Убийство по Фрейду - Аманда Кросс

— Я слышала, вас можно поздравить с получением должности?

— Откуда вы узнали? Меня не поздравлять, а жалеть надо. Гюстав, тот, пожалуй, доволен, так как сейчас нам обеспечено регулярное питание и возможность со временем получать пенсию, но не будь я таким рохлей, я бы сказал: «Вы, идиоты, не давайте мне должность ни в коем случае. Я успел стать смутьяном по натуре, лодырем и привык потворствовать себе, откладывая самые насущные дела со дня на день. У вас в этом беспросветном, как мрак, учебном заведении и так хватает балласта и в избытке мозгов, в которых не родилась до сих пор ни одна новая мысль, разве что иногда прошелестит в извилинах смутное понятие о ядерном катаклизме. Так зачем вам еще один живой труп в моем лице; нет, все, что вы можете мне предложить, — это то, чего так страстно желают народные массы: жить нормальной жизнью, а посему — дайте мне хлеба и зрелищ!» Конечно, возможно, я и преуспею на этом поприще. Тогда я уж точно покончу со всеми прелестями преподавательской жизни.

— Напишете большую книгу?

— Нет, стану членом администрации. Тогда у меня появится ковер на полу, собственный письменный стол и, возможно, личная секретарша. Я стану получать большую — не в пример нынешней — зарплату, и у меня будет законное право испытывать ностальгию по педагогической работе. Не желаете ли еще выпить?

— Ну, по части денег в моем университете почти то же самое, — сообщила Кейт, отклонив предложение выпить. — Как верно сказал кто-то, плата за труд преподавателя такова, что отбивает всякое желание преподавать вообще.

Его манера разговаривать вовсе не ошеломила Кейт, равно как и его слова. За напускной бравадой и шутовской ссылкой на свою собаку (Кейт, конечно, дала маху — ей бы следовало спросить: а кто такой Гюстав?) угадывался первоклассный ум и яркая личность. Кейт ничуть не сомневалась, что он отнюдь не рохля, а мозгов и эгоизма у него вполне достаточно, чтобы зарезать любого, но вот только убивал ли он? Рьяными любителями собак зачастую становятся люди, которые не смогли вынести несчастной любви. У Спаркса, несомненно, вполне хватило бы выдержки устроить эти телефонные звонки. Мог ли он проникнуться нежными чувствами к Дженет Гаррисон, главным образом за ее необщительность и отрешенность, и затем, предложив ей любовь, не смириться с тем, что получил от ворот поворот?

— Сколько дней в неделю вы преподаете? — спросила она.

— Четыре, и слава Богу! А в следующем полугодии, может, будет пять. В этом семестре мне посчастливилось: по странной случайности получился лишний выходной по понедельникам.

— И все занятия по утрам? — Кейт понадеялась, что вопрос не покажется Спарксу столь прямолинейным, как ей самой.

— Я покажу вам свое расписание, — ответил он, засовывая руку во внутренний карман. — Вы, возможно, считаете, что к концу года я выучил свои часы наизусть? Но на самом деле оно настолько запутанное, что, доведись мне хранить его в памяти, оно заняло бы там столько места, что пришлось бы срочно забыть что-нибудь важное, например староанглийский язык. — С этими словами он протянул Кейт расписание.

Оно и в самом деле было весьма необычное. У него были занятия по вторникам — в девять, в три часа — по средам, а по четвергам и пятницам — в десять утра. Пятница. Это сразу бросилось Кейт в глаза. Налицо алиби.

— О, на самом деле вся эта чехарда исполнена глубокого смысла. Это можно понять при наличии в голове только зачатков извилин, каковыми и обладает человек, составивший расписание исходя из логики, очевидной только для него. Видите ли, студенты, посещающие мои занятия, учатся на разных курсах, и должны плавать в бассейне и обедать строго по графику, и уж ни в коем случае не должны слоняться без дела. Все это увязывается в один узел — и нате вам! Иногда получается, что мои студенты собираются на лекции в час дня, а затем еще раз — в три часа. Это, если хотите, прямой вызов всем канонам педагогики.

— Приходилось вам пропускать занятия?

— С разрешения начальства — почти никогда, ну разве только, если умер кто-то из родственников. А если кто-то из нас не может читать лекцию, он не долго думая встречает милых «деток» и предлагает им немного погулять. Видите ли, «папочка» не совсем здоров. Ну и конечно, поскольку за их обучение платит государство, а не они сами или их любящие родители, студенты соглашаются с превеликой радостью, и все остается шито-крыто. Вот только чего никогда не следует делать, так это просить какого-нибудь приятеля вас подменить. Если его засекут (а шпионов у нас хоть отбавляй), то о случившемся будет доложено куда следует — и вам обоим будет в чем покаяться, когда вызовут на ковер. Ба, судя по вашему виду, я нагнал-таки на вас страху? Но тот факт, что преподаватели — это единственное, без чего никак не может существовать учебное заведение, здесь, в колледже, меньше всего принимают в расчет. Когда несколько лет назад вошли в моду прививки от полиомиелита, их сначала сделали администрации, затем поварам и обслуживающему персоналу, потом студентам и только напоследок нам, педагогам, да и то лишь потому, что вакцина еще осталась.

Повинуясь внезапному импульсу, Кейт вытащила из сумочки фотокарточку и протянула ее Спарксу.

— Вы видели его когда-нибудь? — спросила она. — Мне почему-то подумалось, что он мог быть вашим студентом.

Спаркс взял фотографию и стал пристально ее разглядывать.

— У меня хорошая память на лица, — заявил он. — Нет, я не хвастаюсь, а просто констатирую факт. Но я никогда не помню голос и имя, если в том нет особой необходимости. Сдается мне, едва ли я когда-либо встречал этого парня, но, возможно, мне доводилось сталкиваться с ним на лестнице или вместе подниматься в лифте, да мало ли что еще? Даже не лицо — мне незнакомы его глаза. Но вот черты… хотя что толку? Ладно, если надумаю, кого он мне напоминает, скажу вам. А он вам нужен?

— По правде говоря, да! По-моему, он как-то связан с Дженет Гаррисон, моей студенткой.

— Что? Та самая молодая леди, которую зарезали прямо на кушетке? Знаете, я ведь был там, когда обнаружили тело. Так это ваша студентка?

— Вы были там?

— Да. Случилось так, что я тоже посещал сеансы психоанализа у Бауэра. Кстати, о лицах — у нее оно было очень необычное. У меня вошло в привычку приезжать пораньше, если, конечно, позволяла проклятая подземка, просто затем, чтобы успеть взглянуть на нее.

— А вы когда-либо говорили с ней?

— Чего нет, того нет! До голосов я не большой охотник, если не считать свой собственный, который мне приходится слышать поневоле и чаще, чем хотелось бы. А вдруг ее голос оказался бы визгливым или даже гнусавым и это в сочетании с таким изумительным лицом? Нет, тогда бы сразу пропало все очарование ее лица! А кстати, какой у нее был на самом деле голос?