Девушка не от мира сего - Наталья Кривошея

— Так идите, проверьте, найдите хотя бы одну улику против меня! Докажите, что я действительно виноват!

— Улики, говоришь?! Ну так пошли в его комнаты! Стой в дверях, так, чтобы мы тебя видеть могли. И не смей рыпаться!

Сидя на полу около дверного проема, я едва не выла от отчаяния. Мне было безумно страшно за Олли, я боялась, что угрозы людей, столпившихся в прихожей, окажутся правдой, и они действительно прикончат несчастного паренька. Он же ни в чем не виноват! Что за ересь несут эти люди?! Как можно убить человека взрывом, а затем в течении недели избавляться от тела?! Это же глупо, смешно, этого не может быть! Однако, судя по всему, гости свято верили в этот бред.

Ужас парализовал меня, я не могла пошевелиться, а из глаз сами собой начали капать слезы. Мне казалось, что еще немного — и эти мужланы действительно свернут шею мальчонке, якобы повинном в исчезновении их друга. И что тогда? В таком случае я останусь в Алеме в гордом одиночестве, и никто мне больше не поможет! От этой мысли мне стало еще страшнее.

Крики в прихожей чуть смолкли, мужчины пошли проверять комнаты исчезнувшего владельца дома. Стараясь не шуметь, я поднялась с пола и осторожно выглянула из кухни. Обычно закрытая дверь, находящаяся рядом с лестницей, была распахнута настежь, рядом с ней стоял Олли. Парень наблюдал, как его обвинители обшаривают помещение на предмет улик. Завидев меня, он замотал головой и жестом приказал мне вернуться в кухню.

«Нельзя, чтобы они и меня схватили! Они могут подумать, что я являюсь сообщницей Оливера, и тогда люди Бонема будут судить и меня тоже. Что, если они узнают, что я не из этого мира? Это же будет понятно, стоит мне лишь заговорить с незнакомцем, я же совсем ничего не понимаю! Олли был в ужасе, когда обнаружил меня в своей комнате, он полдня считал меня каким-то приведением, только потом уже немного успокоился, а что будет делать в таком случае толпа? Да они решат, что я какой-то демон, они разорвут меня на части, или, как ведьму, сожгут на костре! А вместе со мной убьют и парня, призвавшего меня из потустороннего мира… Нет, сейчас мне нельзя высовываться! Если я останусь на свободе, то смогу помочь Олли, как-то вытащить его, иначе бедняге серьезно не поздоровиться. Народный суд — дело страшное, кровавое, разъяренная толпа серьезно может закидать его камнями». Голос разума заставил меня вернуться обратно, и не лезть пока на рожон. Погладив взъерошенную птичку, сидящую у меня на плече, я прижалась к стене. Тем временем голоса стали громче, в прихожую снова вернулись люди.

— Ну что, нашли что-нибудь против меня? — поинтересовался Олли. — Я же говорю, там пусто, будто господин Доусон покинул комнату только сегодня утром. Да и что вы хотели там найти? Его наполовину расчлененное тело? Я даже слушать не хочу этот кровожадный бред! Вы убедились, что я непричастен к его исчезновению? Повторяю еще раз, мне просто незачем убивать человека, оказавшего мне такую услугу и приютившего на зиму!

— Значит, ты уже успел избавиться от тела. Ты психопат, но не дурак, и это сочетание просто ужасно. Кто знает, что у тебя в голове? Может, Том чем-то тебя обидел, запретил, например, с взрывами баловаться, вот ты и решил его прикончить? Так или иначе, я считаю, что твою судьбу должен судить народ, и займемся мы этим завтра с утра. А сейчас — пошли-ка с нами, ночь проведешь у меня в кузне.

До меня донесся звук шагов, а также полный отчаяния вопль Оливера:

— Еще чего! Нет, я никуда не пойду! Я останусь тут, и шагу не сделаю за порог дома.

— Пойдешь как миленький! Отсюда ты сбежать можешь, и что, мы оставим несчастного Тома без отмщения? Нет, дружок, так дело не пойдет. Не хочешь по-хорошему идти — мы тебя насильно затащим в кузню, но в этом доме мы тебя не оставим.

Встав на четвереньки, я осторожно выглянула в коридор, и увидела, как Олли предпринял отчаянную попытку очутиться на воле. Летающий вокруг него Хермис резко пошел на пикирование, и через секунду обернулся крупным волком с лоснящейся темно-бордовой шкурой — так вот как спутники меняют внешний вид! В холке зверь доставал до пояса своему хозяину, он грозно рычал, готовый защищать господина. Я и не представляла, что волк может быть настолько крупным! Мне показалось, что еще чуть-чуть — и этот монстр накинется на человека с мощной фигурой. Обладатель самого злого, грубого голоса схватил было Оливера за плечо, и в этот самый момент преобразившийся Хермис бросится на немногим меньшую собаку, стоявшую у ног обидчика.

В комнате стоял настоящий гвалт, люди кричали, а животные, сцепившись в единый комок, остервенело кусали друг друга. Очень быстро к дерущимся зверям присоединились и остальные спутники, принявшие вид крупных псов. К своему ужасу я поняла, что атака захлебнулась: волк не мог потягаться сразу с тремя противниками. Олли это тоже понимал. Он умудрился вырваться из держащих его рук, и, не обращая внимания на оклики, рванулся к выходу. Я сжала кулаки, надеясь, что молодому человеку все же удастся сбежать, однако судьба была не на его стороне. Он сумел пересечь лишь половину комнаты, когда сложился пополам, будто ощутив сильную боль. К нему сразу же подбежали жители Бонема. Громила, тот самый человек, который напугал меня одним своим голосом, легко поднял за шиворот длинное, тощее тело мальчишки и встряхнул его, как куклу. Комнату наполнил полный боли волчий вой — на Хермисе висели сразу три собаки. Спутник Оливера уже не мог стоять на ногах, он повалился на спину, а псы все продолжали трепать его шкуру изумительного бордового цвета. Судя по тому, как корчился паренек, он чувствовал все, что делалось с его душой.

Мужчины крепко держали беглеца, один из них, тот, что говорил очень мягким, успокаивающим тоном, сейчас кривился и поглаживал небольшую кошку, устроившуюся у него на руках — наверное, волк умудрился как следует потрепать его спутника. Бугай еще раз встряхнул Олли и со всей силы дал ему кулаком в живот, от чего паренек мучительно застонал. Я не удержалась, и тихонько взвизгнула, тут же зажав себе рот рукой. Зажмурившись, я принялась молиться, чтобы в суматохе эти люди не услышали меня.

— За что?! — послышался слабый, полный боли голос Оливера.

— За убийство Томаса Доусона! Привыкай, тебе завтра это еще припомнят!