Слезы темной воды - Корбан Эддисон

Они пересекли деловые кварталы города, въехали в район бунгало и многоквартирных домов и свернули на подъездную дорогу, обсаженную с обеих сторон пышной зеленью. Остановились у ворот, Флинт обменялся несколькими словами на суахили с охранником, и тот помахал им, чтобы проезжали. Они проследовали на территорию ухоженного участка и остановились перед пышным зданием с оштукатуренными розовыми стенами, широкими окнами и терракотовой крышей.

– Это загородный клуб «Мутгейга», – пояснил Флинт, открывая Ванессе дверь. – Уютное и уединенное место. Зарегистрироваться можно потом, а пока давайте займемся делом. Здесь сзади есть кафе.

Ванесса посмотрела на Мэри:

– Я бы что-нибудь съела.

– Я тоже, – сказала агент ФБР, следуя за Флинтом ко входу.

Помещение клуба словно перенеслось в наши дни из далекого прошлого: кругом дерево и медь, паркетные полы, большие ковры, тяжелые портьеры и старинная мебель. Флинт провел их по вестибюлю и дальше через двустворчатые двери, открытые для проветривания. За дверьми оказался укромный двор с палисандрами и огненными деревьями, цветущими кустами и пушистым газоном, упирающимся в портик из плитняка, а также плавательным бассейном. Они обошли бассейн и сели за столик в тени фигового дерева.

– Расклад такой, – без вступления начал Флинт. – До указанного Ибрахимом срока остается двадцать шесть часов. Если они договорятся, Кертис отправит деньги в банк, который мы контролируем. Я уже говорил с управляющим банка, наличность у него есть, стодолларовые купюры, отпечатанные после 2005 года. Утром мы заберем деньги, положим их в водонепроницаемый контейнер с купюросчетной машиной. Самолет вылетает из аэропорта Уилсона. Мы работаем с очень надежной чартерной компанией. До точки передачи денег лету меньше трех часов. Все это время мы будем оставаться на связи с пиратами, после чего передадим дело в руки военным, и те уже вывезут ваших мужа и сына. Все довольно ясно.

«Если ты зарабатываешь тем, что каждый день меняешь доллары на человеческие жизни», – подумала Ванесса, снова ощутив причудливость происходящего.

– Как часто вы это делали? – спросила она.

Флинт не стал скромничать:

– Я организовал две дюжины передач в Сомали, в основном выкупал захваченные суда, но у меня бывали и похищенные журналисты, и волонтеры. Правда, все они были иностранцами. Это первый раз я имею дело с заложниками-американцами. – Он ненадолго задумался. – Скажу честно, я чертовски удивлен, что военные сидят сложа руки. Когда я служил в Ираке, мы похитителям спуску не давали. Их или убивали, или брали, все, конец истории. Наверное, дома кто-то дергает за очень серьезные ниточки.

«Кто-то дергает», – мысленно согласилась Ванесса, но в сердце почувствовала тревогу. Одну и ту же мысль она уже услышала от нескольких специалистов. Ей вспомнились слова Дюка Стронга: «Правительство хочет искоренить пиратство и захват заложников. В их представлении единственный способ это сделать – показать захватчикам заложников свой громадный перевес в силе». Мэри придерживалась более умеренных взглядов, признавая, что похищения иностранцев часто решаются с помощью выкупа. А Пол Деррик, похоже, от всей души поддерживал ее желание решить этот вопрос мирно. Но не Бюро заказывало игру. И если военные из ВМС шли на уступки ради продолжения переговоров, то история Пентагона почти не знала компромиссов. Она вспомнила заявление Кертиса в самом начале, когда он передавал слова помощника министра обороны: «Выплата выкупа не является целью правительства». Она бросила взгляд на Мэри – не известно ли агенту ФБР что-то такое, чего не знает она?

– Здесь есть меню? – спросила она Флинта. – Очень хотелось бы увидеть.

Консультант по безопасности быстро встал.

– Найду официанта.

Когда он удалился, Ванесса повернулась к Мэри:

– Он уже третий, кто говорит мне: того, что мы делаем, не было в планах военных. Я хочу быть уверенной, что они поступят так, как договаривались.

Мэри вдруг как-то смутилась:

– Меня заверили, что военные не будут вмешиваться.

Ванесса пристально всмотрелась в агента ФБР, в голове у нее появилась безумная мысль, от которой одновременно становилось страшно и захватывало дух.

– Этого недостаточно. Когда речь идет о жизни Дэниела и Квентина.

Мэри сочувственно покивала:

– Я понимаю, что вы ощущаете. Но мы на одной стороне. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы вернуть их домой.

– Я верю вам, – промолвила Ванесса, не увидев в глазах Мэри фальши. – Но есть разница. Для меня это личное дело. Для них – не личное. Я хочу превратить его в личное.

Мэри грустно вздохнула:

– Чего вы хотите от меня?

Исмаил

Исмаил смотрел на часы на камбузе, наблюдая за бесконечным движением секундной стрелки и жалея о том, что не может его ускорить. Он никогда не любил ждать. В юности он слышал от отца, что терпеливость – это истинный признак зрелости, но не соглашался, видя в ней репетицию смерти. «Нельзя вернуть прожитые дни, – в семнадцать лет говорил он Адану. – Научиться ждать я могу в могиле». Трагедия изменила его взгляды, но не чутье. Некоторых врагов можно было победить только временем. Но сейчас сидеть внутри яхты и ждать для него было невыносимо.

Для его людей, похоже, тоже. Часы шли, и их ропот становился все громче, разочарование проступало на лицах все явственнее. Перед самым закатом Гюрей и Мас повздорили из-за туалета. Остальные быстро приняли чью-либо сторону – Осман с Масом, Либан и Дхуубан с Гюреем, – и Исмаилу пришлось кричать на них целых пять минут, прежде чем ему удалось установить мир. Потом, во время обеда, Сондари ринулся в ванную и заблевал весь умывальник, и Осман принялся ругать еду, жалуясь, что у него от нее понос. Исмаил опроверг их теории, объяснив, что они просто засиделись взаперти и что у них морская болезнь. Но мысль о том, чтобы подняться на палубу и подставиться американским снайперам, взбудоражила их еще больше.

Единственное, что их успокаивало, это обещание вознаграждения. Поэтому Исмаил превратил телефонные звонки о выкупе в настоящее представление: перед тем как позвонить, предсказывал, как пойдет разговор; переводил свой диалог с Кертисом – кнопка отключения микрофона оказалась как нельзя кстати, – а после звонка давал отчет и прогноз о том, каким будет следующий шаг семьи капитана. Каждый раз, когда Исмаил предсказывал верно и Кертис повышал ставки – сначала до 900 тысяч долларов, потом до 1,22 миллиона, потом до 1,5 миллиона долларов, – он завоевывал все большее доверие своих людей. Для того чтобы его гамбит закончился успехом, Исмаил отчаянно нуждался в доброжелательном к себе отношении. Со временем они поймут его хитрость и встанут перед страшным выбором. Однако этого не должно произойти, пока они не получат выкуп. Случись это раньше, и все рухнет.

Почти ровно в десять вечера Исмаил провел то, что, как он надеялся, станет последним сеансом показухи, перед тем как они с Кертисом достигнут согласия. Он сел на сиденье у правого борта яхты, а люди набились в кабинку, вытолкнув капитана и Тимаху, которые ушли на камбуз. Лица у всех были разные: возбужденные, усталые и угрюмые, но все смотрели на него. Он разогрел их ободряющими речами и объяснил, что последние шаги в переговорах самые важные. Семья пытается ударить по тормозам, подняв цену якобы до последнего предела, но он на это не клюнет. Чтобы придать веса своим словам, он выжал апельсин в тарелку, пока в нем не осталось ни капли сока. Потом взял спутниковый телефон и позвонил.

– Ибрахим, – сказал Кертис, приветствуя его. – Как мои сын и внук?

– У них все хорошо, Кертис, – ответил Исмаил. – Сможете поговорить с ними, когда заключим сделку.

– Нет, – не согласился Кертис. – Я хочу поговорить с Дэниелом сейчас.

Исмаил нажал кнопку отключения микрофона и перевел своим людям суть разговора.

– Вот тварь, – прорычал Осман.

Гюрей поддержал его:

– Никаких разговоров, пока не будет сделки.

Исмаил снова включил микрофон:

– Мои люди устали от этих переговоров, Кертис. Мы и так пошли вам навстречу. Мы не примем меньше двух миллионов ста тысяч долларов. Я знаю, у вашей семьи есть такие деньги, так что не тратьте время, убеждая меня в обратном. До окончания срока у вас осталось семнадцать часов.

Он без предупреждения отключил вызов и смешался со своей командой. Потом они начали спорить: Либан предлагал пойти на взаимные уступки, а Осман хотел начать угрожать капитану уже открыто, без всяких игр. Посреди этого спора он несколько раз услышал фразу «лаба милиан» – «два миллиона». Исмаил с трудом удержался от улыбки. Цель его была такова: он возьмет себе 350 тысяч долларов – это гораздо меньше, чем обычная командирская доля, но для того, что он задумал, достаточно, – и выдаст каждому по 275 тысяч, что, надеялся он, станет для них достаточным стимулом.