Девушка не от мира сего - Наталья Кривошея

— Если бы ты был невиновным, то не стал бы предпринимать побега! А так ты очень красноречиво признал свою вину.

— Я не…

Послышался очередной звук удара, и Олли прервался на полуслове. Мне было безумно жаль парня, но помочь ему я при всем желании не могла. Оставалось только сжаться в комок и тихо глотать снова подступающие слезы. Я была в самом настоящем ужасе, и больше всего меня пугала мысль, что жители Бонема убьют ни в чем не повинного человека — судя по реакции троих мучителей юноши, Томас Доусон пользовался в деревне большой любовью.

— Замолчи, маленький ублюдок! Еще раз дернешься — и я тебе все ноги переломаю. А то, видишь ли, какой шустрый оказался! Нет, от правосудия не убежишь! Сегодня уже поздно, а завтра мы отдадим тебя людям, пусть они решат, что делать с таким, как ты. Убийца! Вот что тебе сделал Том?! Он же таким хорошим человеком был, пригрел тебя зимой, приютил, дал и хлеб, и кров, а ты ему так отплатил за доброту! Говорил я ему, что ты уж очень странный, что нормальный человек не может увлекаться взрывами!

Послышался очередной звук удара, а затем стон, от которого я снова чуть не взвыла. Зачем они его бьют?! Мучения Оливера прервал рассудительный, вкрадчивый голос:

— Ричард, прекращай, хватит избивать юношу. Он свое наказание завтра получит сполна, а на сегодня с него хватит и трех ударов. Пойдемте, господин Гекс, сегодня вы переночуете в кузне.

До меня донеслось недовольное ворчание страшного верзилы.

— Вот почему ты такой мягкосердечный?! Этому гаденышу уже сейчас можно устроить знатную трепку — он ее заслужил!

— Решение о его виновности мы будем принимать совместным обсуждением, до завтрашнего утра он не провинившийся, а только подсудимый, избивать его нельзя.

— Надо было выбирать в качестве старосты более решительного человека. — проворчал грозный голос. Я услышала сдавленное мычание Олли — наверное, бедолагу еще раз встряхнули — а затем громила глухо рыкнул на паренька: — Ну-ка хватит тут мычать! Вставай на ноги и шагай, и даже не думай о побеге, иначе нынешнее состояние покажется тебе легким ушибом! Ну, пошел! Кстати, я слышал на кухне какую-то возню — Ал, будь другом, проверь, что там происходит.

Сердце бешено заколотилось в груди. Открыв зажмуренные глаза, я вскочила с пола и, стараясь не шуметь, кинулась к небольшой нише между очагом и кухонными шкафами — туда, куда Олли обычно прятался во время самых отчаянных экспериментов. Как раз вовремя! Я едва успела юркнуть в укрытие и прижаться к стене, как в кухне раздались шаги одного из мужчин. Мне казалось, что мое сердце стучит на весь дом, что его непременно услышат, что троица схватит меня и будет судить наравне с Оливером, что нас обоих казнят завтра на рассвете. Зажав рот рукой, я вжалась к каменную кладку камина. Секунды еле тянулись, они как будто специально испытывали меня на выдержку. Наконец, по прошествии целого столетия, звук шагов начал отдаляться.

— Не знаю, что ты услышал, там никого нет.

— Ну, значит, показалось. Ладно, пошли к тебе. Вставай, ублюдок, шагай! Я не собираюсь тащить тебя на себе!

Дверь с громким стуком захлопнулась, и я без сил опустилась на пол. Рыдания сами собой подступили к горлу, вместе с ними выходил весь ужас и страх, что накопились во мне за последний час. Я сидела в углу кухни, заходясь в слезах, хватая ртом воздух и не в силах остановиться. Олли правильно заметил, все семь дней, проведенные в Алеме, я засыпала только после того, как как следует выплачусь, но еще ни разу в своей жизни я не рыдала с таким отчаянием. Мне было безумно страшно, я совершенно не представляла, что мне делать и как вылезать из той беды, в которой я оказалась.

«Оливер всю неделю помогал мне, поддерживал, проводил десятки опасных экспериментов — и все это ради того, чтобы вернуть меня домой. Да, у него не получилось, а благодаря моей настырности его обвиняют непонятно в каких грехах. Его хотят прикончить! И все это из-за меня!»

Через полчаса после ухода гостей, когда у меня уже не осталось сил плакать, на мое колено опустилась небольшая птичка. Она негромко чирикала, будто прося меня успокоиться.

— Я не могу сидеть вот так, мне надо что-то делать! — прошептала я, обращаясь к Мирре. Птица посмотрела на меня своими глазами-бусинками и моргнула. — Как же мне быть… Я должна, я просто обязана помочь Олли, он же в крупную беду попал по моей вине! Только вот что я могу поделать… Надо сказать людям правду! Какую… Я же ничего не знаю! Куда делся этот его хозяин? Может, он лежит где-нибудь в полях, а Олли, бедного Олли обвинили в его смерти? Может, попробовать найти его? Нет, это глупо, я не имею ни малейшего представления, как выглядит этот господин Доусон. А идти за Оливером без четкого плана действий нельзя — тогда меня примут за соучастницу и тоже отдадут на растерзание толпе. Но и сидеть на месте я не могу! Что же делать…

Я уселась за стол, перебирая в голове все возможные варианты спасения молодого человека. Солнце село, на небо высыпал миллион звезд, а я все размышляла, как бы помочь доброму пареньку, так неудачно нашедшего в своей комнате странную девчонку из другого мира. На моем плече сидела птица, время от времени начинавшая прохаживаться по мне своими острыми коготками. Я вела диалог с самой собой, обращаясь к Мирре, однако разговор не приводил ни к каким результатам. Не придя к определенному решению, я положила голову на руки и уставилась на ночное небо. «Может, грезы помогут мне придумать хоть что-то стоящее?» — подумала я, ощущая, как постепенно проваливаюсь в сон.

7

— Ника! Ника, открой глаза! Просыпайся, я знаю, что ты меня слышишь! Очнись, нам надо серьезно поговорить! Ника!

— Нет… Я устала, я хочу спать, оставь меня в покое… Потом поговорим…

— Не будет возможности поговорить потом, надо именно сейчас! Ника, не отворачивайся, открой глаза и говори со мной!

Нехотя я повернулась к источнику звука, и, вздохнув, разлепила сомкнутые веки. Приподнявшись на локте, я с изумлением осмотрелась по сторонам. Я лежала в поле, у ручья, на том сам месте, куда водил меня Олли несколько часов назад. Голова была неприятно тяжелой, как бывает, когда просыпаешься от крепкого сна, мысли