Полихромный ноктюрн - Ислав Доре

Рэмтор прошивал взглядом бегущий меж камней ручеёк.

— Как всё-таки вы сбежал из «Колодца? Откройте секрет, ведь это считается невозможным, — полюбопытствовал вермунд. — Разумеется, мной руководит не только любопытство. Есть ещё необходимость закрыть бреши в темницы, иначе кто-нибудь нежелательный повторит ваш фокус.

— Хвалю за стремление, но нет нужды. Никто не сможет его повторить. Там нет брешей. Более того, сидя в камерах, все мысли только об одном…о еде. Колодец строили с расчётом помешать узникам и думать о побеге. Что уж говорить о поисках лазеек в почти кромешной темноте, — поведал единственный беглец.

— Как же тогда выбрались? — ещё больше озадачился Хидунг. — Вы же нам не кажитесь…

— Фокусники никогда не раскрывают своих секретов. Но я не один из них, поэтому, так и быть, немного расскажу о своём невероятном освобождении. Мне помогла не самая правдоподобная женщина и обычная ложка. Такое происходит лишь единожды за целую вечность, — не фокусник посмеялся.

— Значит, раз в тысячелетие и палка стреляет, верно? Нужно будет вырезать на мемориальной скале предупреждение будущим поколениям гвардейцев. Пусть знают об этом.

— Лучше оставь запись в архиве. На мемориале есть места только для имён, например таких, как Баннерет Ридонк, что спас Оренктон от голода в ту долгую зиму.

— Значит, мы возвращаем мемориал? Давно пора сорвать с него эту грязную простынку… Господин, уже за это я готов пойти за вами хоть по дну Глухого моря.

— Надеюсь, такого похода не потребуется. Но спасибо, буду иметь в виду. И ещё кое-что, не называй меня господином. Имени или должности достаточно. А то как-то не по себе.

— Так точно, госпо… Рэмтор?

— Уже неплохо, скоро привыкнешь. Нужна практика, как и во всяком деле. Шаг за шагом станешь мастером. А если же нет, — познакомлю тебя с одним поэтом, послушаешь его строки…

— Звучит не особо-то страшно. Я слышал множество разных бардов. От плохих до нестерпимых. Или же всё настолько плохо?

— Просто катастрофа. Дело даже не в словах и рифмах. А скорее в голосе. Будто с тобой разговаривает вся мыслимая и немыслимая горечь. Нет, не так. Будто зажевал зверобоя, связал шарф из полыни и закрыл им рот. Из-за чего каждое слово его строк пропитывается горечью, попадает на язык прямиком через уши. А потом пропихивается в глотку… и там остаётся.

Хидунг задумался, попытался представить, от чего кислинка ограниченности воображения попала на язык, и он поморщился.

— Понимаю, сейчас не самое подходящее время, но могу задать ещё один вопрос про Колодец?

— Конечно, задавай. Попробую ответить.

— За пару лет ваша голова покрылась пеплом. Но вы сохранили рассудок. Как смогли сберечь его? Скажите, вера в Путь Сахелана поддерживала умственное равновесие, не позволяла упасть в бескрайний бред?

— Хо? — хмыкнул Рэмтор, явно не ожидал такого. — Позволь, буду с тобой честен. Как бы сказал Рамдверт, ты его не знаешь, одна лишь мысль о том, что некий Все-Создатель намерено сотворил людей, указывает на катастрофический уровень эгоизма. Если мы дети творца из Мундуса, то мир принадлежит нам и только нам. Некое право наследования, понимаешь? Но это заблуждение, как и наше родство с чем-то столь могущественным. А наше отличие от животных и наше превосходство над ними… только подстёгивают данное заблуждение. Но так сказал бы Рамдверт. Я же стараюсь быть нейтральным в темах религии и при этом сохранять свою частичку веры. Так что отвечаю на твой вопрос, в некоторой степени — да. Вера в будущее помогла мне, но лишь помогла, — проговорил он и, посмеявшись, повёл «стаю» за собой.

За период отсутствия Кильмиора младшего, город претерпел некоторые изменения. Казалось, бродяги выглядывали из каждого закоулка — они не повсюду, но много где; от того мало спокойствия, будто бы выискивали виновного в повороте собственной жизни. Когда Тэттор(Полуглобус) Кильмиор дорвался до власти, сразу же приказал ввести сборы для отправки в Серекард. Вход шло всё: серебро, золото, драгоценные камни из рудников Оринга, шкуры, гончарные изделия, ткани, ювелирные украшения и прочее.

Тэттор оставил лазейку для неуплаты подати. Крупным деловарам, которые смогли организовать людей для общей выгоды, предлагалось воспользоваться ей, для этого было достаточно(как он говорил) передать руководство его надёжным избранникам. Некоторые соглашались, ведь они избавлялись от мороки, сохраняя при этом прибыль. Длилось их счастье недолго: назначенные управленцы совершали ничего кроме ошибок. В итоге дело разорялось, а работники оказывались «за бортом».

Пройдя мимо закрытой Академии, Рэмтор Кильмиор погрузился в раздумья — сразу же оказался в плену мрака и сырого воздуха. Где-то на камень падают капли. Сверху — надрывистые вопли, а снизу — шепчщая тишина, а временами зовущий гул. Насекомые шуршат своими лапками. В их шагах начинают слышаться слова и целые предложения. Ползучие будто бы в уважительном тоне сообщали о скором спуске еды. И тут заскрипела верёвка: надсмотрщик с широченной лыбой опускал бадью. Опускал быстро, но узники с верхних уровней успевали урвать свой скромный кусок. Когда тара с пищей пролетала мимо, то Рэмтор брал только необходимое, потому что и внизу есть люди. Он отказывался позволять голоду сломать себя и лишить своего «я».

В поисках доказательств пришли в усадьбу семьи Ванригтен. Переступив порог и оказавшись в большом зале с двумя лестницами из белого камня, столкнулись со странным ощущением. Мёртвый воздух назойливыми мухами пробирался в ноздри, оставлял на языке тонкую линию привкуса железа. Если все разом закрыли бы глаза, им непременно представилось гнетущее место, сочетающее в себе холодный склеп и бойню с гниющим мясом. Или что-то в этом разлагающемся роде. Чувства каждого тихо подавали сигнал о наличии некого мерзкого секрета.

Проходя по коридорам, где шипело далёкое дыхание ветра, Бургомистр рассказал про исполнителей, сопровождавших его брата в день обнаружения последствий ночной трапезы кровожадности. Как выяснилось, те бесследно исчезли после гибели «Широкой глотки»; как сквозь землю провалились, разбросав части мундира по задворкам. У него были догадки на этот счёт, по видимой только ему причине не решался их озвучить. Гробовщик, уст или же кто-то иной расправился с ними? Но они не стали бы снимать с них мундиры. Правда же?

После всех чудовищных событий, которые случились в момент проникновения в усадьбу грабителей, её тщательно отмыли и привели в порядок за весьма короткий срок. Осталось лишь нестираемое, там не помогли ни щётка, ни тряпка. Несмотря на все усилия прислуги, клеймо глубоко пустило свои корни в суть каменного «гнезда ромашкового Дома». Вследствие чего образовалось проклятая печать, она обрекла это место быть своим вечным носителем