Монреальский синдром - Франк Тилье

Центр Вернике в его мозгу трепетал, мерцая. Комиссар встал, подошел к окну, выглянул на улицу. Увидел макушки прохожих, увидел белые балахоны, колышущиеся в плотном воздухе: никаких следов толстого, украшенного звездами полицейского. Потом удостоверился, что ставни и дверь заперты. Паранойя не уходила, паранойя вросла в его плоть, растворилась в крови, и Эжени тоже отказывалась уйти. Сил не осталось. Полицейский-шизофреник бросился к маленькому холодильнику, собрал там весь лед, сколько было, и бросил его в ванну. Запершись, пустил холодную воду и растянулся на дне. Тело его окоченело, он еле дышал. Высокие бортики ванны создавали для него замкнутое пространство, привычное пространство, то, которое должно его успокоить, наверняка его успокоит. Казалось, мир сократился до его тела, а все вокруг разрушено.

В конце концов он заснул — свернувшись клубочком в пустой ванне и дрожа, как старая собака. Один, так далеко от своего дома, один — с призраками внутри. Он прижимал к груди маленький паровозик с прицепленной к нему черной вагонеткой для дров и угля.

Слеза катилась по его щеке.

23

Обычно загруженная Брюссельская кольцевая на этот раз была относительно свободна: за пределы города выбирались совсем уже последние труженики. Из-за сильной жары никакие предпринятые против загрязнения воздуха меры не помогали, и небо затянула желтоватая дымка. Навигатор четко указывал путь, и Люси с шефом легко нашли в одном из пригородов бельгийской столицы больницу Святого Луки. Ухоженные, выстроенные как по линеечке башни, в которых располагались университетские клиники, были окружены деревьями и излучали спокойную силу. Насколько мог понять Кашмарек, помимо собственно лечения больных, клиники эти — по инициативе и при поддержке связанных с техникой и технологией городских учреждений — выполняли еще и узкоспециальные задачи. Среди прочего одной из них поручили исследования в области нейромаркетинга. Говоря в самом общем виде — изучение того, какие механизмы человеческого мозга включаются во время покупки того или иного товара, с целью лучше разобраться в поведении потребителей.

Жорж Беккер ожидал посетителей в подвале больничного здания, где размещалось диагностическое отделение. Знакомый Клода Пуанье оказался пухлым толстощеким коротышкой со светлой бородкой и чрезвычайно жизнерадостной физиономией. Глядя на него, трудно было предположить, что перед вами — заметная величина в такой сложной области, как нейровизуализация, если, конечно, считать, что существует какой-либо архетип исследователя. Жорж коротко объяснил приезжим, что в свободное от основной работы время, то есть по окончании приема пациентов, его отделу разрешено использовать аппаратуру в рекламных целях и таким образом зарабатывать деньги. На территории Франции подобное категорически не допускалось.

Они шли и шли по длинным коридорам, и Кашмарек решил все-таки приблизить разговор к цели их с Люси поездки:

— Когда вы познакомились с Клодом Пуанье?

Беккер говорил по-французски с сильным бельгийским акцентом:

— Лет десять назад. Это случилось во время одного из брюссельских коллоквиумов — посвященного развитию образа со времен эпохи Просвещения. Клод очень интересовался тем, как образы передаются из поколения в поколение: посредством иллюстрированной книги, фильма, фотографии, ну и коллективной памяти. Я участвовал в коллоквиуме как ученый, а Клод — как киношник. Мы тут же прониклись друг к другу симпатией. То, что с ним сделали, гнусно.

Приезжие согласились.

— А часто вы встречались?

— Думаю, всего раза два-три в году, но мы постоянно перекидывались мейлами, перезванивались. Клод внимательно следил за моими работами, касающимися мозга, а я, общаясь с ним, старался побольше узнать о кино, и многое узнал.

Они остановились перед застекленной стеной в конце коридора. За стеклом, посреди белой комнаты, был виден огромный лежащий цилиндр, а перед цилиндром — довольно высокая движущаяся по рельсам кушетка с подголовником в виде полукольца.

— Этот сканер — самый совершенный из аппаратов своего класса. Магнитно-резонансный томограф. Сверхпроводящий соленоид с полем в три тесла, возможность получать изображения срезов мозга каждые полсекунды, мощная система статистического анализа… Вы не страдаете клаустрофобией, майор?

— Нет, а что?

— В таком случае, если не возражаете, сканировать мы будем вас.

Лицо Кашмарека омрачилось.

— Мы приехали сюда ради фильма — по телефону вы вроде сказали, будто что-то удалось открыть…

— Так и есть. Но лучше всего объяснять показывая. Почему же не воспользоваться тем, что томограф сегодня вечером не занят? И знаете, ведь вряд ли вам каждый день предлагают сделать томограмму в машине, которая стоит несколько миллионов евро!

Этот человек, казалось, помешан на науке и просто жаждет поиграть в свои игрушки. Сделать Кашмарека подопытным кроликом, возможно добавив в свою копилку какие-то данные, до которых так охочи исследователи. Люси улыбнулась шефу и похлопала его по плечу:

— Он прав. Ничего тут нет особенного — ну, просветят вас насквозь.

Майор что-то проворчал, но ему пришлось согласиться: раз надо — значит, надо. А Беккер — вместо дальнейших объяснений — спросил:

— Вы уже видели этот пресловутый фильм?

— Нет, пока еще не было времени, мы только что скачали его в наши компьютеры. Но моя коллега по дороге сюда рассказала мне содержание.

— Отлично. Вот вам и случай посмотреть кино. Только — внутри сканера. Вас ждет мой ассистент. Да, скажите, на вас нет ничего металлического? Зубные протезы там, пирсинг?

— Ну… есть…

Он — весь в колебаниях — посмотрел на Люси.

— Есть на пупке.

Люси зажала себе рот — не дай бог расхохотаться! — и повернулась к аппаратуре, делая вид, что рассматривает ее, между тем как ученый невозмутимо продолжал:

— Придется снять. Вас положат на этот стол и дадут очки, которые на самом деле представляют собой два пикселизированных экрана. Во время показа фильма аппаратура будет регистрировать активность вашего мозга. Пожалуйста…

Кашмарек вздохнул:

— Господи, знала бы моя жена…

Майор отправился в белую комнату, где его ждал человек в белом халате, а Люси с хозяином лаборатории поднялись в помещение типа командного пункта: куда ни глянь — мониторы, разноцветные кнопки и компьютеры. Можно было подумать, они в интерьере летающего корабля из «Star Trek».[14] Пока Кашмарек устраивался на столе-кушетке, Люси задала вопрос, который давно уже вертелся на языке:

— А теперь-то что, собственно, будет?

— А теперь мы будем смотреть фильм одновременно с ним, но как будто изнутри его мозга. Впрямую.

Беккер явно забавлялся, глядя на удивленную собеседницу.

— Сегодня, уважаемый лейтенант полиции, мы стоим на пути проникновения в важнейшие тайны мозга, особенно в те, что связаны с изображением и звуком. Самый древний карточный фокус — отгадывание карты — очень скоро можно будет засунуть куда-нибудь в дальний угол чердака.

— Что вы этим хотите сказать?

— Если вы покажете вашему коллеге, находящемуся под этим сканером, игральную карту, я смогу угадать, что это за карта, видя на мониторе отображение активности его мозга.

Внизу чувствующий себя не слишком уверенно майор укладывался на стол. Ассистент надел на него странные очки с квадратной оправой и матовыми стеклами.

— То есть вы хотите сказать, что… можете читать мысли?

— Чтение мыслей теперь не совсем химера, потому как самые простые мыслеобразы мы способны спроецировать на экран уже сегодня. Когда вы на что-то смотрите, включаются тысячи мельчайших участков зрительной коры головного мозга, и в элементах, которые мы называем вокселями, воссоздается та же, практически единственная в своем роде картинка. Таким образом, мы — с помощью сложных математических вычислений — получаем возможность соединить изображение с картографией мозга и зарегистрировать все в своей базе данных. Можно и наоборот: поскольку любой набор вокселей отражает данные, полученные с томографа, и теоретически соответствует некоему изображению, мы способны, найдя в своей базе эти данные, восстановить их в образ и, стало быть, показать, о чем вы думаете.

— Фантастика!

— Вы правда так считаете? К сожалению, объем этой самой мелкой нашей единицы, вокселя — всего пятьдесят кубических миллиметров, и в нем отражается всего пять миллионов нейронов, тогда как, в соответствии с имеющимися на сегодня лабораторными данными, нейронов в человеческом мозге содержится примерно пятнадцать миллиардов. Потому, пусть даже сканер у нас очень мощный, пока мы судим о мозге, как можно было бы судить о городе, глядя на него с неба и толком не различая, куда ведут улицы, в каком архитектурном стиле построены дома… Тем не менее это гигантский шаг вперед. С тех пор как одному гениальному ученому пришла в голову идея напоить людей кока-колой и пепси внутри томографа, нет больше никаких ограничений. Людям завязывают глаза и — прежде, чем дать им попробовать напиток, — спрашивают их, какой они предпочитают. Большинство отвечает: кока-колу. А вслепую те же люди выбирают вкус пепси! Почему? Сканирование показывает, что зона мозга, называемая «путамен», иными словами, подкорковое ядро, сильнее реагирует на пепси, чем на колу. А ведь именно здесь, в подкорковом ядре, находятся центры удовольствия. Отсюда и выбор.