Бесспорное правосудие - Филлис Джеймс

– Однако трудностей вы не ожидали?

– Даже не знаю. Вам лучше спросить мистера Лэнгтона, сэр. Некоторые члены коллегии могут хотеть перемен.

– И мисс Олдридж в том числе? – спросил Пирс.

Нотон повернулся и взглянул на молодого человека:

– Думаю, она хотела видеть на месте клерка профессионального менеджера. Некоторые коллегии реализовали это на практике, и, кажется, вышел толк.

– Но вы надеялись продолжить работу в прежнем качестве? – допытывался Пирс.

– Пока мистер Лэнгтон занимает пост главы «Чемберс» – да. Мы пришли сюда в одном году. Но теперь все изменилось. Убийство меняет все. Не думаю, что он захочет остаться. Эта трагедия могла его сломить. Ужасное потрясение для него, для всех нас. Ужасное.

Казалось, до него вдруг дошла чудовищность потрясения. Голос его дрогнул. Не разрыдается ли он, подумал Дэлглиш. Последовало молчание, которое нарушил быстрый топот на лестнице. Вошел Феррис.

Стараясь не выдать обуревавших его эмоций, он произнес:

– Извините меня, сэр, но, похоже, мы нашли орудие убийства.

Глава шестнадцатая

Четыре члена «Чемберс» сидели в библиотеке, почти не разговаривая друг с другом. Лэнгтон расположился во главе стола – больше по привычке, чем из намерения председательствовать. Он поймал себя на том, что всматривается в лица коллег как-то особенно пристально, и почувствовал неловкость из-за того, что те могли это заметить и не одобрить. Впервые он увидел в них не трех старых знакомых, а посторонних людей, пострадавших в одной катастрофе и оказавшихся волею судеб в зале какого-то аэропорта; он прикидывал, как каждый из них поведет себя в обстоятельствах, которые случайно свели их вместе. «Я глава коллегии, – думал Лэнгтон, – это мои друзья, братья по профессии юриста, а я даже не знаю их». Ему припомнился день, когда ему исполнилось четырнадцать лет, его день рождения, тогда он, глядя в зеркало ванной комнаты, подверг свое лицо подробному, внимательному осмотру и подумал: это я, вот так я выгляжу. А потом Хьюберт сообразил, что в зеркале отражается его перевернутое лицо, и никогда в жизни он не увидит то лицо, что видят другие, и, возможно, не только отдельные черты, но и нечто большее останется ему неизвестным. Но что можно понять по лицу? «Мы, люди, читать по лицам мысли не умеем: ведь в благородство этого вассала я верил слепо»[19]. «Макбет». Эта пьеса приносит несчастье, так, во всяком случае, считают актеры. В ней много крови. Сколько ему было лет, когда ее изучали в школе? Пятнадцать? Шестнадцать? Странно, что он помнит эту цитату, когда столько уже забыто.

Лэнгтон взглянул на Саймона Костелло, тот сидел в дальнем конце стола и раскачивался на стуле, словно хотел обрести самообладание. Хорошо знакомое, бледное, широкое лицо, глаза, казавшиеся сейчас слишком маленькими под тяжелыми бровями, золотисто-рыжие волосы, пламенем вспыхивающие на солнце, широкие плечи. Он был больше похож на игрока регби, чем на адвоката, но только в том случае, если на нем не было парика. Под париком его лицо обретало свойственную законникам серьезность. Но парики, подумал Лэнгтон, меняют всех нас, поэтому так не хочется их снимать.

Он посмотрел через стол на Ульрика – худое, утонченное лицо с непокорной прядью каштановых волос на высоком лбу, умные, проницательные глаза под очками в стальной оправе, в которых иногда появляется меланхоличный, усталый взгляд. Ульрик с его поэтической внешностью мог иногда говорить отрывистыми, полными злобы фразами, как разочарованный школьный учитель. Он по-прежнему сидел в кресле у камина, на его коленях лежала все та же раскрытая книга. Не похоже, чтобы он читал книгу по юриспруденции. Лэнгтону вдруг стало интересно – что все-таки читает Ульрик?

Дрисдейл Лод смотрел в окно, лица его не было видно, но и со спины было понятно, как ладно скроен его костюм. Но вот он повернулся. Ничего не сказал, только вопросительно повел бровью и еле уловимо пожал плечами. Лод выглядел, как всегда, разве что был бледнее обычного, а так все тот же элегантный, уверенный в себе адвокат. Лэнгтон подумал, что Лод, наверное, самый красивый мужчина в коллегии, а может, и во всей адвокатуре, где интересная внешность не редкость до тех пор, пока ее обладатель не обретает с возрастом высокомерно-упрямое выражение лица. Красиво очерченный рот, прямой нос, глубоко посаженные глаза, темные волосы с проблеском седины. Лэнгтон поймал себя на мысли, что ему интересно, какого рода отношения связывали Лода и Венис. Любовные? Вряд ли. Кажется, ходили слухи, что у Венис кто-то есть. Юрист? Писатель? Политик? Кто-то хорошо известный. Должно быть, он слышал что-то более определенное, чем отголоски сплетен, может быть, даже имя. Но если и так, оно, как и многое другое, не задержалось в его памяти. Что еще было и прошло мимо него?

Опустив глаза, он перевел взгляд с коллег на свои сцепленные руки и подумал: а они? Каким видят меня? Что знают, о чем догадываются? Но по крайней мере в этой сложной ситуации он проявил себя как настоящий руководитель коллегии. И нужные слова нашлись. Такое страшное событие требовало соответствующего отклика. Дрисдейл, конечно, тоже помог, но не так чтобы очень. Лэнгтон по-прежнему оставался главой «Чемберс», именно к нему обратился Дэлглиш.

Костелло больше других проявлял беспокойство. Он поднялся со стула, чуть его не опрокинув, и возобновил хождение вдоль стола.

– Не понимаю, почему мы должны сидеть здесь чуть ли не взаперти, словно подозреваемые? – воз-мутился он. – Ясно, что убийца кто-то со стороны. Это мог быть другой человек, а не тот, кто потом водрузил ей на голову этот проклятый парик и полил сверху кровью.

– Исключительно безнравственный поступок, – сказал Ульрик, оторвав глаза от книги. – Сдавать кровь – не очень приятная вещь. Я боюсь иглы. Кроме того, всегда есть, пусть и незначительный, риск получить инфекцию. Конечно, я приношу свои иглы. Доноры утверждают, что процедура сдачи крови безболезненная, и я с ними согласен, но приятной ее не назовешь. Теперь мне придется отложить операцию и начать все сначала.

– Ну, Дезмонд, побойся бога! – изумился Лод. – Ты потерял таким необычным образом всего лишь пинту крови. А вот Венис умерла, и у нас в «Чемберс» произошло убийство. Конечно, я согласен, что умри она в другом месте – это для всех было бы удобнее.

Костелло вдруг остановился.

– А может, так оно и было. Разве можно быть уверенными, что ее убили там, где нашли?

– Мы не знаем, что думает Дэлглиш, – сказал Лод. – Вряд ли он раскроет перед нами все карты. До тех пор пока ему неизвестно точное время смерти и есть ли у нас на этот час алиби, боюсь, мы останемся в числе подозреваемых. А что до того, была ли убита Венис там, где ее нашли? Не могу себе представить, что убийца тащит мертвое тело по Темплу только для того, чтобы внести его в коллегию и сделать нас подозреваемыми? Да и как он мог сюда попасть?

Костелло снова зашагал туда-сюда по комнате.

– Да не очень это и трудно. Мы здесь не слишком озабочены проблемой собственной безопасности. Я хочу сказать, что наше здание слабо охраняется. Входная дверь часто приоткрыта – сам не раз видел, – а иногда и вовсе распахнута. Я неоднократно выражал по этому поводу недовольство, но воз и ныне там. Даже те сотрудники, у которых есть на внутренних дверях электронные системы защиты, не всегда их включают. Венис и вы, Хьюберт, вообще отказались от них. Любой человек мог попасть сюда вчера вечером – войти в здание и подняться наверх к Венис. Кто-то так и сделал.

– Утешающая мысль, – поморщился Лод. – Однако, думаю, Дэлглиш не считает, что убийца со стороны знал, где найти удлиненный парик или пресловутую кровь.

– Это знала Валерия Колдуэл, – сказал Костелло. – Я тут размышлял о ней. Ведь она страшно расстроилась, когда Венис отказалась брать дело ее брата. – Глядя на помрачневшие лица коллег, он нерешительно добавил: – Ну, это я так просто сказал.

– Лучше держи такие мысли при себе, – посоветовал Лод. – Если Валерия захочет поделиться этим с полицией, пусть делится. Лично я рассказывать не стану. Даже само предположение, что Валерия Колдуэл имеет какое-то отношение к смерти Венис, смехотворно. В любом случае, если повезет, у нее будет алиби. Как и у всех нас.

– А вот у меня алиби нет, – сказал с оттенком удовлетворения Дезмонд Ульрик. – Если только она не была убита после семи пятнадцати. Я покинул «Чемберс» как раз в это время, пошел домой, умылся, оставил дома портфель, покормил кота, а затем вышел из дома и направился в «Рулз» на Мейден-лейн обедать. Вчера был мой день рождения. Я всегда в этот день бываю там – еще с юности.

– Как – один? – удивился Костелло.

– Конечно. Обед в одиночестве – заключительный аккорд моего дня рождения.

Костелло словно вел перекрестный допрос:

– А зачем идти домой? Почему сразу не отправиться в ресторан? Стоило возвращаться только для того, чтобы покормить кота?