Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1569–1571 годах разразился грандиозный голод, причем по всей территории Московии. Раньше все-таки голод возникал в одной какой-то области, и можно было подвезти хлеб. Теперь голодали везде, везти хлеб было неоткуда.
Вот доказательство политической природы голода: в Московии голод был везде — и на черноземах юга, и на подзолах севера, во всех экологических зонах. А в Речи Посполитой голода не было нигде: ни на роскошных черноземах Киевщины, ни в благодатной Волыни, ни на торфяных почвах гомельского и могилевского Полесья.
Так что хлеб, конечно, можно было ввезти из Великого княжества Литовского, но с ним как раз воевали. В Московии в эти годы дело доходило до людоедства, погибли сотни тысяч человек.
Но еще страшнее оказался разгром торговли, ремесла, всего городского хозяйства. Большая часть городов Московии была совершенно разорена, во многих и населения почти не осталось. Например, в городе Гдове осталось 14 домохозяйств. Даже в Москве население сократилось втрое. Исчезли такие мощные самостоятельные центры, как Псков и Новгород.
В 1566 году бежал в Литву московский первопечатник Иван Федоров, которого заменить было попросту некем и после которого издание книг в Московии надолго прекратилось.
К концу правления Великого князя и царя Ивана IV страна пришла в такое состояние, как будто она потерпела сокрушительное поражение от неприятельской армии, на ее территории велись военные действия, а потом ее долго грабила и вывозила все, что возможно, оккупационная армия. В таком состоянии находилась Германия после Тридцатилетней войны 1618–1648 гг.
Но кто же разгромил страну? Большую часть территории Московии не тронул неприятель. Даже Стефан Баторий не пошел дальше Пскова. Шведы не сунулись даже туда, остались в цепочке приморских городов на Балтике. Более того, совсем недавно в страну хлынул поток материальных ценностей из Ливонии! Куда же все делось?!
Историки давно уже говорят о том, что разгромил Московию ее Великий князь и царь, Иван IV, «Грозный». В XVIII веке Карамзин писал об этом еще робко, осторожно. Соловьев — уже откровеннее. Ключевский, на рубеже XIX и XX веков, — совершенно прямо. Костомаров, меньше связывавший себя с официальной идеологией Российской империи, тоже писал о разгроме, учиненном в стране собственным правительством. И о том, что Смута 1606–1613 гг. прямо вызвана действиями Ивана IV.
Князь Щербатов в своем знаменитом сочинении «О повреждении нравов в России» так же прямо писал, что эпоха Ивана — это время, когда любовь к отечеству «затухла», а «место ее заняли низость, раболепство, старание о своей только собственности».
Но действует, действует обаяние Большого Московского Мифа! Для большинства историков и XVIII, и XIX века все равно важно оправдать политику Ивана, любой ценой извернуться и доказать, что чудовищные жертвы имели смысл. «Критерием Татищева и Ломоносова было национальное могущество России, понимаемое исключительно как ее устрашающий потенциал, а не ограничение власти, не процветание ее интеллекта, не благополучие ее граждан»[59].
«В его истории изящность, простотаДоказывают нам без всякого пристрастьяНеобходимость самовластьяИ прелести кнута…» —
писал А.С. Пушкин об истории Карамзина.
Даже убежденный западник Герцен писал, что «Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни». И понимает, что «задушила», но ведь продолжает верить, что «спасла»… Вот ведь упорство!
Были, конечно, и князь Щербатов, и ехидный Пушкин, и убежденнейший сторонник русской свободы граф А.К. Толстой, который написал и опубликовал большими тиражами своего «Князя Серебряного» и «Василия Шибанова». Существовали и учебные пособия, и литературные произведения, в которых Иван IV выглядел весьма непривлекательно, а мнение ученых об его эпохе доводилось до сведения неспециалистов.
При советской власти писать «клевету» на прогрессивного Ивана и «протаскивать в печать» оправдание «реакционных бояр» никто не позволил бы, потому что уже в 1930 году советские историки получили четкое задание ЦК и лично Сталина — найти исторические оправдания «репрессиям» эпохи Ивана и опричнине.
Даже вторая серия фильма Эйзенштейна «Иван Грозный», сделанная в духе апологетики и всяческого возвеличивания этого мрачного персонажа, не была выпущена на экраны и осуждена в специальном постановлении ЦК ВКП(б). В этом постановлении опричное войско однозначно определялось как «прогрессивное», а князья и бояре как «реакционные».
«Иван IV не чувствовал себя в безопасности в Москве, покинул столицу и бежал в Александровскую слободу». «Бояре-изменники хотели сдать Ивана польскому королю, а на престол посадить князя Владимира Старицкого или даже отдать страну польскому королю», — вполне серьезно повествует «Всемирная история»[60].
Удивительное государство — Московия? Российская империя? СССР! И унтер-офицерские вдовы там сами себя секут, и бояре сами виноваты в собственном истреблении…
И до сих пор, при всех «разоблачениях культа личности» и при всех идеологических отступлениях от крайностей сталинщины, от «культа Ивана IV» в СССР и России отступаются медленно и с неохотой. Ведь осудить сделанное Иваном — значит осудить русскую Азию. Придется еще и считать скверным то, что она сожрала русскую Европу.
Мнение ЕвропыЗа годы правления Ивана IV с Московией происходит одна удивительная вещь: если в начале XVI века она становится все лучше известна европейцам, включается в границы Европы, то к концу как будто снова погружается во тьму полного неведения.
В начале правления Ивана русские воспринимаются довольно благоприятно, и во всяком случае — они хорошо известны.
После разгрома русские (имеются в виду, конечно, московиты, а не обитатели Киевщины) становятся не знакомым никому народом, который чуть ли не «открывает заново» Ченслер, открывший Северный морской путь вокруг Скандинавии в Белое море.
Но этого мало, что страна Московия становится на рубеже XVI и XVII веков «никому не известной». Сам народ начинает оцениваться весьма негативно[61].
Можно приводить много, очень много высказываний иностранцев, посетивших Московию в XVI и XVII веках. Одним иностранцам (Маржерету, Олеарию) московиты скорее нравились. Другим (Смиту, Рейтенфельсу) — скорее нет, хотя пресловутой «русофобии» я ни у кого не обнаружил.
Эти иностранцы прибывают и из протестантских, и из католических стран, и из крохотной Голландии, и из империи Габсбургов; среди них — недавний «сэр» с простонародной фамилией Смит, и придворный Рейтенфельс или аристократ, посол Папы Римского, Поссевино.
Очень разношерстная публика написала эти несколько десятков книг[62]. И тем важнее, что во всех этих сочинениях… — повторяю — во всех! Даже в написанных наиболее благожелательно. Во всех нравы народа оцениваются очень невысоко.
«…чванство, высокомерие и произвол составляют присущие свойства всякого русского, занимающего более или менее почетную должность», — свидетельствует Смит.
«…те, кто счастьем и богатством… возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, сего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками… они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной своей страны…» — поддерживает Олеарий.
«Они отличаются лживым характером… Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских…» — Герберштейн.
«…они очень наклонны ко злу», — соглашается Барберини. «Сверх того они хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говоря бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие…» — продолжает Ульфельд.
«Он (русский народ. — А.Б.) совершенно предан невежеству, не имеет никакой образованности ни в гражданских, ни в церковных делах», — пишет Коллинз.
«…крайне ленивы и охотнее всего предаются разгулу до тех пор, пока нужда не заставит их взяться за дело», — Пальмквист.
Высказывания этого рода можно продолжать бесконечно, но, по-моему, и так уже все ясно. Если кого-то опять потянет жевать жвачку про «русофобию», рекомендую также книгу Н.М. Костомарова, колорит в которой еще более мрачен[63].
В те времена и в Британии, и во Франции идея равенства женщин смогла вызвать разве что взрыв хохота. Но все иностранцы (еще раз подчеркиваю — ВСЕ) удивлялись садистским нравам московитов, избиениям жен и детей, сквернословию, супружеским изменам, бытовой жестокости.
Опять «русофобия»? Тогда давайте прочитаем коечто из «Домостроя», написанного духовником Ивана IV, Сильвестром. Отмечу только, что «Домострой» изначально предназначался для верхушки общества. Да ведь и христианство тогда гораздо больше укоренилось в верхах общества, чем в простонародье[64].
