Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

В народных представлениях запорожец был неким идеальным украинцем, каким простой житель Гетманщины мечтал быть. Первая из запорожских добродетелей – сила. О силе этих «лыцарей» складывали легенды, на современный взгляд двусмысленные. Один запорожец был таким силачом, что только «дыханием убил бы человека»[484]. Восхвалялось и целомудрие запорожцев. Будто бы даже за пределами Сечи они не «шалили» с девушками. Стоит одному начать заигрывать с дивчиной, как товарищ одернет: «Вражий сын! зачем ты с девушкой шалишь? разве мало тебе молодиц?» Устыдится запорожец и подарит девушке шелковый платок: «Возьми, чёртова девка, и носи»[485]. Таких историй – множество.

Сечь жила по своим законам, неписаным, но соблюдавшимся безусловно. Там была своя система управления, которая вообще никак не контролировалась ни гетманом, ни киевским воеводой, ни самим государем или государыней.

Каждый год 1 января запорожцы собирались на раду, где кошевой атаман непременно обращался к народу – запорожскому «товариству»:

« – Паны молодцы! у нас сегодня новый год; не желаете ли вы, по старому обычаю, переменить свою старши́ну и вместо нея выбрать новую».

Иногда кошевому и старши́не кричали:

« – Вы добрые паны, пануйте еще над нами!»[486]

Тогда старши́на во главе с кошевым благодарила запорожцев, и все расходились по куреням.

Нередко дело оборачивалось по-другому. Кто-нибудь из козаков кричал кошевому:

« – Покинь, скурвый сыну, свое кошевье, ты уже козацкого хлиба наився! Иди себе прочь, негодный сыну, ты для нас неспособен!»[487]

Тогда кошевой бросал на землю свою шапку, клал рядом булаву и спешил удалиться в свой курень, пока дело хуже не обернулось.

Следовали выборы, которые иногда протекали мирно (кто кого перекричит), а иногда оборачивались мордобоем. В конце концов избирали новую старши́ну: кошевого, писаря (что-то вроде главы администрации и одновременно министра иностранных дел), есаула и судью. К новому кошевому поочередно подходили запорожцы и сыпали ему на голову песок или мазали голову грязью (если погода была дождливая), чтобы не забывал, кто он такой и не считал себя лучше других. Мера не лишняя, ведь на соседней Гетманщине уже и следа не осталось от былого козацкого равенства и братства: старши́на стала новым дворянством, гетман вел себя будто князь. Запорожье же всё еще сохраняло подлинное народовластие. Поэтому запорожцев очень уважали на Гетманщине.

В ежегодной смене кошевого и старши́ны был даже материальный смысл. По установившейся традиции, новому кошевому из казны русского царя присылали в подарок 7 000 рублей, которые делили между старши́ной[488].

Без Сечи не было б и Гетманщины, но сама Сечь почти все сто лет существования Гетманщины противостояла ей. Для гетмана запорожцы всегда были головной болью. Во всё правление Ивана Мазепы вплоть до его измены не прекращалась вражда с запорожцами. На Сечь убегали недовольные промосковской политикой гетмана, Сечь была центром оппозиции гетманской и царской власти, оппозиции отнюдь не «парламентской».

Однако летописец Григорий Грабянка, прославлявший доблесть казачества, относился к запорожцам совсем иначе. По крайней мере со времен Брюховецкого Сечь изображается у него притоном голоты, черни, разбойников[489]. Взгляд Грабянки на сечевиков вполне классовый. Это взгляд гетманского полковника на вольницу, не подчинявшуюся ни его власти, ни даже власти гетмана и самого царя.

Зато в украинском фольклоре запорожская тема почти всегда – ностальгическая. Жили-были храбрые рыцари, которые защищали мир христианский от неверных-басурман и от ляхов-недоверков. Но пришел недобрый час – «зруйновали» (разрушили, разорили) Сечь проклятые «москали».

Тарас Шевченко писал об этом с болью и гневом. В поэме «Слепой» козак, ослепленный турками, возвращается из плена на родину и узнает, что Запорожской Сечи больше нет, уничтожены старые украинские вольности, а свободные козаки стали крепостными. Ему рассказывают:

Як Січ руйнували,Як москалі сребро, златоІ свічі забрали[490].

Как Сечь разоряли,Как москали сребро-златоИ свечи забрали[491].

И козак восклицает:

Ляхи були – усе взяли,Кров повипивали!..А москалі і світ божийВ путо[492] закували![493]

Гоголь писал об этом с тайной грустью, осторожно, намеками, которые понятны были одним малороссиянам: «Не успел пройти двадцати шагов – навстречу запорожец. Гуляка, и по лицу видно! Красные, как жар, шаровары, синий жупан, яркий цветной пояс, при боку сабля и люлька с медную цепочкой по самые пяты – запорожец, да и только! Эх, народец! <…> Нет, прошло времечко: не увидать больше запорожцев!»[494]

А почему не увидать больше запорожцев, русский читатель уже в гоголевское время и не знал. Но малороссийский наверняка помнил. И знаменитая сцена из «Ночи перед Рождеством», где запорожцы вместе с Вакулой приходят к царице, украинцам говорит много больше, чем русским: «Один из запорожцев приосанясь выступил вперед: “Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили? Разве держали мы руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? <…> Чем виновато запорожское войско? тем ли, что перевело твою армию чрез Перекоп и помогло твоим енералам порубать крымцев?..”»[495]

Но Вакула заговорил о черевичках, и речь запорожцев пропала даром. У этого сюжета была историческая основа: неудачное посольство запорожцев во главе с Сидором Белым и Антоном Головатым в Петербург. Дело было в 1774-м, а в 1775-м Сечи не стало.

Это было уже второе разрушение Сечи русскими[496]. В 1709 году запорожский кошевой атаман Кость (Константин) Гордиенко поддержал гетмана Мазепу. Вообще-то гетмана он всегда терпеть не мог, считая московским ставленником. А Мазепа терпеть не мог запорожцев за их своеволие, стихийный анархизм, нежелание признавать его законную власть. Союз против «москалей» объединил Мазепу и запорожцев, однако от разгрома не спас.

Как писал Николай Костомаров, «запорожцы считали себя искуснее москалей в военном деле, но ошиблись». Русская армия, сформированная из великороссов (иностранцы были только в офицерском корпусе), вымуштрованная Петром, доказала свое полнейшее превосходство. В апреле 1709-го полковник Яковлев взял штурмом Переволочну, пограничную крепость Запорожской Сечи, и перебил всех ее жителей. А в начале мая тот же Яковлев разорил уже и саму Сечь, некогда столь грозную. Причем помогал ему бывший запорожец Игнат Галаган[497]. Этот ренегат проявил такую преданность новым хозяевам, что даже преследовал бежавших запорожцев и отдавал их русским на расправу. Оставшиеся в живых запорожцы ушли под власть крымского хана и основали в низовьях Днепра новую Сечь – Олешковскую.

Олешковская Сечь просуществовала недолго. Согласно легенде, не принимала турецкая земля запорожцев. Умер один козак, его похоронили, а земля вытолкнула его назад. Так и другого, и третьего. Сказали себе запорожцы: «Эй, братья милые! воротимся в отечество: нас тут и земля не принимает»[498]. Вернутся запорожцы под власть России в 1734-м, уже при Анне Иоанновне. Новая Сечь просуществует под формальной властью Российской империи еще сорок лет.

Рыцари-разбойники

Дмитрия Эварницкого (Яворницкого), историка Запорожской Сечи, видели, наверное, все, кто учился в российской или советской школе. Илья Ефимович Репин изобразил его на знаменитой картине «Запорожцы», известной больше под народным названием «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Стриженный в кружок писарь с гусиным пером в руке – это и есть Эварницкий. Дмитрий Иванович осторожно и корректно (как подданный Российской империи), но все-таки высказал мысль, которая сейчас мало кем оспаривается: Российская империя и Запорожская Сечь были несовместимы. Не могла империя долго терпеть целое чужое государство в своих пределах. Государство, только формально признававшее власть империи, а фактически совершенно независимое.

Нельзя сказать, будто Эварницкий и принявшие его точку зрения современные украинские историки вовсе не правы. Сама Екатерина в манифесте по поводу уничтожения Запорожской Сечи указывала, что запорожцы: «расторгали <…> основание зависимости от престола нашего и помышляли, конечно, составить из себя, посреди отечества, область, совершенно независимую, под собственным своим неистовым управлением»[499].

Но была и другая причина, не менее важная, о которой тоже писала Екатерина: запорожцы мешали осваивать земли Новороссии. Обширные степи запорожцы рассматривали как свои угодья. Во второй половине XVIII века занимались на Запорожье и земледелием, и торговлей с Крымом и Малороссией. Границы запорожских земель были очерчены весьма приблизительно. На юго-востоке земли Сечи занимали часть Приазовья и нынешнего Донбасса. Поселения сербских и молдавских гусар, немецких колонистов, русских и малороссийских крестьян появлялись на земле, которую запорожцы считали своей.