Страшные истории Сандайла - Катриона Уорд

Внутри прохладно, жужжат приборы, все выдержано в зеленых тонах. В воздухе стоит горький запах нагревшейся электропроводки. Несколько аспирантов в белых халатах скучающе пялятся на центрифугу. Остальных не видно, они сейчас в темных комнатах в глубине здания. На определенной стадии препараты для собак следует производить в полной темноте. За рабочим столом, перешептываясь, возятся с пипеткой и мензуркой парень и девушка.

– У тебя есть? – спрашивает он.

– Ага, – отвечает она, – ой, чуть было не уронила…

– Ничего страшного, – медленно и непринужденно произносит он, после чего они оба смеются. В следующее мгновение они видят перед собой Мию и напрягаются, но парень все равно не может согнать с лица ухмылку, которая, похоже, слишком долго блуждала на его губах. У него поблескивают глаза.

– Эй вы, – резко бросает им Мия, – вас же должны были сменить.

– Простите, – говорит девушка.

Когда они уходят, она коротко, пронзительно хохочет, а парень на нее цыкает. Тьфу ты! Как же они бесят. Эти студенты возомнили, что Сандайл создали исключительно для них, а мы всего лишь дети, которые здесь по какой-то непонятной причине живут.

По зеленому коридору мы с Мией проходим в небольшую комнату в самом его конце, напоминающую тюремную камеру. Койота уже усыпили, и теперь он тихонько дышит на столе. Мия вынимает из ярко-желтой коробки шприц. На первый взгляд в процедуре вставки нет ничего особенного. Это просто укол, содержащий закодированные в бактериях инструкции. Мия научила эти бактерии копировать ДНК. Попадая в организм койота, они вырезают вредные участки его ДНК, такие как ген убийцы-психопата, и замещают их копиями хороших, как их учила Мия. В моем представлении они превращаются в миллион крохотных ножниц, слишком маленьких, чтобы увидеть их невооруженным глазом, суетливо вырезающих фигуры, как дети, мастерящие бумажные гирлянды, и заменяющих их собственными, уже хорошими версиями, дабы заполнить пустые места. Чик-чик-чик. После этого его мозг будет готов, Мия налепит ему на голову небольшой котелок из зубного цемента и запустит в стаю. Однако только в том случае, если все пройдет хорошо.

Мия вонзает ему в плечевую мышцу иглу. Все, дело сделано. Маленькие ножницы, оказавшись внутри него, принимаются за работу. Чик-чик. Чик-чик. Вскоре койот избавится и от злобы, и от страха. Станет хорошей собачкой. Когда проснется, для него все будет уже по-другому, он сможет присоединиться к своре. У него вздымаются золотистые бока. Он спит, суча во сне лапами.

После тускло освещенной лаборатории яркое солнце слепит глаза. Когда Мия выходит, я иду за ней, но она поворачивается и говорит:

– Знаешь, Роб, хватит с тебя науки. Пойди лучше займись чем-нибудь приятным, чтобы с пользой провести время.

Но я не знаю, что может доставить мне удовольствие. Мне хочется сделать что-то, что позволит избавиться от одолевающего меня скверного чувства.

Иду на кухню. В кладовой кто-то есть, до меня доносятся обрывки разговора о микробах. Я молча делаю сэндвич с желе, заворачиваю его в вощеную бумагу и выскальзываю на улицу.

В теплице стоит радужный туман. Из труб наверху срываются крохотные капельки воды, похожие на застывшие в воздухе драгоценные камешки.

От влаги и прохлады на коже становится хорошо.

Здесь, в восточной части теплицы, мы выращиваем овощи – кустики помидоров с крупными листьями и тощие, высокие бобы. Большая ее часть отгорожена плотной пластиковой стеной. Там растут ядовитые культуры, поэтому каждый, кто туда входит, обязан принять меры предосторожности. Прямо сейчас за матовой пластмассовой стеной смутно виднеются силуэты двух студентов, медленно двигающихся среди высоких рядов в защитных костюмах и масках, будто космонавты. По виду растения совсем не опасны – небольшие стебельки с самыми обычными зернами. Скорее всего, рожь. Но вся суть яда в том и заключается, что его невозможно увидеть. Потом, когда покачивающиеся золотистые колоски почернеют, Фэлкон соберет урожай зерна и отправит его в лаборатории для дальнейшей обработки.

Кто-то легонько стучит костяшками пальцев по моей голове. Я с трепещущим сердцем подпрыгиваю.

– Вернись на землю, Роб.

Это всего лишь Павел, которого я тут же бросаюсь обнимать.

– Я тебя искала.

– Вот и замечательно. Помоги мне накопать морковки.

– А давай лучше ты расскажешь мне какую-нибудь историю.

Его байки я обожаю.

– Нет, у меня нет времени, слишком много надо набрать морковки. Сама знаешь, что сделает Мия, если я не принесу ее на кухню.

Я тихо хихикаю – Павел очень любит рассказывать истории, а Мия в жизни никому ничего не сделает.

– Расскажи, как в Сандайле появились первые собаки, доставшиеся нам от Грейнджеров.

– Давай лучше дергать морковку!

– Может, вот это поможет тебе изменить решение? – говорю я, вытаскивая из кармана сэндвич с желе.

– О боже, дети. Никогда вы не оставите меня в покое.

Павел подтаскивает пару пустых ящиков и переворачивает их, чтобы на них можно было сесть. Как же замечательно в этой прохладной теплице, где над нашими головами туманом клубится водяной пар. Он разворачивает сэндвич с желе и в два приема его проглатывает.

– Ну так вот, – говорит Павел, усиленно работая челюстями, – давным-давно, когда в Сандайле не было не только собак, но и вас, здесь жили только Мия, Фэлкон и я.

– И Лили, – напоминаю ему я, – моя мама.

– А то как же. Нас было четверо, и больше ни одной души. Только где-то далеко о себе заявляли собаки. По ночам мы слышали их лай. Ав-ав-ав!

– Здешние псы лают совсем не так, – напоминаю ему я.

– Ладно, уговорила. Американцы. Гав-гав-гав.

– Гав-ав, Павел.

– Чушь какая-то. Ты слушать будешь или спорить со мной, а?

– Спорить!

Он с силой трет меня рукой по голове, которая через несколько мгновений уже вся пылает, и я вскрикиваю.

– По ночам по ту сторону пустыни мы слышали скулеж псов. Он доносился из каньона, где тогда располагалась щенячья ферма.

– У подножия Коттонвудских гор, – говорю я.

– Ну да. Лина и Берт Грейнджеры держали всех своих псов взаперти в темных клетках. Морили их голодом и заставляли рожать все больше и больше щенков, чтобы потом их продавать. Причем как породистых и дорогих, так и дешевых, для нужд лабораторий. Они продавали их сотнями, чтобы на вырученные деньги покупать наркотики, которые просто обожали. Заставляли собак драться за еду, а если не могли какую-то из них продать, вешали ее и смотрели, как она умирает. Им это казалось весело. Говорят, что некоторые их питомцы предпочитали с разбега биться о стену, лишь бы больше не жить такой жизнью.

Каждую божью ночь мы все – твоя мама, Фэлкон, Мия и я – слушали их скулеж и