Меч и перо - Мамед Ордубади

- Всякий раз, когда я начинаю говорить о восстании, ты призываешь меня к терпению и спокойствию. Но ведь всякому терпению и спокойствию рано или поздно наступает конец.

Низами гневно посмотрел на Фахреддина. Тот, подумав, что впервые видит подобный взгляд, тотчас сообразил, что ошибается, и желая исправить оплошность, добавил:

- Ильяс, не думай, что я хочу обвинить тебя в бездеятельности, подчеркнуть, будто ты не сторонник восстания и свободы. - Я понимаю тебя. Тебе тоже хорошо известен образ моих мыслей. Я не только всегда призывал тебя к терпению и благоразумию, но и давал другие советы, из которых ты не выполнил ни одного. Я, в свою очередь, не могу присоединиться ни к одной из твоих мыслей о восстании. Фахреддин пожал плечами.

- О каких советах ты говоришь? Не могу припомнить.

- Я говорил и тебе и другим, когда разговор заходил о восстании, надо подготовить к нему народ. Если бы в восстании участвовали только ты, я да еще несколько наших товарищей, можно было бы прямо сегодня взять в руки мечи и начать восстание. Но, ясно, подобное восстание закончится бесславно, и каждый справедливо скажет потом: "Их необдуманные, глупые поступки привели к тому, что они погибли сами и других бросили в объятия смерти". Я не желаю этого. Я хочу, чтобы и через тысячу лет люди, читая историю восстания в Гяндже, сказали: "Выступление было организовано умно и предусмотрительно. В нем приняли участие не только жители городов, но и крестьяне". Вот чего ты не можешь никак уразуметь. Мы должны подготовиться ко всему. В настоящий момент крестьян Арана угоняют на принудительные работы, и они покорно, безропотно идут, потупив головы. Крестьяне считают, что таков закон жизни. Никто не хочет объяснить им, никто не говорит им, что подобный массовый труд нужен лишь на общественных земляных работах и стройках. Народ должен трудиться только для народа, то есть для себя. Например, нет ничего плохого в том, если крестьяне всей деревней выйдут на общественные работы сооружать мост, делать дорогу, восстанавливать размытые ливнем каналы. Но, когда тысячи азербайджанцев плетьми и палками сгоняются строить для атабеков имения, деревни, базары,- это называется беззаконием, гнетом, бесчеловечностью. Об этом надо непременно говорить народу. Прежде следует пробудить в сознании крестьян вольнолюбивые мысли, а затем сплотить их в организацию. Ты должен хорошо понимать меня, Фахреддин. Я ценю твою смелость, твой героизм и поэтому не хочу, чтобы ты погиб в результате какой-нибудь глупой оплошности или в пути к никчемной цели. Можно сказать очень кратко: народ должен знать, почему он восстает, почему идет на смерть. Об этом же настойчиво свидетельствует опыт восстания, вспыхнувшего два года назад. Когда в то время крестьян спрашивали: "Почему вы бунтуете?", - они отвечали: "Люди бунтуют, вот и мы тоже". Восстание должно иметь определенную цель. Восстание без цели - это сплошные случайности. Необходимо ко всему учитывать особенности мышления простого народа. Когда к власти приходит новое правительство, ненависть к властям в его душе может временно погаснуть, - таков уж нрав людей, в них пробуждается любопытство ко всему новому. Народ ждет от нового правительства исполнения своих сокровенных желаний, надеется на новую жизнь. Правительство же в этот момент заигрывает с народом и лезет вон из кожи, чтобы смягчить его гнев. Сейчас мы не в состоянии распалить народную ненависть к правительству атабеков. Ненависть аранцев была направлена только против старой династии. К, власти пришло новое правительство - и число недовольных сразу уменьшится. Беспорядки в Азербайджане создавались сторонниками халифа, который стремился подорвать влияние сельджукских правителей. Поднимая народ против династии сельджуков, сторонники халифа добивались ее падения. Теперь, достигнув своей цели, они стараются покончить с беспорядками. Вторая причина беспорядков - это враждебная деятельность в Азербайджане хорезмшахов и персов. Атабек Мухаммед победил Бахрам-шаха, к границам Хорезмского государства посланы войска. Таким образом, скоро будет положен конец враждебной деятельности иноземцев в Азербайджане. Я не сторонник мелких вылазок и неорганизованных выступлений. Они настораживают правительство, заставляют его готовиться к подавлению возможного большого восстания. Кроме того, бесконечные мелкие бунты наносят ущерб нашей культуре, приводят в упадок деревни и города. Разрушать национальную культуру, замедлять ее развитие - равносильно для нас большому поражению. Правительство, которое служит этой культуре и ведет борьбу против ее врагов, - наше правительство. А всякое другое правительство- наш враг!

Фахреддин упрямо покачал головой.

- Я опять ничего не понял. Ты так и не сказал определенно, стоит или нет поднимать восстание. Ты говоришь: "Правительство, которое служит этой культуре и ведет борьбу против ее врагов, - наше правительство". Не знаю, что ты хочешь этим сказать?

- В моих словах нет ничего таинственного и непонятного. Прежде чем готовить оружие для восстания, надо подготовить сознание народа. Что касается проблемы правительства, тут все ясно. Стремясь ликвидировать в Азербайджане арабско-персидское влияние, новая династия должна действовать с нами заодно. Персы и арабы прежде всего стараются лишить нас родного языка. Им отлично известно, что народ, лишенный родного языка, не может иметь и своей национальной культуры. Новая династия в своих действиях не должна опираться на шпионов, лицемеров и изменников родины - наследие старой династии. Правительству атабека Мухаммеда следует опираться только на волю народа. Если этого не будет, если новая династия начнет проводить политику старой династии, тогда я выступлю против нее. Если новая лииастия не избавит Аран от эмира Инанча, я приложу все силы для того, чтобы поднять народ на восстание против него.

Фахреддин обнял и крепко поцеловал друга.

- Я с самого утра жду от тебя эти слова.

И он начал излагать свой план восстания против эмира Инанча.

Однако Фахреддину не удалось договорить до конца, - в дверь постучали, и в комнату вошел сипахсалар Хюсамеддин в сопровождении четырех вооруженных нукеров*.

______________

* Нукер - слуга, телохранитель

- Салам алейкюм, - сказал он, кланяясь. - Если поэт не возражает, я хотел бы поговорить с ним. Впрочем, я сначала должен извиниться за то, что потревожил поэта.

Хюсамеддин бросил взгляд на Фахреддина. Ясно было, он разговаривает с Низами вежливо лишь потому, что рядом находится его друг.

Фахреддин невозмутимо смотрел на нежданного гостя.

- Прошу садиться, - обратился Низами к Хюсамеддину. - Добро пожаловать в мой бедный дом. Вы принесли нам радость.

Хюсамеддин сел.

- Ждите меня во дворе! - приказал он нукерам, Хюсамеддин с любопытством осматривал дом поэта, его бедное убранство.

Все богатство поэта, покорившего сердце дочери правителя Гянджи, заключалось в нескольких стареньких паласах, постельных принадлежностях, книгах и посуде для еды. Стены были обмазаны саманной глиной. В одной комнате жила поэтесса Мехсети-ханум, во второй - сам поэт.

Оглядев внимательно комнату, Хюсамеддин обернулся к Назами.

- Я получил ваше письмо.

Поэт удивился.

- Я не посылал вам писем. Вы - полководец, я - бедный поэт. О какой переписке между нами может идти речь?

Хюсамеддин полез за пазуху и достал письмо.

- Возьмите и прочтите. Разве не вы написали это?

Низами развернул письмо и прочел:

"Уважаемый Хюсамеддин!

Мне известно, что Вы прославились в Аране доблестью и мужеством. Но в сердечных делах ни мужество, ни слава не способны помочь делу. Советую Вам оставить в покое дочь эмира Инанча Гатибу. Героям и знатным людям не подобает вмешиваться в судьбу других. Верно, я бедный поэт, но способен дать Отпор тем, кто встанет на моем пути".

Прочитав письмо, Низами рассмеялся.

- Не понимаю, что нужно от меня этой бессовестной рабыне поэта Абульуллы? - сказал он, обращаясь к Фахреддину, затем обернулся к гостю Уважаемый Хюсамеддии, прошу у вас прощение за то, что Себа-ханум, воспользовавшись моим именем, потревожила вас. Согласитесь, если бы это письмо было написано мною, я не просил бы у вас прощения, ибо я не боюсь вас. Эта бессовестная девица отправила клеветническое письмо от имени Гатибы-ханум моей будущей подруге жизни. Теперь несколько слов о наших отношениях с Гатибой. Вы умный человек и знаете жизнь. Подумайте сами, может ли поэт, чье богатство состоит из этого саманного дома и вещей, которые у вас на виду, мечтать о женитьбе на такой богатой девушке, как Гатиба? Зачем она мне? Неужели вы считаете меня столь бесчестным и низким? Жениться на Гатибе-ханум и питаться подаянием со стола змира Инанча?! Вам известно, эта девушка безумно влюблена. Вы знаете, что я бегу от нее. Знаете, что она не дает мне покоя. Стоит Гатибе-ханум встретить меня где-нибудь - в роще, в саду, на улице, на площади, она тотчас приглашает меня к себе во дворец. Что мне делать? Я поэт и понимаю, что рушить надежды молодой девушки - это большой грех. Я боюсь козней людей, подобных Себе-ханум, - они ищут такие ситуации, превращают их в коммерческое дело и зарабатывают на этом деньги. Неужели вы, Хюсамеддин, еще плохо знаете Себу-ханум? Разве вы не слышали, как она обещала дочь Абульуллы в жены сразу восьмерым мужчинам и со всех брала подарки и плату за труды?