Однажды будет ветер - Диана Ибрагимова

– Не-а, – Альберт надкусил яблоко и помахал людям, работавшим в поле. Они помахали ему в ответ.

– Ну, договаривай, раз начал.

Рина была уверена, что сейчас братец ляпнет что-нибудь бредовое, мол, минус в том, что плюсов слишком много, но он задумчиво сказал:

– Минус в том, что все может не получиться, понимаешь? – И посмотрел на нее очень серьезно. – Я уже всему миру разболтал, что у меня будет самый большой и роскошный сад во всем Хайзе. И эта мысль, она меня, можно сказать, грызет. Я ем с ней, сплю с ней. И мне страшно, что это может не получиться. Не могу представить, что тогда со мной будет. Я этим живу, понимаешь? Жи-ву. Так что это я тебе завидую, сестрица. И не закатывай глаза! Я серьезно.

– И чему же ты завидуешь? – саркастично спросила Рина. – Что у меня ни талантов, ни целей, и я целыми днями только читаю книжки?

– Да вот именно! – воскликнул Альберт. – Ты не можешь провалиться, потому что у тебя нет ничего грандиозного в планах. Ты свободна! А еще тебя все устраивает в нашей жизни… Я бы лучше не имел никакой цели и талантов и просто жил, как ты… Ну, это я иногда так думаю. Вообще-то редко, не хочу, знаешь ли, быть неудачником.

Рину его слова не задели. Она почувствовала, что Альберт открылся ей как-то слишком сильно и теперь пытается прикрыться колкостями.

– А что тебя не устраивает в нашей жизни? – спросила она так же серьезно.

– Да все! – горестно выдал Альберт. – Ну, почти все. Каждый раз срываемся с места и едем куда-то. Нет, мне нравятся путешествия. Нравится Букашка. Нравится яблоки собирать. Мне все это нравится, но я не такой помешанный на этом, как родители. И не такой, как ты. Твои друзья всегда с тобой. – Он кивнул на книги. – И никто тебе особо не нужен. Тебе и так хорошо. А я так не могу. Я только успею подружиться с кем-нибудь, и мы тут же уезжаем! А возвращаться нам некуда. У нас нет настоящего дома, нет своих комнат и, самое главное, нет сада!

– Так ты не хочешь путешествовать?

– Я хочу, но не круглый год… И я ненавижу проводить зиму в гостиницах. Мне так нравилось жить зимой у деда с ба… Хочу побыстрее вырасти и построить свой особняк, а вокруг него разбить сад! Как у деда был, но только намного больше. И еще хочу, чтобы в доме была огромная гостиная, и туда можно было звать в гости хоть половину города! И чтобы мы все там жили…

– Что, даже я? – не сдержала улыбку Рина.

Альберт смутился и пробормотал:

– Ну, так и быть, я выделю в своем огромном доме комнату для моей сестрицы-старой девы, раз уж тебя замуж никто не возьмет.

Рина рассмеялась и взъерошила рыжие волосы брата.

– Ну, раз ты собрался меня содержать, тебе придется научиться выращивать золотые яблоки! Потому что я затребую у тебя огромную библиотеку! Есть у меня такая мечта, – сказала она, запрокинув голову и глядя в ясное небо. – Но вообще ты прав, мне и тут нравится. Хорошо быть дома. А дом – это там, где тебе хорошо.

Глава 7

Безголовые танцы

В начале весны мама решила сделать себе модную прическу, как в журналах, но поблизости тогда не было ни одного салона, и она доверила это дело папе. Папа раньше стриг только овец, но Рина была убеждена, что он даже на их шерсти розочки вырезал. У него был талант все делать красиво.

Стрижка в итоге получилась даже лучше, чем в журнале, и Альберт с первого взгляда назвал ее «Обморок бабушки Вельмы»: мама постриглась под мальчика. Теперь волосы у нее были чуть длиннее папиных и по утрам неизменно стояли дыбом. Всех это очень веселило, а мама даже придумала новую традицию. Только встав и еще не расчесавшись, она подходила к кроватям детей, надев на голову кастрюлю, и стучала по ней половником со словами:

– С добрым утром, мои цыплятки! Ну и кто я сегодня? Петух или курица?

– Петух! – бодро выкрикивал Альберт.

Каким бы он ни был сонным, для него было делом чести успеть высказать свою догадку раньше сестры.

– Курица, – мямлила Рина с верхней кровати, все еще держа глаза закрытыми. – И если я угадала, то хочу блинчики с шоколадом…

– А если я угадал, то творожники! – тут же вставлял Альберт.

Мама торжественно барабанила по кастрюле и снимала ее, являя миру свою утреннюю прическу. Если одна прядь была явно выше других и торчала как антенна, то мама была «петухом», а если волосы топорщились примерно одинаково, то «курицей».

Традиция, конечно, была глупая, прямо-таки дурацкая, и Рина ни за что бы не участвовала в этой угадайке: она же не ребенок. Но если дать волю Альберту, он обязательно закажет творожники или вафли с вареньем. Рина их терпеть не могла, поэтому каждое утро ей приходилось воевать за свой завтрак.

Вот и сейчас она лежала и ждала, что мама вот-вот загремит кастрюлей и разбудит ее. И Рина проснется, слегка раздраженная, на своей кровати, вяло пробормочет ответ и откроет глаза лишь на секунду, чтобы узнать: все-таки петух или курица. А потом снова уснет под звуки маминой готовки, пока неугомонный Альберт не почистит зубы и не начнет хватать сестру мокрыми руками за лодыжки, чтобы она быстрее встала. Рине придется отбрыкиваться, ругаться и в итоге неизбежно проснуться. И так начнется еще один самый обычный день в самом обычном мире. Ведь начнется же?

Рина давно не спала, слушая стук колес поезда. Ветер, задувавший в купе через оконную щель, был прохладный и такой влажный, что, казалось, оседал каплями на носу. Рина с ночи закуталась в одеяло, но все равно продрогла. Она давно собиралась встать и задвинуть окно, но не хотела открывать глаза, потому что тогда надежда исчезнет. Пока веки были опущенными, Рина могла представить, что ей все просто приснилось. И сейчас мама обязательно подойдет к кровати.

Рина лежала до тех пор, пока могла терпеть, а потом сдалась и хорошенько потянулась. Колено почти перестало болеть, в отличие от шишки на затылке. Было позднее утро или день – из-за тумана даже не поймешь. За окном поезда проносились сосновые леса. Мистические, полные белой дымки.

После яркого Эрге с его разноцветными домами пасмурный пейзаж за окном показался Рине выцветшей фотографией.