Монреальский синдром - Франк Тилье

— По его словам, в их исследовательский центр с этой пленкой года два назад уже обращался старик-коллекционер. Шпильман был хорошо знаком с тогдашним директором центра, ныне уже покойным: он умер от сердечного приступа несколько месяцев назад.

Пришлось подумать, прежде чем ответить.

— Наверняка Влад Шпильман почуял то же, что наш реставратор. Если верить его сыну, старик смотрел фильмы из своего собрания десятками раз, так что сам уже стал специалистом. Вероятно, он заподозрил, что за видимым на пленке кроется нечто странное, и хотел фильм проанализировать, разобраться, в чем там дело. Но два года назад… это ведь достаточно давно.

— Ладно, в дорогу! Беккер в курсе, он нас ждет. У тебя все в порядке?

Она посмотрела на часы. Начало девятого.

— Разрешите мне сначала заехать в больницу — хочу повидаться с дочкой и объяснить, почему сегодня не смогу остаться с ней на ночь.

22

Шарко раздумывал, стоит ли ему входить в бар «Каир» — жалкую развалюху на темной, без единого фонаря улице квартала Тьюфикьех. Вдоль всей улицы дремали прикрытые какими-то тряпками повозки, черные кошки мау прыгали по гребням выбеленных известкой оград. В бар вели несколько ступенек, Шарко сбежал по ним, чувствуя, что позволить себе риск зайти внутрь могут, пожалуй, только любители острых ощущений… Блеклая вывеска гласила: «Торговля кофе», большие окна хозяева кое-как залепили газетами — так, чтобы не было видно происходящего внутри. Впрочем, фасады жалких секс-шопов на некоторых улицах Парижа выглядят такими же мрачными и подозрительными.

Комиссар последний раз проверил, с ним ли служебное удостоверение — пусть даже он искренне сомневается в том, что корочки ему здесь пригодятся, лучше им быть на месте, — и бросился в пасть к зверю, где его сразу же обволокло смесью запахов гашиша, мяты и маасселя от кальянов.

Приглушенный свет, урчание мощного кондиционера, массивные деревянные столы, старинные лампы в венском стиле, прикрепленные к стенам бронзовые украшения и бра, тяжелые пивные кружки — все напоминало обстановку английского паба. Официантка — европейская девушка в мини — ходила между столами с подносом, нагруженным спиртным. Шарко ожидал увидеть гнусные рожи алкашей и наркоманов, и его удивило, что посетители — в основном молодые — вполне приятны на вид. И — одеты в полном соответствии с гей-модой.

Педрилы… Его угораздило попасть в гнездилище геев!

Только этого и не хватало!

Под прицелом медовых глаз комиссар твердым шагом подошел к стойке, глянул на часы: таксист доставил его на место за десять минут до срока — и указал бармену, белокожему светловолосому и голубоглазому молодому человеку, на бутылку с янтарной жидкостью и диковинным названием «Old Brent»:

— Виски, пожалуйста.

Прежде чем налить, бармен, пожалуй, чересчур внимательно осмотрел его с головы до ног, а протягивая руку за стаканом, Шарко почувствовал, что справа начинается атака. Ага, прелюдия… Атакующему на вид лет двадцать, смуглый, волосы острижены, как у рекрута, желтая рубашка, на шее — розовый платочек. Юноша прошептал ему прямо в ухо:

— Котик или козочка, пожалуйста?

— Ни то ни другое. Отвали, пожалуйста!

Полицейский взял стакан — ну и лошадиные же здесь порции! — отошел и сел в уголке. Отсюда было удобно разглядывать публику, он заметил среди посетителей как людей с повадками богатых, в костюмах известных брендов, в импортной обуви — они держались настороженно, так и бедняков, куда более женственных и поразительно красивых в своей скромной одежде. Должно быть, здесь, как везде, секс и проституция, позволявшие заработать за ночь несколько купюр, казались надежным средством вырваться из нищеты. Здоровались тут на египетский манер: обменивались четырьмя чмоками, похлопывая друг друга по спине, — взасос еще не целовались, но намерение было неприкрытым. Шарко вздохнул и поднес стакан к губам, но тут же услышал:

— На вашем месте я бы этого не пил. Говорят, один молодой художник ослеп, попробовав в этом баре виски. Хозяин заведения, англичанин, чтобы удвоить выручку, изготовляет напитки сам — обычное дело для старых каирских кафешек.

Атеф Абд эль-Ааль уселся рядом с комиссаром, хлопнул в ладоши и заказал официантке «пару». Шарко, поморщившись, поставил на стол непочатый стакан с виски.

— А вы прекрасно говорите по-французски…

— Я долго встречался с одним другом из вашей страны. И много работал в Александрии с вашими соотечественниками. Французы умеют делать дела.

Араб наклонился над столом. Его тонкие легкие волосы были зачесаны назад, покрасневшие от употребления гашиша глаза тонко подведены. Небось накумарился, прежде чем прийти сюда.

— Никто не следил за вами?

— Нет.

— Только тут и поговоришь спокойно. Полиция в бар «Каир» не заглядывает: некоторые из местных завсегдатаев — крупные бизнесмены, они держат в руках весь квартал. Теперь, когда полиция знает, что мы с вами виделись на террасе, она пустит за мной своих шпионов. Добираясь сюда из дома, я шел по крышам.

— Зачем за вами следить? И за мной — зачем?

— Чтобы вы не сунули нос куда не надо. Отдайте-ка бумажку, которую я положил вам в карман на террасе — вдруг узнают о нашей с вами встрече здесь, не хочу оставить им ни малейшей зацепки.

Шарко повиновался и показал движением головы на теряющиеся в сумраке зала лица:

— А эти люди вокруг? Они же видят нас вместе.

— В этом кафе мы далеки от закона и от предписаний, диктуемых обществом. Мы знаем друг друга по кличкам, под женскими именами, у нас свой язык и свои правила. Единственная цель встреч в этом баре — секс с пассивным или активным партнером. Что бы ни случилось, мы всегда отрицаем, что видели здесь кого-то из наших, таково правило.

Шарко почудилось, что в том же ритме, в каком на город опускается ночь, он все глубже увязает в незнакомом, тайном чреве египетской столицы.

— Объясните мне подробнее, с какой целью вы приехали в нашу страну.

Комиссар в общих чертах обрисовал всю историю вопроса, но, конечно, не коснулся секретных сторон дела. Он не входил в детали, говоря об обнаруженных во Франции трупах, о сходстве в действиях убийц пятерых молодых людей в Граваншоне и трех египетских девушек, о телеграмме, полученной от Махмуда… Мрачный Атеф походил на джинна с затуманенным взглядом.

— Вы действительно думаете, что эти две столь отдаленные во времени и пространстве истории чем-то связаны между собой? Какие у вас доказательства?

— Я не могу сказать вам всего, но чувствую, что от меня здесь, в Каире, что-то скрывают, чувствую, что из дела изъяты страницы. И я связан по рукам и ногам.

— Когда вы уезжаете?

— Завтра вечером… Но я вам гарантирую, что, если будет нужно, вернусь — хотя бы и туристом. И все равно найду семьи этих несчастных девушек и опрошу родственников.

— Однако вы упорный. Но почему вас так волнует судьба каких-то несчастных египтянок, погибших сто лет назад?

— Потому что я служу в полиции. Потому что время, прошедшее после преступления, не уменьшает силы злодеяния.

— Красивые слова. Их мог бы произнести любой законник.

— Кроме того, я отец и муж. И я предпочитаю идти до конца.

Официантка принесла две кружки с импортным пивом и два набора горячих закусок. Атеф жестом предложил Шарко приступить к трапезе и тихо заговорил:

— Вы связаны по рукам и по ногам, потому что вся полицейская система страны прогнила. Они принимают в свои ряды бедняков, невежд, приехавших в основном из деревень Верхнего Египта, для того чтобы те стали безропотными винтиками в их машине. И платят им столько, чтобы едва хватало на кормежку, вынуждая тем самым тоже продаваться, тоже брать взятки. Это стало системой — а чего ждать, если получаешь за все про все триста фунтов в месяц, это как ваши тридцать евро? Здесь можно купить фальшивые документы, здесь вымогают деньги у таксистов, рестораторов, владельцев магазинов под угрозой лишить их лицензии. О полицейском беспределе говорят везде — от Каира до Асуана. Несколько лет назад в Египте судили за гомосексуализм, и, уж поверьте, нам досталось в их застенках. Пятьдесят процентов полицейских этой страны вообще не понимают, что они делают и зачем. Им приказывают сажать — они сажают. Но мой брат был не из таких. Он усвоил ценности Саида Нурси. Гордость и уважение.

Атеф вынул из бумажника фотографию и протянул ее Шарко. На снимке был молодой человек с хорошей осанкой, выглядевший в полицейской форме сильным и крепким. Отличающийся той диковатой красотой, какая свойственна людям, выросшим посреди пустыни.

— Махмуд всегда мечтал стать полицейским. Прежде чем поступать в школу полиции, он записался в спортивную секцию Дома молодежи — хотел нарастить мускулатуру, чтобы достойно пройти вступительные испытания по физкультуре. А когда сдавал экзамены на бакалавра, получил девяносто баллов из ста. Мой брат был блестящим учеником. Он добился всего сам: никому не платил, никому не давал взяток. И никогда не имел ничего общего с экстремистами, не хотел иметь ничего общего с этой заразой. Все это инсценировка — его смерть.