Русская правда. Устав. Поучение - Владимир Мономах

А. Н. Филиппов, изложив обе теории закупничества (найма и займа), не видел «возможности решить вполне категорически, которая из [них]… может быть признана вполне приемлемой» – по «недостаточной определенности сведений наших первоисточников». «Сравнительное же изучение вопроса об образовании в древних обществах состояния, подобного состоянию наших закупов (т. н. liti, aldiones и т. п.), показывает, как нам кажется, что происхождение их было весьма сложно и едва ли его можно приурочить к одной какой-либо форме договора» [90; с. 219 сл.].

М. К. Любавский еще в 1890-х годах, руководствуясь западнорусским материалом, склонявшийся к тому, что «скорее можно согласиться с мнением Сергеевича, считающего закупа наймитом», но и прибавлявший, что «наймитом его считать вполне нельзя, потому что наймит не за долг работал, а за жалованье… и не был так связан с господином, как закуп» [54; с. 393–395], в 1915 г. категорически высказался, что, под влиянием роста частновладельческого «сельского хозяйства», «землевладельцы стали пользоваться для него наемным трудом. Некоторые наймиты запродавали свой труд, т. е. брали вперед наемную плату, купу, становившуюся таким образом их долгом, который они погашали своею работою» [53; с. 119].

Мрочек-Дроздовский, державшийся теории найма еще в 1885 г. [60; с. 164], не отказался от нее и в 1917 г.: «Закуп – наймит, запродавшийся (закабалившийся) в работу… Такому наймиту плата выдается вперед (милость, см. “в даче”) для отработки в течение договорного срока – года… Закупничество – кабальный личный наем… Закупы – кабальные работники: кабала обеспечивала нанимателя, давая верный заработок наймиту, и – другого вида личного найма Правда не знает. Кабальные пахари, в отличие от других закупов, не-пахарей, называются ролейными: так они называются в Правде, когда речь идет об их особой, ролейной, ответственности перед хозяевами, – в других статьях памятника говорится о закупах вообще, и ролейных, и неролейных.

Неролейные закупы, конечно, суть кабальные дворные батраки, особого наименования дворным батракам в Правде нет. Все закупы – в одинаковой зависимости от хозяев… Разживаясь постепенно, увеличивая по силе свою запашку, наниматель нуждался сначала лишь в пахаре, который мог, если понадобится, нести и дворную службу: первые кабальные батраки, будучи ролейными, были и дворными; особое дворное батрачество – признак сравнительно развитого, более сложного, домоводства; это – явление последующее, и создалось оно, несомненно, по образу старейшего, ролейного закупничества – с необходимою разностью в условиях сделки: на пашню шли безземельные или малоземельные хлеборобы – за хлеб на посев и придаток; на дворную службу шла отгулявшая от земли вольница – за куны…» [61; с. 80–88].

Н. А. Максимейко не примкнул к тому направлению дореволюционной историографии, которое считало имманентное изучение текста «Устава» или «Уложения» о закупах исчерпавшим себя и видело выход в сравнительно-историческом изучении закупничества, – и счел такое мнение «ошибочным»: «спорность и сомнительность отдельных положений» и «разнообразие мнений» о закупах обусловливается, по его мнению, отсутствием «критического отношения к тексту Русской Правды». Максимейко и предпринял попытку «показать», «что при соблюдении этого требования возможно также и дальнейшее движение вперед в смысле новых научных достижений даже в том случае, если мы будем оставаться в рамках Русской Правды, обращаясь к сравнениям лишь для иллюстрации выводов, полученных из этого основного источника».

Считая порядок расположения постановлений о закупах в Правде «не случайным» (сначала об ответственности закупа, затем об ответственности хозяина, затем об ответственности господина и закупа перед третьими лицами за преступления, совершенные закупом: ср. выше, Калачов), Максимейко рассматривал их детально в этом самом порядке (см. ниже, ст. 56–62), критически изучая варианты текста и пытаясь объяснить их возникновение у переписчиков-комментаторов первоначального текста памятника. На пути такого изучения текста Максимейко, за «отсутствием источников», отказался от рассмотрения «социальной стороны» закупничества («какие общественные классы… выделяли из своей среды закупов и под влиянием каких экономических условий; что заставляло нуждающихся людей идти в закупы, когда была возможность поступать в наймы» и т. п.) и сосредоточился на «юридической» и «бытовой» стороне этого «явления».

В пользу того, что «закуп был должником, а не наймитом», говорят два обстоятельства: 1) соседство статей о закупах со статьями о займах; 2) освобождение закупа, проданного в холопы, «не от работы, а от денежного обязательства». «В Русской Правде мы не найдем даже намека на то, что долг закупа погашался его работой. Напротив, имеются… косвенные указания на то, что зависимость закупа прекращалась только уплатой долга»: а именно, ст. 56 о «временной отлучке его для займа денег», «как нормальном и обычном явлении», по ст. 57 и 58 – «для расплаты с хозяином». Что закуп «погашал своей работой не капитал, а проценты», Максимейко ставил в связь с порядком удовлетворения хозяина, когда его требование встречалось с притязанием лица, обворованного закупом (в первую очередь удовлетворялся потерпевший от кражи, и только остаток суммы от продажи закупа, «если что оставалось», шел хозяину), и с «тенденцией и духом конкурсного производства, по ст. 55, при несостоятельности должника» («аже кто много резы имал, не имати тому»).

«Автор Русской Правды» назвал раз закупа «наймитом» потому, что «в бытовом отношении фигура закупа во многом напоминает наймита». «Закупы жили во дворе хозяина на его кормах. Они не имели того, что необходимо для отдельного и самостоятельного хозяйства: ни лошадей, ни скота, ни плуга, ни бороны. Отарица закупа… предоставлялась ему [закупу] лишь в пользование на время состояния его в закупничестве. Она заключала в себе предметы, необходимые для его содержания, или ховы, т. е. одежду, обувь, съестные припасы и т. п. Иногда отарицей могла быть и земля, которой наделялся закуп, чтобы он сам себе добывал из нее пропитание. Таким образом, у закупа, кроме господских работ, могло быть и “свое дело”. Но это обстоятельство не делало его крестьянином в социально-экономическом значении этого слова. Земельная отарица закупа обрабатывалась хозяйским инвентарем. Она не имела ничего общего ни с крестьянской собственностью, ни с крестьянской арендой, а служила лишь своеобразным способом обеспечить закупу его продовольствие, вместо того чтобы кормить его на господской кухне, выдавать месячину, и т. п.». В Литовско-Русском государстве «нередко таким же способом обеспечивалось продовольствие и наймитов, и холопов» [55; с. 27 сл.].