Трава, пробившая асфальт - Тамара Черемнова

 Мне казалось, что ужас бездорожья дает мне право умереть… Если такой выход из беспросветности нашли великие и нужные человечеству люди, то никчемная и никому не нужная я и подавно могу это сделать…

 Какое счастье, что мои попытки лишить себя жизни провалились! И подтвердили мое право на колясочную жизнь, совершенно не похожую на жизнь здоровых прямоходящих людей.

 Еще я поняла, что общество не должно изолировать меня, запирать, прятать за забором. Я не преступник, не несу никакой опасности, не причиняю никакого вреда. И имею право на появление в обществе, а не только на четыре казенные стены. А кто не может без содрогания смотреть на парализованного инвалида в коляске — пусть не смотрит! Но если Бог создает таких, как я, значит, нас надо принимать, и пусть здоровые-ходячие свыкнутся с нами и нашим присутствием в общем жизненном пространстве.

 Переселение в «слабый» корпус

 Снова возвращаюсь в мое самое трудное время, когда не хотелось жить и не получилось умереть. Лучшие молодые годы прошли как один тяжелый ненастный безрадостный день.

 Я еще раз попыталась поговорить с врачом, но та отказалась меня принять, пояснив:

— Я эту больную знаю, ей бессмысленно что-либо назначать, все равно ничего не поможет!

 Эти слова мне передала медсестра, и даже в ее широко распахнутых глазах я прочитала неприятие этих ужасных слов. Мой мозг тоже отказывался их принимать и понимать…

 Тетя Маруся уехала в гости к своей найденной через Красный Крест дочери и уже не вернулась. С тетей Марусей я прожила в одной палате с 1974 по 1979 год, и она постоянно и бережно ухаживала за мною. А теперь ухаживали, кто придется: то одна проживающая поухаживает, то другая.

 Однажды ко мне подошла новая сестра-хозяйка из «слабого» корпуса. Поначалу она работала няней у нас, затем ее перевели в тот корпус.

— Тома, может, ты пойдешь к нам? — предложила она. — Я организовала отдельную палату для молодых девчат, таких, как ты, тебе там будет веселее. Ты любишь читать, но читать можно и у нас, тебе не будут мешать.

 Читала я много. По палатам «ходили» газеты и журналы, выписываемые администрацией и приносимые из дома сотрудниками. Имелась своя библиотека, оставшаяся от дома престарелых и инвалидов, находившегося здесь раньше. Кроме этого, книги приносили из дома сотрудники и родичи проживающих, а также присылали в подарок «с воли». Правда, та же беда, что и в Бачатском детдоме: книги в основном художественные. А мне нужны книги не только для чтения, но и для занятий, я же пыталась сама пройти школьную программу.

 Я призадумалась над предложением сестры-хозяйки. Вспомнила свой первый страшный день в Прокопьевском ПНИ — как раз в «слабом» корпусе… И засомневалась насчет того, что мне не будут мешать читать и заниматься, ведь крикунов и буйных не остановишь и не уговоришь. Но оставаться в моем нынешнем корпусе без Маруси не было никакой возможности. Все вокруг недужные, немощные. Персонал не справляется, один день меня накормят, а на следующий не найдется кому и оставят голодной. Поблагодарила сестру-хозяйку за заботу, но сразу согласия не дала — взяла время на размышление. Вечером в нашу палату зашла медсестра Галина Николаевна. Я рассказала про разговор с сестрой-хозяйкой.

— Тамара, тебе так или иначе придется перейти туда, ведь тут за тобой некому ухаживать. Света, которая тебя кормит, не имеет права этого делать, она же работает в свинарнике, а там грязь, занесет тебе какую-нибудь заразу. Так что соглашайся на предложение сестры-хозяйки, — посоветовала Галина Николаевна.

 Я взвесила все «за» и «против» и утром сообщила о решении перейти в «слабый» корпус. Моя приятельница Татьяна, которая иногда катала меня по территории, помогла собрать вещи и на коляске повезла к печально знакомому зданию. Я ехала с холодком в груди, но с сухими глазами, предчувствуя очередной крутой поворот в жизни.

 В «слабом» корпусе на входе нас встретила нянечка и проводила до палаты. По коридору я ехала с опущенной головой и даже не разглядела, каков он, изменив привычке внимательно все рассматривать и прикидывать, где смогу спокойно посидеть, почитать, позаниматься, подумать.

 Меня завезли в палату, где стояло четыре койки и одна тумбочка. Потом комнату доукомплектуют тумбочками и столом.

— Вот тебе, Люся, подружка. Ты же просила, чтоб тебе нашли соседку помоложе. Принимай на проживание, — обратилась сопровождающая няня к черноволосой девушке, сидящей на койке.

 Я поприветствовала кивнувшую мне Люсю и стала осматриваться.

— Ладно, девчата, я пойду, — сказала Татьяна, явно тяготившаяся и пребыванием в «слабом» корпусе, и видом обитателей палаты, и моим молчанием. Напротив черноволосой Люси, возле койки на полу сидела моя старая знакомая — Любка, привезенная вместе со мной из детского дома. И сразу встал перед глазами памятный день: как ехали на машине, как провели страшную ночь запертыми в изоляторе, как Любку накачали аминазином… А возле окна напротив меня лежала бабуся, которая уже почти сама не ходила. Ничего себе «девчата»!

— Тебя как зовут? — чуть слышно спросила Люся.

— Тамара, можно Тома. Сказали, что тут палата для девочек. Бабулю они тоже относят к девочкам? — хмыкнула я.

— Ее переведут в другое место, когда привезут следующих молодых. В этой палате будут жить только молодые, — сказала Люся.

 Тут в палату зашла вторая няня.

— Новенькую привезли? — поинтересовалась она.

— Я не новенькая, меня перевели из женского корпуса. Там за мной ухаживала одна женщина, но она умерла. Теперь некому ухаживать, вот я и попросилась сюда. Я сама не могу есть из тарелки и пить из чашки, меня надо кормить. А вот на койку могу залезать, и одеться могу, — перечислила я свои умения, умолчав, что одеваюсь очень медленно, да и на койку карабкаюсь очень долго.

— Ладно, уж накормим тебя, — буркнула няня и вышла из палаты.

 Я посмотрела на Любку — узнала она меня или нет? На лице Любки — ноль эмоций. Наверное, забыла за пять лет, а на территории интерната мы никогда не встречались, у каждого корпуса было свое место для гулянья.

 Про Люсю расскажу подробнее. Ее физическое состояние было куда лучше моего — руки совершенно здоровые и речь нормальная, лишь ноги стянуты в коленях, сведены так, что не могла ходить, передвигалась на коляске. С таким состоянием вполне можно было и дальше учиться. Однако Люся, пока жила дома, окончила всего один класс, потом с ногами стало хуже, и она перестала ходить в школу. Почему не стала учиться дома? И почему ее определили в ПНИ? Не знаю, а спрашивать неудобно. У Люси имелся брат-инвалид Леша, его состояние было значительно тяжелее. Сначала Леша обитал в другом ПНИ, а потом его перевели в наш, Прокопьевский.