Голубые солдаты - Петр Игнатов

— Оставайся здесь, — сказал я Рязанову. — Дождешься Колесова и Бодюкова, а я посмотрю, что находится за лесом. Если не вернусь через час, то двигайтесь в юго-западном направлении и ждите меня на окраине леса.

Рязанов окинул взглядом мою мокрую одежду.

— Просушился бы малость.

Я махнул рукой.

— Обсохну в дороге.

Чем дальше я углублялся в лес, тем чаще попадались свежие воронки от бомб, поваленные взрывами и иссеченные осколками деревья. На дне воронок стояла вода. На небольших полянах виднелись следы костров, вокруг валялись пустые консервные банки, пачки от сигарет, обрывки газет и пустые винные бутылки. Все немецкое. Создавалось такое впечатление, что гитлеровцы покинули этот лес лишь несколько часов назад. Наконец я добрался до западной опушки. Тут уж земля была буквально перепахана взрывами, и уцелели лишь отдельные деревья.

Пробираясь вдоль опушки, я обогнул березовую рощицу, вдававшуюся широким клином в развороченное поле, и невольно замер от неожиданности: на просторном ровном лугу, окруженном с трех старой лесом, стояли самолеты. У самых деревьев виднелись четыре пестрые камуфлированные палатки, а в двух местах над лесом высились наблюдательные вышки. Кое-где из кустов торчали стволы зенитных пушек, «граммофонные трубы» звукоулавливателей, а вдали поблескивали зеркальные отражатели трех прожекторов.

Перед моими глазами лежал вражеский аэродром, лежал как на ладони. От волнения у меня сперло дыхание. До самолетов — рукой подать. Ни колючей проволоки, ни охраны, ни даже маскировки. Это совсем не было похоже на очень бдительных и очень осторожных гитлеровцев. На этот раз они явно допустили вопиющую беспечность. Все на виду, все открыто, и, кроме часовых на вышках, нигде не видно ни души.

«Что за чертовщина?! — недоумевал я. — Где же обслуживающий персонал? Где зенитчики? Куда запропастилась охрана? Ни голосов, ни шума моторов!»

Внимательно приглядевшись к часовым, стоявшим на вышках, я вдруг понял все. Это были не люди, а куклы. Вместо людей — манекены, вместо боевых самолетов — фанерное, искусно размалеванное подобие их, вместо зениток — деревянные шесты. Словом, все, решительно все ложное, сделанное для отвода глаз. И именно такие «аэродромы» не раз бомбили наши самолеты. Свидетельством тому служили воронки и искромсанный взрывами лес… Стоило только появиться в небе нашим бомбардировщикам, гитлеровцы с помощью лебедок и тросов начинали передвигать по полю фанерные макеты и тем самым вводили в заблуждение наших летчиков. Сейчас, наверное, «обслуживающий персонал» дрыхнул в палатках, нисколько не беспокоясь о своем бутафорском хозяйстве…

«Ну, погодите. Мы постараемся сорвать вам следующий спектакль», — мысленно пригрозил я камуфляжникам и, не теряя времени, направился к месту встречи с друзьями, чтобы сообща продолжить поиски. У меня не было никаких сомнений, что где-то вблизи ложного аэродрома находился настоящий, тот, на котором недавно приземлились «юнкерсы». Если гитлеровцам до нынешнего дня удавалось отвести глаза нашим воздушным разведчикам, то нас, «земных» разведчиков, обмануть не так просто, тем более когда след стервятников уже обнаружен.

Колесов, Бодюков и Рязанов поджидали меня среди воронок на западной окраине леса. Обойдя ложный аэродром стороной, мы снова попарно разошлись в двух направлениях: мы с Рязановым — прямо на запад. Колесов с Бодюковым — на северо-запад.

Основной аэродром гитлеровцев находился в пяти километрах западнее ложного. Он сильно охранялся, был надежно прикрыт мощными зенитными батареями и обеспечен средствами очень искусной маскировки. Найти его с воздуха было почти невозможно, так как поле, на котором стояли бомбардировщики, в несколько минут превращалось в лес, для чего гитлеровцы использовали легкие, подвижные площадки с установленными на них свежесрубленными молодыми деревцами и кустами. Не имея возможности проникнуть на территорию аэродрома (посты располагались с небольшими интервалами), мы не сразу разглядели среди искусственной чащи корпуса бомбардировщиков. Южнее аэродрома находился склад горючего. — емкие, цилиндрические резервуары, врытые в землю и прикрытые сверху маскировочными сетками. В полукилометре западнее склада горючего в просторных ямах лежали штабеля авиационных бомб, рассортированных по весу.

Помимо этого основного аэродрома, обнаруженного нами; Колесов и Бодюков нашли еще два запасных и один ложный. Последний как бы прикрывал запасные с северо-западной стороны.

Как ни бдительны были немецкие часовые, нам все же удалось успешно завершить разведку и собрать исчерпывающие данные обо всех звеньях аэродромной службы. Пожалуй, еще ни разу за всю нашу авиадесантную практику мы не наползались так, как в этот день. Обмундирование изрядно изорвалось, особенно на коленях и локтях. Исцарапанные колючими ветвями лица, ссадины с запекшейся кровью, одежда, насквозь пропитанная потом, смешавшимся с пылью. Что и говорить, нелегкая эта работа — ползать почти под самым носом у врага, когда малейшая неосторожность может привести к гибели. Тут уж прошибает порой до седьмого пота, и не замечаешь ни царапин, ни ссадин, ни боли в сбитых до крови локтях и коленях…

Теперь нам нужно было обдумать и наметить план разгрома неприятельского аэродрома с таким расчетом, чтобы не уцелел ни один бомбардировщик и чтобы одновременно уничтожить склады горючего, бомб и все вспомогательные объекты. Основная роль в этой операции отводилась нашим бомбардировщикам, но и мы не собирались ограничиваться ролью наводчиков, да, откровенно говоря, не так уж просто было давать световые сигналы самолетам ночью в непосредственной близости от объекта бомбардировки. Хотелось дать такой сигнал, чтобы небу стало жарко, и обеспечить абсолютно точную наводку наших самолетов на цель.

Вечером разработка плана была закончена. Вася Рязанов зашифровал мое донесение, и Галя передала его на Большую землю. Оттуда сообщили, что план наш полностью одобрен. Эскадрильи бомбардировщиков должны были появиться над, указанным нами районом в 3 часа 20 минут ночи. В том случае, если нам не удастся совершить к указанному сроку предусмотренных планом диверсионных актов, мы должны были четырьмя световыми сигналами указать границы основной базы «юнкерсов», а в самом начале бомбардировки выпустить две красные ракеты в местах расположения, складов горючего и бомб…

В одиннадцатом часу ночи группа в полном составе, захватив с собой термитные заряды, оружие, электрофонари и ракеты, перебралась с островка на берег болота и двинулась к тригонометрическому знаку тем путем, по которому днем шли Колесов и Бодюков.

В половине первого мы уже были в районе аэродрома. Оставив Галю с двумя фонарями и несколькими ракетами на северном участке, мы с. Рязановым отправились к складу горючего, Колесов и Бодюков — к складу бомб.

Времени у нас оставалось не так уж много. Лезть на рожон мы, конечно, не собирались: ни в коем случае нельзя было вступать в бой с гитлеровцами. Во-первых, это всполошило бы всю охрану и помогло ей принять какие-то меры для подготовки самолетов к подъему в воздух; во-вторых, схватка была бы слишком неравной, и в случае нашей гибели некому было бы навести бомбардировщики на цель. Вот почему мы решили прежде всего тщательно проверить, есть ли реальная возможность совершить диверсии на том и другом складе без особого риска. Если такой возможности не окажется, мы должны были занять предусмотренные планом места: я — у склада горючего, Рязанов — у склада бомб, Колесов — на западной границе аэродрома, Бодюков — на восточной. Галя была уже на месте. Таким образом, при появлении наших бомбардировщиков сигналы указали бы границы аэродрома. Кроме того, мы с Рязановым произвели бы наводку самолетов на склады.

Ночь была звездная, тихая. Легкий ветер чуть шумел листвой, и порой казалось, что это тихо вздыхает уснувший лес. То там, то здесь слышались шаги часовых. Где-то у линии фронта изредка вспыхивали лучи прожекторов. Метнувшись раз-другой по небу, они угасали…

Склад горючего охранялся двумя цепями постов. Внешняя отстояла от него примерно в ста метрах, внутренняя — метрах в десяти. Часовые медленно прохаживались между постами, то идя навстречу друг другу, то опять расходясь.

Рязанов полз к складу по неглубокой ложбине с восточной стороны. За ним в пяти шагах следовал я, как бы страхуя его на тот случай, если часовой услышит шорох, остановится или двинется в его сторону. Рука моя крепко сжимала рукоятку финского ножа, и я был готов в любую минуту нанести смертельный удар тому, кто заметит Рязанова.

Наконец наступил самый опасный момент. Проскользнув мимо постового внутренней цепи охраны, Рязанов скрылся за ближайшим резервуаром. Я приник к земле, замер от напряжения. Мимо прошел часовой. Прошел, буркнул что-то встречному часовому и повернул назад. Мне казалось, что он взял чуть-чуть правее и вот-вот заденет меня сапогом. К счастью, я ошибся. Прошло минуты три, не больше, прежде чем Рязанов вернулся, но мне чудилось, что я прождал его чуть ли не полчаса. Он слегка стиснул пальцами мне плечо, давая знать этим, что две термитные мины с часовым механизмом благополучно установлены, и мы двинулись в обратный путь. Теперь впереди полз я. Часовой внешней цепи охраны и на этот раз не заметил ничего.