звали себя «бревнами, которые отверг всякий плотник».

— По их убеждению, — рассказывает доктор. — Провидец должен был жить вдали от суетного мира, отвергая наслаждение, удобство и согласие для того, чтобы коснуться божественного.

Полетт приносит ланч на подносе, но Мисти не хочет пищи. Ей слышно, как по ту сторону закрытых век ест доктор. Царапанье ножа и вилки по фарфоровой тарелке. Звон льда в стакане с водой.

Он зовет:

— Полетт? — говорит с набитым ртом. — Не могла бы ты захватить те картины, у двери, и отнести их в столовую к остальным?

В надежное место.

Слышен запах ветчины с чесноком. И чего-то шоколадного, торта или пудинга. Слышно жевание доктора и влажный «бульк» каждого глотка.

— Интересный момент, — сообщает доктор. — В том, чтобы рассмотреть боль как некое духовное средство.

Муки и лишения. Буддистские монахи сидят на крышах, постятся и бодрствуют, пока не достигнут просветления. В уединении, открывшись солнцу и ветру. Сравнить их со Святым Симеоном, гнившим на колонне. Или со временами стоящих йогов. Или с коренными обитателями Америки, которые удалялись на поиски видений. Или с голодающими девушками в Америке девятнадцатого века, которые постились и умирали из благочестия. Или со Святой Вероникой, единственной пищей которой были пять апельсиновых зерен, в память о пяти Христовых ранах. Или с лордом Байроном, который постился и очищался, и осуществил героический заплыв через Геллеспонт. Романтичный анорексик. Моисей и Илия, которые постились, чтобы обрести видения, в Ветхом завете. Английские ведьмы семнадцатого века, которые голодали, чтобы накладывать заклятия. Или дервиши-скитальцы, изматывавшие себя ради просветления.

Доктор все продолжает и продолжает.

Все эти мистики, всю историю, по всему миру, — сплошь находили путь к просветлению через физические страдания.

А Мисти все рисует молча.

— А теперь, вот что любопытно, — продолжает голос доктора. — В соответствии с физиологией разделенного мозга, головной мозг, как грецкий орех, делится на две половинки.

«Левая половина головного мозга занимается логикой, языком, расчетами и здравым смыслом», — говорит он. Эта половинка воспринимается человеком как собственное «я». Это сознательная, рациональная, привычная основа нашего мира.

«В правой части мозга», — сообщает ей доктор, — «Центр твоей интуиции, чувств, прозрений и распознания образов». Подсознание.