Средиземноморский пират - Клайв Касслер

Двигатели корабля снова заработали. Навигационные огни зажглись, и Королева Артемизия вдруг ожила и наполнилась гулом. Это был момент, когда лучшей частью доблести становилась осторожность. Питт зажал зубами загубник регулятора и нырнул возле корабля. Он работал ластами изо всех сил, ничего не видя под черной водой, слыша только звуки пузырящейся воды. Именно в такие моменты он жалел о том, что курит. Проплыв около пятидесяти пяти метров, он вынырнул на поверхность и оглянулся назад на корабль.

Королева Артемизия в гордом одиночестве стояла на якоре, ее очертания, вырисовывающиеся на сереющем на востоке небе, напоминали старомодный силуэт. Тусклые огни белого цвета горели вокруг корабля, их прерывали зеленые навигационные огни по правому борту. В течение нескольких последних минут ничего больше не произошло. Затем без какого-либо сигнала или отданной голосом команды якорь был поднят и закреплен на борту. Рулевая рубка была освещена, и Питт мог ясно ее видеть, она все еще оставалась пустой. «Этого не может быть, — снова и снова повторял он самому себе, — этого просто не может быть». Но старый корабль еще не закончил последний акт своего зловещего спектакля. Как бы напоследок телеграф Королевы Артемизии начал передавать слабые световые сигналы в тихом предрассветном море. Двигатели заработали с мягким рокотом, и корабль продолжил свое путешествие; секрет его зловещего груза все еще оставался где-то внутри его стального чрева.

Питту не обязательно было видеть, как корабль начал свое движение: он мог чувствовать стук его лопастей под водой. Пятьдесят пять метров было более чем достаточно. На этом расстоянии ни один вахтенный не мог заметить его, и не нужно было опасаться, что его может затащить под тяжелые лопасти и искромсать, как наживку для рыбы.

Чувство глубокого разочарования охватило Питта, когда огромный корабль медленно прошел мимо его покачивающейся среди волн головы. Ему казалось, что он видит гигантскую баллистическую ракету, которая поднялась со своей стартовой площадки и со свистом полетела по своему курсу, неся с собой смерть и разрушение. Он был бессилен, он ничего не мог сделать, чтобы остановить её. Спрятанного где-то на борту Королевы Артемизии героина было достаточно, чтобы повергнуть в бред и исступление половину населения Северной Америки. Один только Бог знает, какой хаос возникнет в каждом городе и поселке, если этот героин распределить между теми, кто склонен к этой пагубной привычке. Сколько еще людей пополнят списки наркоманов и сколько погибнет от большой дозы наркотиков? Сто тридцать тонн героина на борту корабля! У него в голове вертелся знакомый мотив, одна старая песенка, которую они пели много лет назад в школе. «Сто бутылок пива на стене…» У неё было похожее звучание, но она предназначалась для легких и веселых душ и сердец, а не для затуманенного наркотиками разума и потерянных надежд.

Затем Питт подумал о самом себе. Не с гордостью и самоудовлетворением от того, что разрушил желтый Альбатрос или обследовал Королеву Артемизию и ушел оттуда незамеченным. Он подумал о себе как об идиоте, рискующем своей жизнью ради дела, которое не входит в его обязанности, дела, за которое ему даже не платят. В его обязанности входило устранить препятствия в проведении океанографической экспедиции. Никто не просил его охотиться за контрабандистами наркотиков. Чего он может этим достичь? Он ведь не ангел, охраняющий человечество. Пусть Закинтас, Зено, ИНТЕРПОЛ и любой другой полицейский играют в кошки-мышки с фон Тиллем, это их игра, они обучались и готовились к этому. И им за это платят.

Питт снова громко выругался на себя. Он и так уже затратил слишком много времени на поиски и размышления. Пора возвращаться на берег. Его глаза непроизвольно посмотрели в сторону корабля, чьи огни мало-помалу растворялись в предрассветной темноте раннего утра. Он добрался до берега, когда солнце уже появилось над горизонтом, и его лучи осветили горные вершины острова.

Питт снял акваланг и положил его на мягкий влажный песок рядом с трубкой, маской и ластами. Изнеможение охватило его ноги, и он опустился на колени. Его тело сильно ныло и болело, но мозг едва ли замечал такие вещи, его занимало совершенно другое.

Питт не смог обнаружить никаких признаков наличия героина на борту судна, так же как и Отдел по борьбе с наркотиками и таможенные инспекции, это уже определенно. Существовала возможность, что груз мог находиться ниже ватерлинии. Но наверняка дотошные инспектора с помощью водолазов обследовали каждый сантиметр корпуса судна, когда оно находилось в порту. Кроме всего прочего, не было другой возможности спрятать груз такого объема, как опустить его в воду, а позднее поднять. Но этого нельзя сделать незаметно, подумал он; это слишком очевидно. Чтобы достать погруженный под воду контейнер, наполненный ста тридцатью тоннами твердого груза нужно организовать полномасштабную спасательную операцию. Нет, должен быть более оригинальный метод, тот, который позволит удачно избегать обнаружения довольно длительное время.

Он взял нож и начал неторопливо вырисовывать контур Королевы Артемизии на мокром песке. Затем совершенно неожиданно идея графики захватила его. Он встал и изобразил корпус, который протянулся примерно на три метра. Мостик, трюмы, машинное отделение, — каждая деталь, которую он мог вспомнить, была отмечена на влажном, белом песке. Проходили минуты, и корабль начал приобретать форму. Питт так был поглощен своей работой, что даже не заметил старика с осликом, которые медленно шли вдоль берега.

Старик остановился и уставился на Питта; его морщинистое лицо, которое видело слишком много странного на этом свете, чтобы выказывать удивление, застыло. Через некоторое время он недоуменно пожал плечами и пошел легким шагом вслед за своим ослом.

Наконец схема была почти полностью готова, вплоть до последнего прохода. Нож сверкал на солнце, когда Питт добавил последний смешной штрих — маленькую птичку на маленьком вентиляторе. Затем он отступил назад, чтобы полюбоваться творением своих рук. «Одно совершенно ясно. Я никогда не добьюсь аплодисментов за своё художество. Это больше напоминает толстого кита, а не корабль».

Питт продолжал рассеянно рассматривать рисунок на песке. Неожиданно в его глазах мелькнуло озарение, и его строгое лицо стало совершенно бесстрастным. Новая и довольно странная идея появилась у него в голове. Сначала эта идея показалась слишком нелепой, но чем больше он размышлял о её возможностях, тем более осуществимой она становилась. Он быстро нанес на песок дополнительные линии. Снова полностью поглощенный работой, он поднялся, чтобы дополнить схему картиной, которая возникла у него в воображении. Когда последние изменения были закончены, его рот медленно растянулся в удовлетворенной улыбке: «Чертовски умно для фон Тилля, чертовски умно».

Он больше не чувствовал усталости, его голову не переполняли неразрешимые вопросы. Это был новый подход, новый вариант ответа. Ему бы следовало додуматься до этого раньше. Он быстро собрал все снаряжение для подводного плавания и начал подниматься по откосу, который отделял берег от прибрежной дороги. Теперь нельзя было и думать о выходе из игры. Следующая проверка может выявить самое интересное. Наверху он обернулся и посмотрел назад, на схему Королевы Артемизии на песке. Накатившая волна начала смывать его рисунок и уже стирала трубу корабля, трубу с изображенной на ней большой буквой "М", — Минерва.

13

Джордино лежал, вытянувшись возле голубого грузовика с базы военно-воздушных сил, и крепко спал; его голова покоилась на бинокле, а ноги аккуратно устроились на большом камне. Муравьиная тропа пролегала там, где находилась его рука, и муравьи, игнорируя препятствие, продолжали свое непрерывное движение к небольшому земляному холмику. Питт, улыбаясь, смотрел вниз. Если и была единственная вещь, которую мог делать Джордино, и делать хорошо, подумал он, так это спать где угодно, в любое время и при любых обстоятельствах.

Питт потряс ластами, и соленые брызги капнули на спокойное лицо Джордино, но в ответ ни сонного бормотания, ни резкого проявления недовольства от грубого обрызгивания. Единственной ответной реакцией на действия Питта явился взгляд большого карего глаза, который нехотя открылся и с явной досадой посмотрел прямо на Питта.

— Ага! Заметил! Наш неустрашимый сторож с бдительным оком! — Тон Питта, без сомнения, был полон сарказма. — Если ты когда-нибудь решишься стать телохранителем, все колокола будут звонить только по покойникам.

Второе веко медленно открылось, как створка окна, и показался внимательный глаз:

— Эти старые уставшие глаза непрерывно всматривались в ночное море с того самого момента, когда ты забрался под ящик, до того, как ты появился на берегу и начал играть в песочек.