Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Распорядись, чтобы привели лошадей, — приказал я.

Наши кони паслись примерно в километре от лагеря. Рядом с ним всю траву они уже съели.

— Послал людей, — сообщил Кон.

— Доставай доспехи, — сказал я Синни, которая, проснувшись, молча слушала наш разговор.

Кельтским женщинам не позволено вмешиваться в разговор мужчин. За нарушение этого правила можно схлопотать сразу и добавку потом. Все-таки кельты — мудрейший народ.

Меня не покидало чувство, что сражение у главного каструма несерьезное, что должно скоро закончиться, поэтому одевался, обувался и облачался в доспехи неторопливо. Как ни тянул, а бой все продолжался. Гленн подвел оседланного коня. Я сел на Буцефала, не помню, под каким он порядковым номером, взял у слуги пику.

— Поехали, — дал команду не столько своим подчиненным, сколько самому себе.

Возле нашего каструма к нам присоединились остальные три турмы одиннадцатого легиона. За ними пристроились из двенадцатого под командованием префекта Авла Форий. Он и днем не знал, как толково командовать конницей, а уж ночью и подавно, поэтому решил не проявлять инициативу. Ехали медленно. На лугу много ямок и кротовых куч, как бы лошади не повредили ноги. Немного правее нас быстро шел одиннадцатый легион. Двенадцатый остался охранять каструм.

Когда мы подъехали, бой еще шел, но уже на склоне холма, медленно смещаясь к открытым воротам укрепления, на башнях по обе стороны от которых горели по два факела. Места для конницы там не было, поэтому наблюдали за боем, остановившись у подножия холма. Луна уже зашла, было темно, так что видели мы мало, больше слушали. Адуатуки сражались отчаянно, понимая, что пощады им не будет. Легионеры не уступали им в отваге. Представляю, как злы римляне! Не привыкли еще к коварству и подлости германцев. Ничего, скоро переймут и этот опыт. Как у них заведено, скроют гнилое под золотой облицовкой под названием «политика», и в таком виде передадут по наследству всем народом, которые покорят.

Адуатукам удалось захлопнуть ворота перед носом римлян. Те не стали штурмовать ночью, решили подождать рассвета, подтянуть башню и таран, принести лестницы. Запертые в поселении враги никуда теперь не денутся.

Торчать и дальше у подножия холма не умело смысла. Тем более, что у меня появилась интересное предположение, что не все захотят погибать, которое и решил проверить.

— Поехали назад! — крикнул я своим воинам.

Опять неторопливо мы поскакали в сторону своего лагеря. Остальные турмы обогнали нас. Бойцы спешили лечь спать, ведь ночь вот-вот закончится.

Свою турму я повел не в наш лагерь, а вдоль вала к тому месту, где мы собирались ночью подняться на холм, но вместо этого уничтожили четырнадцать врагов и вернулись восвояси. Я подумал, что, если тропу знали одни, наверняка она известна и другим. Самые разумные или трусливые обязательно попробуют сбежать. С собой понесут самое ценное. Попробуем их встретить и избавить от лишнего груза. Для этого я объяснил своим воинам задачу и растянул их цепочкой вдоль вала, на котором не было часовых, все по тревоге присоединились к своим легионам. Может быть, троп с вершины холма к подножию несколько, так что будем контролировать как можно больший участок.

Прибыли мы вовремя. Буквально минут через двадцать со стороны холма, левее того места, где пытались подняться мы, послышался шум. Группа человек в сто вышла ко рву и начала, помогая друг другу, преодолевать его. Мероприятие не самое легкое, так как ров в центре глубиной метра два с половиной, а у краев немного меньше. Мы не мешали им, тихо ждали, собравшись за валом напротив того места. Вскоре на вершину холма поднялись первые беженцы, сначала два мужчины, которые замерли молча, увидев нас, потом женщина и трое маленьких детей. Представляю их огорчение и разочарование. Уже решили, что спаслись — и на тебе!

— Спускайтесь, убивать не будем! — крикнул я. — Заберем все ценное и отпустим. Мы не римляне, вы нам не нужны.

— А вы кто? — спросил один из мужчин, скорее, потому, что тяжко было молчать.

— Эдуи, — ответил я.

— Мы с вами никогда не воевали, — сообщил он.

— И мы с вами не собираемся воевать, если по-хорошему отдадите нам все ценное, — сказал я. — Поторопитесь, скоро рассветет, а вам еще надо до леса добежать.

Мужчина обернулся к тем, кто был на противоположном склоне холма.

— Соглашайся, — послышался с той стороны старческий голос.

Адуатуки, перевалив через вал, бросали в кучу свои узлы и сумки, щиты и оружие. Я разрешил оставить по мечу или копью на каждых пять мужчин, которых было всего десятка два. Затем мои воины быстро обыскивали всех, включая детей, отбирая украшения. Процедура заняла минут пятнадцать. Добыча была, конечно, не ахти, но хватит на вино и закуску к нему на несколько дней.

— Ближайший лес вон там, — показал я направление.

Адуатуки быстро пошли в том направлении. Им предстояло прошагать километра полтора, а небо уже начинало сереть. Если попадутся кому-то другому, то станут рабами. Бывает так в жизни, что неволю отделяют от воли всего несколько минут.

В столице ремов Дурокорторуме римская армия задержалась почти на три недели. Сначала ждали известия от Публия Лициния Красса. Если он с одним легионом не решит задачу по покорению племен в северо-западном углу материка Европа, то пойдем на помощь ему, если справится, то отправимся на зимние квартиры. Пока что, как проговорился наш легат Децим Юний Брут, одиннадцатому легиону светит секванский Весонтион. Легионеры рады этому, потому что не надо будет строить новый зимний каструм, восстановят старый, всё меньше работы.

Сюда мы пришли прямо от адуатуков, которые, как племя, перестали существовать. Утром легионеры, не встречая сопротивления, вошли во вражеское укрепление. Всех, кто там остался, продали в рабство на аукционе, к концу которого цена на молодую женщину составляла всего сотню сестерциев, а дети шли по двадцать. Как заявили купцы, они купили пятьдесят три тысячи человек. Мужчин, скажем так, призывного возраста среди рабов почти не было. Они или погибли все во время ночной вылазки, что маловероятно, потому что римляне насчитали всего четыре тысячи вражеских трупов, и цифра явно была завышена для красоты, или сбежали, как те, кого мы обобрали. Вряд ли они соберутся вместе и сумеют выстоять против соседей, которым в свое время наделали много гадостей. Тем более, что покровительство римлян на них, как, допустим, на нервиев, не распространяется, убивай, кто хочет. Скорее всего, прибьются к другим племенам.

В Дурокорторуме нас и нашел гонец из Бибракты. Из-за его приезда римской армии пришлось пробыть здесь намного дольше. Гонец пообщался с декурионом Коном, а последний пришел ко мне и пересказал новости из столицы эдуев. Оказывается, Думнорикс развил бурную деятельность по организации заговора против римлян, последние победы которых не умерили его пыл. Большую часть примкнувших составляли племена, на территории которых римская армия еще не побывала. Наверное, потому и примкнули, что имели смутное представление о ее потенциале. Кон по памяти перечислил мне имена вождей, замешанных в заговоре. У меня память не настолько хороша, чтобы запомнить всех, поэтому записал имена и племенную принадлежность заговорщиков «карандашом» на клочке папируса. И то, и другое купил у купца Кайдена Туллия, который встретил нашу армию в столице ремов с полными арбами вина и оливкового масла. Римляне не могут жить без этих двух жидкостей. Насколько меня поражала феноменальная память кельтов, настолько их — мое умение писать и читать. Когда я для сверки перечитал список, Кон удивленно гмыкнул и подтвердил, что совпадает полностью. При этом он знал, что запомнить так много имен я не смогу даже под страхом смертной казни.

Гай Юлий Цезарь принял меня, лежа в постели, накрытый поверх шерстяного одеяла еще и багряным плащом, подбитым лисьим мехом. Его всегда бледное лицо сегодня имело еще и синюшный оттенок. Рядом с кроватью стоял низкий складной столик с золотой чашей, наполненной наполовину красным вином, и липовым цилиндром, напоминающим чурку для городков, со следами зубов. У командующего армией эпилепсия или, как сейчас говорят, падучая. Во время припадка ему вставляют в рот этот цилиндр из мягкого дерева, чтобы не откусил себе язык и не поломал зубы, а под голову подкладывают подушку. Поэтому с проконсулом всегда рядом раб с тем и другим, который заодно и записывает все умные мысли и распоряжения своего хозяина, и крупный и крепкий легионер, способный удержать бьющегося командира, который выполнял еще и роль телохранителя. Судя по болезненному виду Гая Юлия Цезаря, очередной припадок закончился недавно.