И ангелов полет - Майкл Коннелли

Босх лишь покачал головой — ему запомнилось совсем другое.

— Они увидели рекламу по телевизору и подумали, что это что-то очень ценное, — сказал он. — Вроде Говарда Элайаса.

Она не ответила, и Босх с опозданием осознал, что снова ляпнул не в тему, хотя для него в сказанном заключался немалый смысл.

— Извините.

Несколько минут ехали молча, потом Босх сказал:

— А знаете, что запомнилось мне?

— Что?

— Я тогда патрулировал Голливудский бульвар. Нам было приказано держаться потише и не вмешиваться в происходящее, если нет угрозы физического насилия. То есть мародерам давали зеленый свет, и мы не должны были препятствовать им при условии, что они, делая свое дело, соблюдают порядок. Кто мог до такого додуматься? В общем, я был в патруле и видел много разного. Помню, как сайентологи выстроились вокруг своей церкви со швабрами в руках, готовые, если потребуется, оказать сопротивление любому вторжению. Парень, владелец оружейного магазина возле Хайленда, облачился в военную форму и прохаживался у входа со снайперской винтовкой. Вид у него был такой, как будто он охраняет Беннинг[10]. Люди словно сошли с ума. Все, хорошие и плохие. В общем, день саранчи[11].

— А вы, оказывается, начитанный человек, детектив.

— Пожалуй, нет. Просто одно время жил с женщиной, преподававшей литературу в Грант-Хай в Долине. Она-то и рассказала мне об этой книге. А уж потом я ее прочитал. Но из девяносто второго у меня в памяти остался «Фредерикс».

— Если не ошибаюсь, магазин женского белья в Голливуде?

Босх кивнул.

— Когда я подъехал туда, там было настоящее столпотворение. Черные, белые, желтые. Старые и молодые. Магазин обчистили за пятнадцать минут. Вымели буквально все. Когда народ разбежался, я вошел и увидел только голые полки, валяющиеся на полу вешалки и пустые витрины. Не осталось ничего. Вынесли даже манекены. Вы только подумайте: четыре копа отдубасили Родни Кинга, кто-то снял это на видео, люди посмотрели телевизор и как будто взбесились. Разграбили магазин с женским бельем. Картина была совершенно сюрреалистическая. Каждый раз, когда начинают говорить о беспорядках, я вспоминаю, как шел тогда между пустыми рядами с болтающимися пластмассовыми «плечиками».

— Не важно, что они взяли. Ими управляло отчаяние. Как и теми двумя, о которых я вам рассказала. Важно было то, что они что-то взяли, заявили о себе, показали себя мужчинами. Вот какой урок преподал сыну отец.

— И все равно, для меня…

Босх не договорил — зазвонил телефон.

— Ты как? Выигрываешь? — спросил он, услышав голос Элеонор.

Вопрос прозвучал наигранно, неестественно весело, и Босх сразу же поймал себя на том, что принял этот тон ради спутницы, что для него важно, чтобы она не поняла, как в действительности складываются его отношения с женой. Смущенный тем, что для него важно мнение случайно оказавшейся рядом женщины, он попытался вернуться к более привычным интонациям.

— Пока еще нет. Я только пришла.

— Элеонор, я хочу, чтобы ты вернулась домой.

— Гарри, давай не будем сейчас об этом. Мне…

— Нет, я имею в виду другое. Город… Ты смотрела новости?

— Нет, я же была в машине.

— Ситуация не очень хорошая. Репортеры уже чиркнули спичкой. И если что-то случится, если город поднимется… Ты не в самом безопасном месте.

Босх украдкой взглянул на Энтренкин, понимая, что у нее есть все основания считать его параноиком. «Голливуд-парк» находился в Инглвуде, районе, населенном преимущественно черными. Ему было бы куда спокойнее, если бы Элеонор сидела дома, где ей ничто не угрожало.

— Гарри, по-моему, ты преувеличиваешь. Со мной ничего не случится.

— Послушай, почему бы…

— Гарри, мне нужно идти. Меня ждут. Позвоню позже.

Она положила трубку, так что его «пока» уже не услышал никто, кроме Карлы Энтренкин.

— По-моему, у вас больное воображение.

— Мне так и сказали.

— А я скажу вам вот что. Многие черные, как и многие белые, отнюдь не желают повторения девяносто второго года. Постарайтесь в это поверить, детектив.

— Похоже, у меня нет выбора.

К тому времени, когда Босх и Энтренкин подъехали к полицейскому участку, там было тихо и пустынно. На стоянке позади здания детектив не увидел ни одной патрульной машины. В холле, куда они вошли через боковую дверь, царила тишина. Сидевший за столом дежурный смотрел телевизор. За спиной у читавшего новости ведущего висела фотография Говарда Элайаса.

— Как дела? — спросил Босх.

— Пока более или менее тихо, — ответил сержант.

Босх постучал два раза в дверь и, миновав короткий коридорчик, вошел в комнату, где его уже ждали Райдер и Эдгар. Они вынесли телевизор из кабинета лейтенанта и смотрели новости. Появление главного инспектора стало для обоих сюрпризом.

Босх представил Энтренкин Эдгара, который не был с ним утром в офисе Элайаса, и поинтересовался, что нового.

— Пара пожаров и ничего особенного, — сказал Эдгар. — Зато телевизионщики стараются вовсю, изображают Элайаса чуть ли не святым. И никто не говорит, каким он был мерзавцем.

Босх взглянул на свою спутницу. Ее лицо ничего не выражало.

— Ладно, выключайте. Надо поговорить.

Он рассказал партнерам о трех анонимных письмах, отправленных в адрес убитого адвоката, объяснил причину присутствия главного инспектора и добавил, что постарается поговорить с Харрисом, чтобы уточнить кое-какие детали и, возможно, исключить его из числа подозреваемых.

— А нам известно, где он? — спросил Эдгар. — По телевизору его не показывали. Может, он еще и не знает, что его адвоката уже нет в живых.

— Выясним. Адрес и номер телефона есть в документах Элайаса. Похоже, адвокат припрятал его до суда в надежном месте. Это недалеко, если он, конечно, дома.

Босх достал записную книжку, перешел к своему столу и набрал номер. Ответил мужчина.

— Я могу поговорить с Майклом?

— Здесь нет никакого Майкла, приятель.

Трубку повесили.

— Что ж, дома кто-то есть, — заключил Босх. — Едем.

Все сели в одну машину. Харрис временно обосновался в квартире на Беверли-бульвар, рядом с комплексом Си-би-эс. Здание не выглядело уж очень роскошным, но все же производило впечатление, так что пребывание в нем Харриса обходилось недешево. К тому же и до центра было рукой подать.

В списке жильцов имя Харриса отсутствовало. Номер квартиры у Босха был, но и это еще ничего не значило, потому что коды телефонов не соответствовали номерам квартир. Делалось так по соображениям безопасности. Босх попытался вызвать управляющего, однако никто не ответил.

— Посмотри сюда, — сказала Райдер, показывая на список, в котором значился некий Э. Говард.

Босх дернул плечами, как бы говоря, что попытаться не вредно, и набрал код. Ему ответил уже знакомый мужской голос.

— Майкл Харрис?

— А ты кто?

— Полиция Лос-Анджелеса. Нам нужно задать вам несколько вопросов. Я…

— Хрен тебе! Никаких вопросов без моего адвоката.

Трубку положили. Босх позвонил еще раз.

— Какого рожна тебе нужно?

— Может быть, вы еще не знаете, но ваш адвокат мертв. Поэтому мы здесь. А теперь послушайте меня и не кладите трубку. Со мной главный инспектор Карла Энтренкин. Слышали о ней? Она проследит за тем, чтобы с вами хорошо обращались. Нам лишь нужно…

— Это та дамочка, которая приглядывает, чтобы копы не наезжали на мирных ребят?

— Она. Секунду. — Босх сделал шаг в сторону и протянул трубку Энтренкин: — Скажите, что ему ничто не угрожает.

Главный инспектор выразительно посмотрела на детектива, как будто лишь теперь поняла, почему он согласился взять ее с собой. Потом, все еще не спуская глаз с него, заговорила в трубку:

— Майкл, это Карла Энтренкин. Вам не из-за чего беспокоиться. Никто не сделает вам ничего плохого. Мы лишь хотим задать несколько вопросов о Говарде Элайасе, вот и все.

Если Харрис и ответил, Босх все равно ничего не услышал. Замок загудел, и Эдгар открыл дверь. Энтренкин повесила трубку, и все четверо вошли в дом.

— Паршивец, — проворчат Эдгар. — Уж и не знаю, чего это мы с ним так церемонимся.

Энтренкин холодно посмотрела на него и ледяным тоном произнесла:

— Знаете, детектив Эдгар.

Услышав ее голос, Эдгар предпочел воздержаться от дальнейших комментариев.

Когда Харрис открыл дверь расположенной на четвертом этаже квартиры, Босх увидел в его руке револьвер.

— Да, я у себя дома, — вызывающе заявил Харрис. — Я никому не угрожаю, но с этой штучкой чувствую себя спокойней. Понятно?

Босх посмотрел на остальных — все держались с завидным хладнокровием — и снова перевел взгляд на Харриса. Злость уже клокотала в нем, грозя прорваться наружу. Что бы там ни говорила Энтренкин, он почти не сомневался в том, что именно Харрис убил девочку. Но в данный момент думать нужно было о текущем расследовании и приходилось прятать злость и ненависть, чтобы попытаться выжать из этого человека всю информацию, которой он, возможно, располагал.