Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Пока старши́на погрязала в тяжбах за земли и поместья, простые козаки переходили в крестьянское сословие. Правда, на Украине еще долго сохранялись козацкие сёла. Время от времени возникали проекты возрождения украинского казачества. Козацкие полки формировались в 1812 году для войны с Наполеоном и в 1831-м – для борьбы с польскими повстанцами. Принимали в козаки и крепостных крестьян, обещая им освобождение после победы. Опыт был удачным, но козаков распускали, как только необходимость в них исчезала. Постепенно эти козаки сливались с крестьянской массой, всё менее отличаясь от остальных. Суровые и жестокие воины стали мирными гречкосеями. Смиренными просителями являлись они перед паном.

Из воспоминаний Софьи Васильевны Капнист: «Часто видели мы, что крестьяне, большею частью казаки, жившие в деревне Обуховке, приходили туда толпою за каким-нибудь советом или с жалобою на несправедливости и притеснения исправников и заседателей. Отец всегда ласково принимал их, расспрашивал с живым участием обо всем и тотчас же относился к начальству, требуя справедливости, за что все в деревне не называли его иначе, как отцом своим»[549].

Перечитайте биографии известных малороссийских фамилий, и вы увидите, как менялся сам характер народа. Родоначальники – козаки, служившие при Хмельницком или в слободских полках царства Московского, а иногда – и раньше, в реестровом казачестве Речи Посполитой. Их потомки – мирные малороссийские помещики, которые нередко, воспользовавшись указом о вольности дворянства, вовсе не служили. Если же они собирались делать карьеру, то всё чаще выбирали статскую, а не военную службу. Меняли дедовскую саблю на перо чиновника, самые талантливые – на перо писателя, как Николай Иванович Гнедич, прославивший свое имя переводом «Илиады», человек «козацкого роду». Гнедичи, малороссийские дворяне, прежде были козаками, но отец поэта и переводчика вел жизнь обычного помещика. Трофим Нарежный участвовал в двух русско-турецких войнах и выслужил потомственное дворянство, а его сын, Василий Трофимович, служил уже в департаменте писцом, поднялся до столоначальника. В свободное время сочинял романы и повести.

Петр Капниссис, один из греческих повстанцев, сражавшихся на стороне России в русско-турецкой войне, после несчастного Прутского похода вынужден был бежать из османских земель. Петр Христофорович решил поселиться с маленьким сыном Василием на Слободской Украине, но вскоре заболел и умер. А Василия усыновил некто Павлюк, сотник Изюмского полка. Капниссиса стали звать Капнистым, а потом – Капнистом. Василий Петрович воспитывался в настоящей козацкой семье, усвоив и язык, и обычаи, принятые на Слободской и Гетманской Украине. Доблестно воевал с турками и немцами-пруссаками. Под командованием фельдмаршала Миниха ходил на Крым, сражался под Очаковом. В 1738 году вместе с Миргородским полком ворвался в молдавский город Сороки, «перерубил и взял в плен множество турок, обратил в пепел неприятельские магазины»[550]. Бригадир слободских полков Капнист погиб в 1757 году в битве при Гросс-Егерсдорфе. Он был изрублен прусскими палашами так, что после сражения удалось отыскать одну лишь его руку, сжимавшую саблю[551].

Его младший сын, Василий Васильевич Капнист, некоторое время служил в лейб-гвардии, но уже в семнадцать (!) лет вышел в отставку и до конца дней занимался литературным творчеством и делами дворянского самоуправления. Капнист был предводителем дворянства Миргородского уезда, а позднее – губернским предводителем дворянства[552].

Яков Кондратьевич Лизогуб, черниговский полковник, служил Брюховецкому, Дорошенко, Самойловичу, Мазепе. Воевал с поляками, русскими, турками, татарами. Отличился при взятии Азова в 1696-м, где был наказным гетманом, то есть командовал малороссийскими полками, помогавшими русской армии. Царь Петр отметил этого старого, заслуженного воина как «мужа искусного в добродетели и в военных трудах»[553].

Черниговскiй полковникъ Яковъ Лизогубъ тотъВ воинскомъ семъ дѣствiи проливалъ трудовъ потъ.Онъ то время будучи гетманомъ наказнымъ,В прислугу отечеству учинился способомъ разнымъ…[554]

Воевал всю жизнь и его брат Иван Кондратьевич, которому довелось биться и с русским войском князя Трубецкого под Конотопом. Сын Якова Ефим был, по словам малороссийского историка Лазаревского, «известен лишь тем, что женат был на дочери Петра Дорошенко»[555], но все-таки он нес военную службу, а его сыновья – военную и дипломатическую. Но уже правнук Якова Лизогуба, Семен Семенович Лизогуб, вел совсем другой образ жизни: был человеком хозяйственным, миролюбивым[556]. В истории Семен Лизогуб знаменит только одним: для любимой дочери Татьяны он нанял учителя, молодого человека, которого звали Афанасием Яновским, или Гоголем-Яновским.

Как известно, дворянское происхождение Гоголей-Яновских давно вызывает большие сомнения. Но если их предком в самом деле был подольский полковник Остап (Евстафий) Гоголь, один из героев Хмельнитчины и Руины, то история этого рода идеально вписывается в нашу картину. Жизнь Остапа Гоголя могла бы стать сюжетом для приключенческого романа. Он был реестровым козаком, командиром отряда панцирной пехоты, вместе с большинством реестровых козаков перешел на сторону Хмельницкого и принял участие во взятии польской крепости Бар. Гоголь занимал в козацком войске высокие должности: был полковником Поднестрянским, затем – Уманским, Подольским. Одно время командовал левенцами – повстанцами из Подолии, которые считались настоящими головорезами.

Однако в XVIII веке Гоголи-Яновские – уже не военные, а священники. И неожиданный брак Афанасия Демьяновича с Татьяной Семеновной Лизогуб считался морганатическим. Афанасий Гоголь-Яновский, правда, имел военный чин, но служил не на поле боя, а в канцелярии. Его сын, Василий Афанасьевич, вышел в отставку в 28 лет. С тех пор вел жизнь помещика средней руки и на досуге сочинял комедии из малороссийской жизни[557]. Внук, Николай Васильевич, некоторое время служил, но только по статской части. Однажды Алексей Стороженко, будущий украинский писатель, спросил юного (тот был еще гимназистом) Гоголя:

« – Что вы, в гражданскую или в военную думаете вступить?

– Что вам сказать? В гражданскую у меня нет охоты, а в военную – храбрости»[558], – отвечал Гоголь.

Самый дух казачества как будто выветрился с Украины.

« – Скажите, пожалуйста, Иван Никифорович, я всё насчет ружья: что вы будете с ним делать? Ведь оно вам не нужно.

– Как не нужно? а случится стрелять?

– Господь с вами, Иван Никифорович, когда же вы будете стрелять? Разве во втором пришествии».

Бедная Малороссия

Петербургская образованная публика и московский читатель знали Малороссию в основном по литературным произведениям. Повести Квитки-Основьяненко русские мало читали, «Кобзарь» появится только в 1840-м, и читать его будут украинцы. Зато читали Гоголя, который представлял Малороссию страной изобильной, роскошной, богатой, веселой и счастливой. Русский читатель, если только он не жил или хотя бы не бывал на Украине, еще долго представлял себе именно романтическую, литературную Малороссию раннего Гоголя. Но русские путешественники, чиновники, землевладельцы, располагавшие имениями на Украине, или общественные деятели и ученые, которые изучали украинский фольклор, быт и хозяйство украинского крестьянина, торговлю украинского купца, – все они смотрели на эту страну совсем иначе. В сочинениях Левшина, Долгорукого, Ивана Аксакова нередко встречаем понятия: малороссийская лень, малороссийское пьянство, малороссийская бедность. Читателю Лескова придет на память рассказ «Путимец», где у несчастного больного малоросса не только коровы, но даже «козы жидивской, и той нема», а завтрак состоит из ржаной корки, что мокнет в грязной чашке с водой[559].

Поразительно, но в страшный и славный XVII век русины жили как будто богаче, несмотря на гражданские войны, татарские набеги, польские карательные экспедиции. В 1656 году через украинские земли проезжал патриарх Антиохийский Макарий. Его сопровождал сын, архидиакон Павел Алеппский, который вел путевые заметки. Если верить этому источнику, даже в то страшное время «козацкая земля» отличалась изобилием. Вблизи Киево-Печерской лавры тянулись бесконечные сады, где росли тысячи «ореховых и шелковичных деревьев и множество виноградных лоз». Шелковичные деревья завел еще Петр Могила, при нем же разводили и шелковичных червей. В Умани, далеко не самом богатом украинском городе, стояли высокие и красивые (по мнению Павла Алеппского) дома «со многими округлыми окнами из разноцветного стекла»[560]. Горожане носили «очень хорошее платье». У всякого города, большого и даже маленького села стояли водяные мельницы, построенные очень искусно, «ибо мы видели мельницу, которая приводилась в движение горстью воды»[561]. По Днепру плыли большие лодки, похожие на корабли (видимо, казацкие «чайки»). Рыбы всяких видов – полное изобилие. Путешественники дивились на множество свиней «разного цвета и вида», свиное мясо и сало уже тогда были основой местной кухни. Следы войны чувствовались в каждом городе или селе: «Вдов и сирот в этой стране множество; их мужья были убиты в беспрерывных войнах»[562], но убыль населения компенсировалась высокой рождаемостью: «…дети многочисленнее травы и все умеют читать, даже сироты», – отмечал путешественник[563].