Победный «Факел Гаргалота» - Гай Орловский

Арровсмит ответил с готовностью:

– Развесим, глерд Улучшатель!.. Только вот на кол… Это что?

Я сказал с отвращением:

– Что за дикари, что за дикари… Вот только на таких примерах видно, как долго вам еще карабкаться к вершинам культуры… Ну как можно все еще не знать, что это и как?.. Ладно, буду приобщать вас к высокому гуманизму!.. Срубите вон ту сосенку.

Крестьяне принесли топоры, на пленных поглядывают с мрачной ненавистью, у кого-то уже успели изнасиловать жену или дочь, сейчас бы самое время порубить гадам головы, но охрана пленных бдит, и крестьяне рубили сосенку, не понимая, что и зачем, действительно дикари дремучие, а я, как человек более высокой цивилизации, деловито прикидывал, как лучше и красивее все подать, потому что деловые и правильные люди не разбрасываются ценными людскими ресурсами, все нужно использовать с наибольшей эффективностью.

Арровсмит спросил торопливо:

– Ветки срубить?

– Нет, – ответил я с сарказмом, – спрячем его там среди живописной листвы… И ствол ошкурить!.. Тщательнее, тщательнее!.. Работаем на культуру, все должно быть изящно и красиво.

На кол можно сажать как на уже вкопанный в землю, а можно насадить на земле, а потом поднять и укрепить вертикально уже с насаженным телом. Оба способа хороши для городских условий, но мы в поле, хотя тут не поле в сельскохозяйственном понимании, но все равно поле, окаймленное, еще точнее, ограниченное в своих демократических свободах лесом.

Притащили длинное ошкуренное деревцо, конец заострили, как изысканный чертежный карандаш кохинор.

Я оглянулся на мрачно наблюдающих за нами крестьян.

– Эй ты, лохматый, иди сюда!

Крестьянин подбежал торопливо, искательно заглянул в глаза.

– Да, высокий глерд?

Я отметил пальцами на столбе место, чиркнул ногтем.

– Вот здесь прибьешь поперечную перекладину. Надежную, чтобы ногами можно опираться!.. Но не выше и не ниже. Вот точно здесь, олени неграмотные, далеко вам еще до Сервета.

Он спросил в недоумении:

– Опираться… Но зачем… Конечно-конечно, сделаю мигом…

Я сказал с отвращением:

– Ну что это за народ, одни дурни непуганые… Ничего делать не умеете, далеко вам еще до расцвета культуры!.. Но ничего, она придет во всем ужасном блеске и величии гуманизма.

Он торопливо прибивал дощечку, а я оглянулся на пленных, жестом велел их командира отвести в сторону.

– Эту вот тупую массу повесить на деревьях вдоль дороги… А с этого красавца снимите одежду… всю-всю снимайте!.. Ничего, она ему больше не понадобится… положите на землю…

Они выполняли все послушно, я же Улучшатель, после моих трудов и усилий мир станет лучше, связанного командира уламров прижали к земле.

Я жестом велел подтащить бревно с заостренным концом поближе.

– Теперь самый деликатный и волнительный момент… Острие кола ему в задницу… Не поняли? Арровсмит!

Он откликнулся дрожащим голосом:

– Все понял, кол ему в задницу, чтобы достало до самых печенок…

– Но не сразу, – уточнил я. – Иначе никакого воспитательного влияния на молодежь… а это так важно, воспитывать подрастающее поколение в духе гуманизма и надежд на светлое будущее… Коней приведите! Двух.

Пока тащили упирающихся коней, я обдумывал сам вариант водружения, здесь есть сложности, это у Петра Первого их не было, когда сажал на кол майора Гребова, соблазнившего брошенную Петром жену и отправленную в монастырь.

У нашего царя-самодура в руках была вся Россия, да и сажал в высококультурной Москве на центральной площади, потому и столб приготовили и вкопали заранее, и самого майора подвесили на веревках, подвели к острию задницей и насадили с помощью старательных и угождающих государю холопов.

Мне же нужно обходиться своими силами и этих вот недотеп, еще не приобщенных к культуре.

– Все еще не поняли? – спросил я. – Если сумеете этот кол засадить ему в задницу так глубоко, чтобы… ага, поняли!.. А нет, так привяжите веревку к бревну, только коней не гнать, не гнать! Иначе самих посажу на колья за сорванное мероприятие культурно-воспитательного значения!.. Медленно, потихоньку, как бы растягивая удовольствие, а на самом деле наука любит точность, точность – вежливость королей…

Люди Арровсмита и толпа крестьян с ужасом наблюдали за непонятными приготовлениями. Лохматый прибил плотную перекладину, затем Арровсмит начал тихонько тащить в поводу коней. Те сперва упирались, не хотели идти, то ли из гуманности, то ли чувствовали сопротивление.

Командир уламров страшно закричал, острие начало погружаться в его анус, разрывая там ткани и раздвигая кости.

Я некоторое время наблюдал, отсчитывая расстояние, наконец крикнул:

– Стой!.. Все, отстегивай коней. Две трети работы сделаны.

Арровсмит спросил дрожащим голосом:

– А теперь?

– Пустяки, – заверил я бодро. – Всего лишь поставить комлем это бревнышко вон в ту яму, засыпать ее и плотно утрамбовать. Наглядное пособие по недопустимости мародерства и глумления над беззащитными мирными жителями готово. Любому должно быть издали видно, какой прием ожидает захватчиков… Никакого расшаркивания перед противником!.. Пусть смотрят и видят. Может быть, кто-то да спасется от ужасов войны, устрашен будучи, и дезертирует… Цивилизация создается в основном дезертирами.

Командир уламров дико и страшно кричал, а его алая кровь, перепачканная с нечистотами, медленно потекла по столбу. Ступни только-только достают до перекладины, не позволяя острому колу двигаться по телу выше и рвать внутренности, так он продержится несколько часов, а то и суток, майор Гребов прожил где-то дня два, а когда Петр Великий подошел к нему ближе и начал оскорблять, плюнул царю в лицо.

Правда, этот уламр не выглядит таким крепким, каким показал себя Гребов, погубленный царем-самодуром, но несколько часов протянет, пока гравитация планеты не возьмет свое.

Он орал, вопил, корчился на колу, лицо мокрое от слез, воины и даже крестьяне отступили, потрясенные страшной казнью.

Я сказал свирепо:

– Убивать и грабить – нехорошо! Насиловать – тоже. Даже крестьянок. Никто не имеет права насиловать наших женщин!

Арровсмит спросил тихонько:

– Глерд, но если захватим их лагерь…

– Что за вопрос, – прервал я. – То мы, а то они. Что, не видишь разницу?.. Или тебя тоже на кол?

Он поспешно замотал головой.

– Что вы, глерд! Конечно же, вижу. То мы, а то какие-то они. Что даже не они, а вообще даже не знаю что за непотребное набежало…

– Ну так вот, – сказал я злее, – это война, какое здесь милосердие и учтивость?.. Это вредный обман. Если видеть войны, какие они есть, их будет меньше.

По его лицу и остальных воинов видел, что вряд ли, но промолчали, с глердом такого уровня и настроения спорить опасновато.

– В обществе очень важна агитация, – пояснил я, – Она может повернуть армию, трусов превратить в храбрецов, а тех заставить бросить оружие и в ужасе разбежаться. Или еще лучше копья в землю и сдаться, сочтя, что воюют не на той стороне.

– А что такое агитация? – спросил кто-то робким голосом.

Я указал на визжащего на колу уламра.

– Вон он наш агитатор. И трудится, не отрывая задницы. Он агитирует против ужасов войны и тех бесчисленных страданий, что несет людям и даже солдатам вроде бы побеждающей армии. Всех насилователей я не зря велел повесить голыми, чтобы всяк видел. Крестьяне по своей инициативе всем отрезали, а кому и просто вырвали насиловалки, так чтобы сами просили повесить их поскорее…

Арровсмит, бледный и со вставшими дыбом волосами, сказал слабо:

– Да… после такого и с женой в постели как-то даже не совсем уютно…

– Разве что с чужой, – поддакнул кто-то из его отряда.

– Издержки прогресса, – ответил я. – Ничего, культура требует жертв. А высокая культура – больших жертв.

– Ой, – сказал Арровсмит со страхом, – а нельзя ли… помедленнее…

– К высокой культуре?

– Да, высокий глерд…

Я поморщился.

– Эх, простой народ… Не цените эти достижения прогресса!.. Посмотрите, как красиво в ряд повешены эти насильники!.. Как грациозно извивается на колу этот мерзавец, что разрешил насиловать ваших жен и дочерей… ну, пусть не ваших, но они могли бы стать вашими!

Арровсмит сказал твердо:

– Все наши женщины – наши! Даже если не наши.

Я окинул взглядом ряд казненных, чувствуя себя великим любителем искусства и великим художником Нероном, бывшим одно время также императором.

– Ладно, Версаль Версалем, а нам нужно работать и работать. Наши шедевры, увы, не высечены в камне, но даже такие мимолетные, как взмах крыльев бабочки, оказывают влияние на прогресс и все приближающуюся высокую культуру.

Арровсмит зябко передернул плечами и послал коня чуть в сторонке от моего, словно чистота и строгость моей высокой культуры могут обжечь.