Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой - Фрэнк Краке

Вим спросил у мастера, можно ли ему взять пятнадцать минут своего перерыва, чтобы сходить в контору и предложить свои услуги. Мастер позволил и провел его через проход в колючей проволоке. Он обменялся парой слов с эсэсовцем-охранником, повернулся к Виму и рявкнул:

– Nur eine Viertelstunde! Пятнадцать минут – не больше!

Вим сломя голову побежал в контору и сообщил о себе у входа. Несколько минут показались ему вечностью. В конце концов ему позволили войти к секретарю. К счастью, бельгиец оказался фламандцем и говорил по-голландски. Вим рассказал, что шесть месяцев работал в Брунсвике слесарем, серьезно преувеличив свои профессиональные навыки. Через пять минут он уже стоял на улице. Бельгиец пообещал подумать, что можно сделать, но все зависит от одобрения СС.

Виму оставалось красить последний день, а потом его команду должны были распустить. Он часто посматривал на мастера, но тот делал вид, что его не замечает. В пять вечера их повели назад. Они прошли мимо охранника-эсэсовца, миновали плац. В двадцати метрах от конторы мастер велел Виму заглянуть туда.

Его включили в команду металлистов, работавшую в мастерских на территории лагеря. Несколько фирм построили такие мастерские, чтобы использовать дешевую рабочую силу. Вим был счастлив выбраться из Schonungskommando. Кроме того, теперь он окажется подальше от Феликса ван Вугта. Из блока 6 его перевели в блок 12, расположенный в середине ряда. Впрочем, польский Blockälteste оказался тоже не ангелом – иначе нацисты не назначили бы его на этот пост. Но быть хуже Феликса было просто немыслимо.

Тем не менее эсэсовцы скоро нашли способ мучить заключенных по ночам. В конце января 1945 года союзники усилили интенсивность налетов, и начальство лагеря решило устраивать учебные тревоги. При звуке сирены заключенные должны были бежать в подвалы двух каменных бараков по обе стороны плаца. Вим эту муштру ненавидел всем сердцем. В час-два ночи заключенных будили, а потом сотни людей ломились сквозь узкую дверь барака, чтобы как можно быстрее оказаться в подвале.

Тем, кто опаздывал, приходилось ломиться сквозь еще более узкую дверь вместе с тысячами других. А самые неосторожные получали удары от эсэсовцев, которые, широко ухмыляясь, с радостью лупили заключенных по спинам. Затем стиснутые, как селедки в бочке, заключенные ждали бомб, которые так и не падали. Союзники отлично знали, что в Нойенгамме находится концлагерь.

После нескольких часов в холодных и душных подвалах заключенным позволяли вернуться по баракам. Все то же самое повторялось, только наоборот. Через полтора часа Вим вновь оказывался на своем плоском соломенном матрасе и закутывался в тонкое одеяло, но согреться уже не удавалось. Порой бывало еще хуже – иногда эсэсовцы устраивали две учебные тревоги за ночь.

Скоро Вим приспособился к этому истязанию. При первых звуках сирены он соскальзывал со своей полки и выбегал на улицу. В подвале он оказывался вовремя, чтобы занять место в углу – там стены защищали его от теснившихся заключенных.

Вим уже неделю работал в мастерской. Как-то вечером, когда все только что покончили с ужином, заключенных вывели из барака и построили на плацу. Опытные заключенные знали, что их ожидает. В центре плаца установили передвижные деревянные виселицы. Охранники выстроили заключенных вокруг них. Около десяти тысяч человек стояли под охраной, глядя на гигантское деревянное сооружение и ожидая того, чего никому не хотелось видеть. Вим оказался в задних рядах, но не в последних, потому что собаки охраны были очень агрессивными.

Возле виселицы стояли двое русских, очень молодые, им еще не было и двадцати. Когда первый поднялся по лестнице, лагерный оркестр заиграл ненавистный марш «Старые товарищи». Заключенный пытался бежать и был ранен в плечо. На правой его руке была повязка. Сгибаясь от боли, он с трудом поднялся на эшафот. Оттуда он проклял эсэсовцев на родном языке. Точный смысл его слов не был понятен заключенным, но все догадывались, что он говорит. Охранники слушали его спокойно и безразлично. Их интересовала только стандартная оплата за казнь – двадцать сигарет и пол-литра женевера (голландская разновидность джина).

Даже когда ему на шею набросили петлю, русский продолжал осыпать своих мучителей проклятиями, пока один из охранников не крикнул:

– Mach Schluss mit dem Schweinhund! Утихомирьте же эту свинью!

Заключенный повис в петле. Вим пытался отвернуться, но капо, мастера и охранники из Stubendienst следили за всеми.

Второй русский стоял возле виселицы и с ужасом наблюдал за смертью своего товарища. Целых десять минут безжизненное тело висело в петле в свете прожекторов. Труп слегка покачивался, подбородок был прижат к груди, словно казненный просто спит. Чуть влево, потом чуть вправо. К тому времени, когда труп сняли, второго заключенного уже била сильнейшая дрожь. Царила мертвая тишина. Вим не чувствовал холода – в нем бушевала ярость. Он страдал от собственной беспомощности. Тело сняли, и тут же на замерзшей площади раздался выстрел. Определенность прежде всего.

Виселица была готова принять вторую жертву. Молодой заключенный выкрикнул что-то по-русски, когда его тычками загнали на лестницу. Когда петля уже затянулась на его шее, он повернулся к палачам и крикнул что-то, чего Вим не понял. Узники шепотом передавали перевод его слов друг другу.

На лестнице он крикнул:

– Прощайте, товарищи, я ни в чем не виноват!

А эсэсовцам он крикнул другое:

– Подождите, твари, отец скоро отомстит за меня!

В мастерской Вим по большей части занимался высечкой и точечной сваркой. Иногда он находил куски металла, из которых можно было сделать ложку или некое подобие отвертки. Их он воровал и обменивал на что-то съестное. Иногда ему предлагали овощи, но он старался от них воздерживаться. В эсэсовской части лагеря был Lagergärtnerei, огород, и несколько теплиц, где выращивали овощи, зелень и помидоры для охранников. Естественно, работали там заключенные, которые по мере сил пытались использовать эту возможность в собственных интересах. Они воровали овощи, а потом меняли их на сигареты. Все было неплохо, но от Funktionshäftling Вим слышал, какие удобрения используют в этом огороде. Тот был знаком с Ляйхен Хайни, управлявшим крематорием. Каждый день в крематории сжигали более восьмидесяти человек. Часть пепла передавали «садовникам», и его использовали в качестве удобрений в огороде и теплицах. Вим предпочитал ограничиваться хлебом и колбасой.

В начале февраля 1945 года ему поручили новую работу, и вот тогда-то все пошло не так. Вместе с заключенным французом Вим должен был установить на шкафы заклепки. За работу он принялся очень энергично, хотя и не имел никакого опыта. Его товарищ взялся за заклепочный пистолет, а Виму нужно было прижимать две пластины в нужной точке так, чтобы они не двигались. Одновременно ему нужно было обеспечить встречное давление, чтобы аппарат мог работать. Это было нелегко. Виму порой становилось смешно, когда француз начинал ругаться из-за того, что что-то сдвинулось или заклепка перекосилась. Француз же ничего смешного не видел. Он явно боялся за свою работу и только злился.

В перерыв француз бросил инструмент и отправился в другой конец мастерской. Вскоре он вместе с капо стоял рядом с Вимом. Француз указал на брак в работе и указал на Вима. Капо хмуро посмотрел на Вима, и тот уже ожидал удара дубинкой, но этого не произошло. Капо взял щетку, сунул ему в руки и велел подметать всю мастерскую. Через несколько дней подметать и убирать было нечего. Все было чисто. Капо точно не знал, что с ним делать, и решил от него избавиться.

– Тебя нужно отправить во внешнюю команду, – сказал он. – Ты не способен работать. Завтра утром явишься в контору.

Вим окаменел. Внешняя команда? Он отлично знал, что это значит. Капо давно отвернулся и набросился на другого заключенного, а побледневший Вим все еще стоял на месте.

После ужина Вим пошел в лазарет и обратился к русскому доктору. Свою проблему он объяснил по-немецки.

– Внешняя команда – это верная смерть. Не могли бы вы принять меня, пока команды не отправятся на работу?

Доктор немного подумал, а потом кивнул:

– Иди подальше. Там есть нары, где лежат по одному. Найди себе место, чтобы тебя никто