Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Героические морские походы приносили запорожским козакам и турецкое золото, и добрую славу защитников христианства, но не могли поколебать могущество Порты и были чреваты большими потерями. Если козакам не удавалась захватить турок врасплох, то в сражении против турецких морских кораблей у козацких чаек шансов было мало. Турки могли просто расстрелять их с дальней дистанции.

В перерывах между войнами украинские козаки охотно нанимались на службу к иноземным государям: готовы были пойти не только к московскому царю, но даже к шаху персидскому. В годы Тридцатилетней войны козаки успели повоевать как наемники и на стороне католиков, и на стороне протестантов. Безымянные козацкие могилы разбросаны по гигантской территории от Москвы до Дюнкерка.

Тимофей (Тимош) Богданович Хмельницкий, старший сын гетмана, был храбрым козаком и хорошим полководцем. Он посватался к молдавской княжне Домне Розанде Лупу. Отец невесты, Василий Лупу, всеми силами пытался браку помешать и даже заключил союз с поляками, однако Тимош вместе со своим великим отцом уничтожил польскую армию гетмана Калиновского в битве при Батоге. Молодой Хмельницкий приехал к невесте в Яссы, столицу Молдавии, героем-победителем. Но страсть к прекрасной княжне погубила козака. Тимофей женился на Розанде и включился в местную военно-политическую борьбу, которая окончилась для него поражением. На помощь к Стефану[474], противнику Василия Лупу и Хмельницкого, пришли поляки. Тимош был окружен польскими войсками в крепости Сучава. В рядах осаждающих был князь Дмитрий Ежи Вишневецкий, бывший жених Розанды. По легенде, которую передают и польские хронисты, и украинская «Летопись Величко», Вишневецкий разглядел на крепостном валу Тимоша, лично направил кулеврину и выстрелил, смертельно ранив своего врага[475].

Романтическая история, красивая смерть, но для истории Украины – большая трагедия. Тимош Хмельницкий стал бы наследником своего отца куда более достойным, чем младший сын гетмана Юрась (Юрий). Он удержал бы власть, не допустив Выговского к булаве, не было б ни Конотопа, ни Чудновской катастрофы, которые подорвали союз с царем Московским и толкнули того к Андрусовскому перемирию. Иначе сложились бы судьбы и Украины, и Польши. Но гибель Тимоша Хмельницкого, огромная убыль пассионариев, которые гибли в бесконечных войнах и набегах, ослабляли украинский народ.

Возможно, так всё и есть. Лев Гумилев был бы уверен, что его версия неопровержима. Но мы не будем столь самонадеянны. Чтобы выяснить причины блистательного успеха России и медленного упадка Украины, потребуются усилия целого научного института. У нас есть всего лишь рабочая гипотеза.

Так или иначе, Гетманщина стала частью России, малороссийская старши́на пошла на службу к российскому императору. Украинцам оставалось утешаться словами автора «Истории русов», которые он приписал гетману Мазепе: «…прежде мы были то, что теперь московцы: правительство, первенство и самое название Руси от нас к ним перешли»[476].

Воспоминание о Запорожье

В 1803 году в далеком и славном Соловецком монастыре умер последний кошевой атаман Войска Запорожского Петр Иванович Калнишевский. Это был старик 112 лет, слепой и глухой. Родился он еще при Мазепе в 1691 году, а в год Полтавской битвы был уже молодым козаком. Десять раз избирался кошевым атаманом, уступив в этом только легендарному Ивану Сирко, который избирался атаманом пятнадцать раз. Калнишевского арестовали вместе со всей запорожской старши́ной в июне 1775 году, когда генерал Текели по указу императрицы Екатерины II ликвидировал Запорожскую Сечь. Последнего войскового писаря, как считалось, самого умного козака на Сечи[477], Ивана Яковлевича Глобу, отправили в далекий таежный Туруханск. Там он прожил около пятнадцати лет[478]. А кошевого, почтенного старца, сослали на Соловки. Там он жил в камере сначала Архангельской, а потом Прядильной башни. В монастырской тюрьме кошевой получал жалованье – по рублю на день, соответственно, 365 или 366 рублей в год. На время Великого, а иногда и Успенского поста его выводили из тюрьмы, чтобы легче было говеть со всеми православными. Только в 1801-м человеколюбивый и просвещенный император Александр Павлович освободил 110-летнего старца и разрешил вернуться на родину, но Калнишевский решил провести последние годы там же, на Соловках. Он давно пережил свое время. Одна эпоха закончилась, другая еще не начиналась. Только через шесть лет в семье Гоголей-Яновских появится на свет мальчик, который напишет самый знаменитый «рыцарский роман» из жизни запорожцев.

Однако время не стерло следы запорожцев. На турецкой земле сохранялись остатки Задунайской Сечи. На Кубани уже развернулось войско Черноморское, созданное бывшими запорожцами Антоном Головатым и Захарием Чепегой. Да и в Полтавской, Черниговской, Киевской губерниях доживали свой век постаревшие запорожские козаки. И все-таки запорожцы превратились в миф, в воспоминание, стали героями фольклора и ранней украинской литературы.

В народных песнях и думах, в рассказах стариков запорожцы представали героями, молодцами, настоящими рыцарями («лыцарями»). Они как будто воплощали лучшие качества украинцев. Вкусы запорожцев мало отличались от собственно украинских. Они так же слушали песни кобзарей, так же играли в карты или в шашки, так же пили горилку[479]. И тем не менее все им завидовали. Они даже выглядели живописнее других малороссиян.

Если повседневная («подлая») одежда запорожцев была скромной, то праздничная не только нарядной, но нередко – роскошной. На Сечи годами копилось награбленное добро. Запорожцы всегда были при оружии, рукоятки своих сабель украшали золотом. Усы отпускали такие длинные, что их можно было закладывать за уши. В компании малороссиян запорожцы держались особняком, давая понять, что неизмеримо превосходят всех: «Удалой народ был! Едет, бывало, верхом. Так уж не по-нашему, а по-господски (“як пан”): и не встряхнется! Издали его узнаешь!»[480]

Запорожцы в народных представлениях – христиане-воины, практически военно-монашеский орден. У Евгения Гребенки в романе «Чайковский» козаки после удачного набега на Крым попадают в шторм. Кошевой в недоумении, козаки ничем как будто Бога прогневить не могли, во всем они вели себя так, как подобает настоящим запорожцам: «…в церковь мы ходили, посты держим, возвращаемся с лыцарского подвига. Много истребили бусурманских голов, чтоб христианам было жить на свете шире. Крым долго нас не забудет!»[481]

В народной песне гетман Сагайдачный променял жену на табак и трубку, показав другим пример, как должен вести себя козак. На Сечь женщин действительно не пускали, потому что «от женщины и в раю человеку житья не было», а на Сечи ей и подавно делать нечего[482].

Обычай соблюдали строго, не пускали даже жен и матерей. Видимо, женщине появляться там было небезопасно. В 1738 году на Сечь приехал русский подполковник Глебов с женой и «некоторыми другими женщинами» (прислугой?). Тогда запорожцы окружили жилище русского подполковника и потребовали выдать им женщин, «дабы каждый имел в них участие»[483]. Пришлось выставить несколько бочек горилки, чтобы утихомирить козаков.

Правда, собственно Сечь – военный и политический центр Запорожья – была небольшой крепостью, где жили в казармах-куренях или молодые неженатые козаки, или, напротив, старые: одни овдовели, другие просто разругались со своими женами, как известный нам Петрик (Петро Иваненко), бежавший на Сечь, спасаясь от «бесстыдной ярости жены своей». Зато на козацких зимовниках, разбросанных по обширной приднепровской степи, козаки жили семейно, с женами.

Молодые люди, даже из семейств старши́ны, часто уезжали на Сечь, так сказать, учиться уму-разуму. Старые козаки, которым надоедал образ жизни сечевиков, возвращались на Украину. Родоначальником фамилии Шевченко был как раз запорожец Андрий, который оставил Запорожье и поселился у некой Ефросиньи Шевчихи. Так что обмен населением между Запорожьем и другими украинскими землями шел непрерывно. Из Запорожья выходили на правобережную Украину гайдамацкие атаманы, в Запорожье они потом возвращались с награбленным добром, а нередко и с полоном, который перепродавали татарам в Крым. Добиться выдачи зачинщиков мятежа, головорезов и грабителей было невозможно.

В народных представлениях запорожец был неким идеальным украинцем, каким простой житель Гетманщины мечтал быть. Первая из запорожских добродетелей – сила. О силе этих «лыцарей» складывали легенды, на современный взгляд двусмысленные. Один запорожец был таким силачом, что только «дыханием убил бы человека»[484]. Восхвалялось и целомудрие запорожцев. Будто бы даже за пределами Сечи они не «шалили» с девушками. Стоит одному начать заигрывать с дивчиной, как товарищ одернет: «Вражий сын! зачем ты с девушкой шалишь? разве мало тебе молодиц?» Устыдится запорожец и подарит девушке шелковый платок: «Возьми, чёртова девка, и носи»[485]. Таких историй – множество.