Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Но была и другая причина, не менее важная, о которой тоже писала Екатерина: запорожцы мешали осваивать земли Новороссии. Обширные степи запорожцы рассматривали как свои угодья. Во второй половине XVIII века занимались на Запорожье и земледелием, и торговлей с Крымом и Малороссией. Границы запорожских земель были очерчены весьма приблизительно. На юго-востоке земли Сечи занимали часть Приазовья и нынешнего Донбасса. Поселения сербских и молдавских гусар, немецких колонистов, русских и малороссийских крестьян появлялись на земле, которую запорожцы считали своей.

Запорожцы боролись за землю даже на уровне идеологическом. Будто бы на камне, который лежал у дороги «в Московский край» возле Саур-Могилы, была надпись: «Проклят, проклят, проклят, кто будет отбирать у запорожцев землю…»[500] Надписи, конечно, не было, но был слух, который десятки лет передавали из уст в уста.

Главным методом борьбы были, конечно, не слухи, не прошения и жалобы, а запорожские набеги на поселенцев. Набеги на соседей, ляхов и басурман, были любимым занятием «низовых лыцарей». А традиционные жертвы этих набегов исчезали на глазах: последние годы доживали и Крымское ханство, и Речь Посполитая.

Между тем, как признает сам Эварницкий, «нападения», «грабежи и разорения» в те времена «не считалось проступками, а скорее удальством и молодечеством»[501]. Ученый забывает только добавить: у запорожцев они проступками в самом деле не считались, а вот другие подданные империи Романовых смотрели на эти набеги совсем иначе.

Беспощадность Петра I к запорожцам отчасти была спровоцирована самими «низовыми лыцарями», которые не брезговали разбоем. Еще осенью 1702 года запорожцы ограбили царскую казну, убив охранявшего ее капитана и солдат, «а бывшего при капитане священника, исколов копьем, замертво покинули в терновнике»[502]. И в екатерининские времена они не оставили свои традиционные «промыслы».

Владимир Измайлов, путешествовавший по малороссийским и новороссийским землям через двадцать лет после ликвидации Запорожской Сечи, записал историю одного из набегов. На реке Буг под Николаевом богатый швейцарец Фабр купил себе имение и поселился там с молодой женой: «…как вдруг в одну ночь, когда он заключил в объятиях своих нежную супругу, запорожцы переплывают Буг – врываются в тихое убежище, в дом, в самою спальню, и разбужают покоящихся супругов. Вообразите их состояние! Варвары их разлучают; один похищает мужа, другой жену нагую, бледную, устрашенную <…> Злодеи покрав всё их имение, насытив грубую чувственность, оставив им одну жизнь, скрылись. Правосудие наказало преступление, но оно не могло заплатить за оскорбление чести и за нарушение всего, что есть драгоценнее для целомудрия и стыдливости»[503].

Другой милый обычай, о котором упоминается, в частности у Кулиша в «Записках о Южной Руси», был столь же неприемлем в цивилизованном обществе. Очевидно, козаки переняли его у татар. Речь о торговле невольниками. Дмитро Погорелый, лирник из Звенигородки, рассказывал об этом украинскому этнографу: «В то время водилось так, что подобьет какой-нибудь повеса девушку, увезет в Запорожье, продаст (татарам), а сам воротится домой. Мне один человек признавался: “Я, – говорит, – продал Варку (Варвару. – С. Б.), и до сих пор каюсь, и уж никогда не женюсь. И не женился”»[504].

Не знаю, стоит ли сочувствовать влюбленному работорговцу и раздумывать над его драмой. Еще в XVII веке захват рабов и работорговля были занятиями если не почетными и уважаемыми, то вполне обычными, непреступными. Для крымских татар это было постоянным промыслом. Козаки в походах на Крым и Анатолию, по свидетельству де Боплана, или брали в плен знатных и богатых, рассчитывая получить за них выкуп, или захватывали и обращали в рабов «малых детей». Последних использовали как домашнюю прислугу или же дарили «вельможам своей страны»[505]. Но при Екатерине Великой в России этим пережиткам славного «рыцарского» века не было места. Рабами, то есть крепостными, там тоже торговали, но делали это совершенно иначе. Так сказать, цивилизованно. Давали объявления в газетах: продается дворовая девка, цена – семь рублей[506].

Подготовка к ликвидации Запорожской Сечи началась уже в первые годы царствования Екатерины II. Крупнейшему тогда в России историку, академику Герхарду Фридриху Миллеру (русские называли его Федором Ивановичем), поручили изучать запорожские дела и готовить сведения для высокопоставленных русских чиновников – сенатора Никиты Ивановича Панина и малороссийского генерал-губернатора Петра Александровича Румянцева.

Миллеру, добропорядочному немцу, запорожские порядки показались чудовищными: «Обычаи их к праздности и пианству склонные», – писал академик. Вредными и опасными для государства были «необузданная вольность» запорожцев и «прием всякого у них взброду людей всех языков, всех вер <…> не разбирая их достоинств и пороков»[507].

Всё это учли Екатерина и ее вельможи. Если разрушение Сечи петровским полковником Яковлевым было чрезвычайно кровопролитным, то екатерининский генерал Петр Текели в 1775 году застал запорожцев врасплох. Он легко и без кровопролития захватил Сечь, арестовав старши́ну.

Запорожец на Кубани

Между тем история запорожцев на этом не кончилась. Козаки, не желавшие смириться с поражением, снова, как в 1709 году, ушли к туркам, на Днестр и Дунай, основав там Задунайскую Сечь.

Григорий Потемкин, своеобразный украинофил, приложил немало усилий, чтобы восстановить Сечь в России. Еще в 1772 году он сам был записан в запорожский кош под именем Грицко Нечеса и сохранил добрые отношения с запорожцами[508]. Потемкин превозносил боевые качества запорожцев и доказывал, как выгодно будет государству восстановление казачьего войска. Но против выступил статс-секретарь Александр Андреевич Безбородко. Природный малороссиянин, он утверждал самодержавие так же последовательно и неутомимо, как в петровское время еще один знаменитый малороссиянин, Феофан Прокопович, утверждал власть царя над церковью. Безбородко полагал, что восстановление Сечи может «возмутить свой собственный народ», вообще «склонный к казачеству», и не только Малороссия, но и Новороссийская губерния заразятся «тем же духом». Произойдет своего рода «революция». Кроме Сечи пришлось бы восстановить и гетманство и дозволить «многие нелепые свободы», словом, потерять «то, чем смирно и тихо навеки бы владели»[509].

Напрасно Потемкин и запорожцы надеялись на милость царицы:

Ой, Царице, наша мати! Змилуйся над нами,Оддай же нам нашi землi с темними лугами…

Екатерина приняла сторону Безбородко. Похвалив тех запорожцев, что остались верны России, она заметила, что надо постараться забыть само имя запорожцев, потому что Сечь, «уничтоженная манифестом», «не оставила по себе ушам приятное прозвание»[510], – писала она князю Потемкину.

В народной украинской песне Екатерина так отвечает наивным просителям:

Не на тее, миле браттє, я Сичь руйновала,Ой щоб я вам вашi землi, клейноди вертала.

Услышав этот ответ, запорожцы заплакали. У них не было уже сил сопротивляться великой империи, располагавшей одной из лучших армий мира.

Тече рiчка невеличка, пiдмивае кручи:Заплакали Запорозцi, от Царицi йдучи.

Но хлопоты Потемкина не прошли даром. В 1783 году ему разрешили издать «Ордер к бывшим козакам запорожского войска», где князь приглашал запорожцев служить «в казачьем звании» под его началом. Набор был ограничен: 500 конных и 500 пеших козаков[511]. Сначала охотников нашлось немного, человек шестьсот. Но в 1787-м Екатерина разрешила создать «Войско верных казаков», переименованное вскоре в Черноморское казачье войско. Его первым атаманом стал Сидор Белый, но в 1788-м он погиб под Очаковом, и власть над новым войском перешла к Захарию Чепеге. Войсковым судьей и фактически самым влиятельным человеком в Черноморском войске стал Антон Головатый. Численность войска достигла нескольких десятков тысяч.

В русско-турецкой войне 1788–1791 годов эти «верные» запорожцы (в противоположность «неверным» запорожцам Задунайской Сечи) сражались хорошо. Они участвовали при взятии Гаджибея, отличились при осаде Очакова Потемкиным, в штурме Измаила Суворовым и во многих других славных битвах. В 1790 году был даже учрежден пост гетмана Екатеринославского и Черноморского войск. Первым и последним гетманом стал князь Потемкин, которого не станет уже в 1791 году.

Путь на Запорожье для козаков был закрыт. Сначала их собирались расселить между Бугом и Днестром, на землях, только что завоеванных и закрепленных за Россией по Ясскому мирному договору 1791-го. Но дальновидный и хитрый Антон Головатый добился для нового войска более обширных земельных пожалований на Таманском полуострове и правом берегу Кубани. Туда бывшие запорожцы и начали переселяться с 1793 года.