Сын Наполеона - Эдмон Лепеллетье

— Она покинула Венецию?

— Со мной одновременно! Она живет здесь, на постоялом дворе, и если Ваша Светлость захочет убедиться в этом, остается только пригласить ее…

— Нет необходимости… Лучше наблюдать за ней, но так, чтобы она ничего не подозревала. Пусть думает, что ее не раскрыли. Я благодарю вас за сообщение, но, право же, не стоило нам с лордом Коули мчаться сюда по вашему вызову…

— Мне казалось, что так будет лучше, — ответил Бэтхерст, задетый упреком, — я не хотел терять из виду графиню Камерата… Пока бы я испрашивал аудиенции у Вашей Светлости во дворце, то мог упустить ту, за кем следил от самой Венеции. Теперь, если Ваша Светлость собирается уходить, думаю, момент благоприятный… графиня Камерата вышла, но может вернуться с минуты на минуту…

— Мы уходим, — сказал Меттерних. — Еще раз я благодарю вас за ваше рвение, сэр Бэтхерст… Когда бы вы ни пожелали поговорить со мной об этом деле, которое будете выполнять так же старательно, как и до сих пор, я всегда приму вас.

— Ваша Светлость слишком добры… Однако, — добавил сэр Уильям Бэтхерст, пристально взглянув на Меттерниха, — вы не дали мне инструкции… Если я правильно понял, вы, князь, и вы, милорд, не ограничиваете меня в действиях, которые мне придется совершить по собственному усмотрению и на благо Европы и Англии…

— И что же вы подразумеваете под этим?

— Ничего, кроме того, что я уже имел честь высказать в самом начале. Безопасность Австрии, а также будущее Англии зависят от того, сможет ли кто-либо из Бонапартов проснуться однажды императором…

— Рискованный ход…

— Все может подтвердиться уже завтра.

— Завтра?

— Разумеется! Во Франции революция… Вполне возможно, там согласятся на сомнительную монархию в лице герцога Орлеанского… объявленного королем Луи-Филиппом I. Скорее всего этот режим долго не продлится… Влияние имени Наполеона на воображение французов таково, что пока жив хоть кто-то, носящий его, этого человека станут поддерживать либо на баррикадах, вряд ли уже разрушенных после Июля, либо на выборах. Европа будет в постоянной опасности… Что же касается конкретно Австрии, может вновь начаться итальянская кампания и Ломбардия, Милан, Венеция при новом Бонапарте ускользнут от нас…

— Вот это уже маловероятно, милейший, — отметил лорд Коули. — Хотя, по сути, вы, возможно, и правы, видя опасность в том, что кто-либо, носящий имя Бонапарта…

— Сын королевы Гортензии! — живо подсказал Меттерних.

— Нет, герцог Рейхштадтский, князь! — возразил Бэтхерст.

— Скажите на милость, чего вы хотите?

— События… которое освободило бы Австрию, Англию и всю Европу от страха увидеть возрождение династии Наполеонов… Мало ли на свете случайностей, вдруг из-за чьей-то внезапной смерти неожиданно внесут изменения в закон о наследовании королевской власти, порядок передачи короны… Было же, что внуки, например, король Людовик XV, подбирали наследство деда… Сын Наполеона, внук нашего императора, мог бы однажды наследовать не только Луи-Филиппу…

— Остановитесь! Герцога Рейхштадтского во Франции никто всерьез не примет. Он не наследник австрийской короны.

— Господа, — предупредил Бэтхерст, почтительно склоняясь, поскольку Меттерних и лорд Коули направились к двери, — как в Австрии, так и во Франции невозможным претендентом может стать только покойник. Помните, что я вам сказал: пока в живых остается хоть один Наполеон, он может стать королем, императором — как его бишь? — президентом республики или диктатором… Пока это выглядит химерой. Что же, Ваше Сиятельство, дай Бог, чтобы впоследствии вам не пришлось обвинить меня в том, что я, увидев опасность, не предупредил вас о ней. Хотя, возможно, если мне удастся, я постараюсь избавить вас от нее… Навсегда!

Меттерних устремил на Бэтхерста пристальный взгляд.

Дипломат выдержал этот инквизиторский прием не моргнув глазом. Они поняли друг друга.

В этой комнате только что произошло нечто ужасное. Без единого слова стороны заключили между собой соглашение в преступной деятельности, отвечавшее их обоюдным желаниям.

Лорд Коули, садясь в карету, заметил Меттерниху с чисто английской флегматичностью:

— Как вам понравился это молодой Бэтхерст? Светлая голова! Решительности не занимать… Жаль, что он не появился несколькими годами раньше…

— Почему же, милорд?

— Он смог бы оказать большие услуги… Скажем, если бы занял место этого идиота Хадсона Лоу на Святой Елене…

— И что бы ему удалось лучше вашего губернатора?

— Думаю, он бы не стал так носиться с «мучеником Наполеоном»… Он бы в зародыше уничтожил эту легенду скал… Я рад тому, что вы заинтересовались этим молодым человеком… У него есть свое мнение по поводу опасных претендентов и, что немаловажно, методы их сдерживания, кстати, удачные и легко осуществимые…

Меттерних не ответил. Посол Англии умолк, и оба, погруженные в свои размышления по поводу сказанного сэром Уильямом Бэтхерстом и дальнейшей судьбы герцога Рейхштадтского, достигли Вены. Каждый задавал себе вопрос, на самом ли деле Уильям Бэтхерст приведет в исполнение свой дерзкий и страшный план, который он набросал перед ними.

Графиня Камерата наконец-то выбралась из алькова.

— Какая подлость, — не могла успокоиться она, — это же убийство! Нет, господа, я приложу все усилия, чтобы спасти его.

Она быстро сбежала по лестнице и заперлась в своей комнате. Было слышно, как сэр Уильям отдал распоряжение слугам принести обед.

Графиня сделала то же самое и стала с нетерпением ждать ночи.

Пришла служанка приготовить постель. Графиня предложила купить у девушки платье за хорошую цену, обещая увеличить сумму, если та будет молчать и завтра утром отправит ее багаж в Вену, куда именно, она укажет.

Девушка охотно согласилась. Графиня, одетая в ее платье, проскользнула незамеченной мимо Бэтхерста, который устроился с ужином около окна, наблюдая за движением во дворе и с особым вниманием за воротами.

Ему и в голову не пришло заподозрить в служанке, выскочившей из трактира, должно быть, на свидание, графиню.

Спокойно закончив ужин, он отправился спать, обдумывая планы.

Спал Бэтхерст чутко. Однако никакого движения в комнате графини Камерата не производилось. Скорее всего, она в самом деле устала и рано легла спать.

— Только утром, да и то не сразу, он обнаружил, что графиня исчезла, оставив его с носом.

Совершенно рассвирепев, дипломат потребовал лошадей и отправился к канцлеру доложить о побеге графини и потребовать подключить к ее розыску полицию.

Графиня остановилась у людей, знакомых с ее друзьями. Она выложила им, как по дороге на карету напали разбойники, все забрали, кроме вещей ее служанки. Надо же было объяснить некоторую странность в одежде! Багаж, отправленный ей вслед, должен прибыть с минуты на минуту. Как только он был доставлен, графиня уехала. Нужно было спешить и перехватить герцога Рейхштадтского во время его прогулки, а может быть, переодевшись, даже проникнуть в замок Шенбрунн. Так она оказалась на постоялом дворе трактира «Роза».

Лавка Мелхиседека

В одном из пригородов Вены, в бедной лавке старьевщика, среди нагромождения вещей, которые уже отслужили свой век, можно было увидеть женщину, когда-то красивую, но теперь уже поблекшую, с черными, все еще полными огня глазами.

Лавка принадлежала еврею Мелхиседеку, а женщина, казалось, знавала роскошь и счастье, унесенные жестокими житейскими бурями. Теперь ее иссушила нищета.

В Вену она прибыла в лохмотьях, грязная, голодная, поскольку сутки ничего не ела. Совершенно обессиленная, она упала, тогда ее и подобрал полицейский патруль.

Назвать свое имя женщина отказалась. Ее продержали несколько дней в участке, затем, не найдя, что можно было бы вменить ей в вину, выпустили, потребовав покинуть Вену, если она не сможет подтвердить места своего проживания.

Она пошла куда глаза глядят, вопрошая Господа, есть ли такое место на земле, где она могла бы дальше влачить свое жалкое существование и надеяться на удачу.

Бродя по венским бульварам, она заметила вдруг у себя под ногами на земле что-то блестящее. Наклонилась и подобрала колечко. Зажав его в руке, она бросилась бежать, боясь услышать за спиной окрик. Ноги привели ее в пригород. Заметив лавку старьевщика Мелхиседека, женщина вошла. Она показала старому еврею колечко и попросила купить у нее.

Мелхиседек, погладив длинную бороду, проверил его, взвесил и, вернувшись к женщине, спокойно спросил:

— Где ты это украла?

Несчастная встрепенулась. От негодования и протеста ее глаза заблестели, она гордо выпрямилась. К убогой побирушке на мгновение вернулся былой благородный вид.