Чудовище - Кейт Коннолли

— Это еще не все.

Он резко оборачивается. Глаза сердито сверкают. Я сжимаюсь в комочек. Даже Пиппа не осмеливается высунуться из-под стола. Ни она, ни я никогда еще не видели, чтобы отец был так сердит.

— Что ты натворила? — спрашивает он.

— Сегодня ночью… я делала все, как ты сказал, как всегда. Проникла в тюрьму и вынесла девочку. Но Рен, наверное, был где-то неподалеку, потому что…

— Рен? Рен? Ты и имя его знаешь?

Я краснею еще сильнее, хотя, казалось бы, дальше некуда.

— А он знает мое, — шепчу я. Отец воздевает руки к потолку и что-то бормочет под нос, а потом снова принимается ходить по комнате.

— Когда я выбиралась из города, он меня нашел и увидел девочку. — Я на мгновение умолкаю, вспоминая непонимание и ужас на лице Рена. — Он не понял, зачем я это делаю, а я не могла объяснить. Я его ужалила. — Я хватаюсь за сиденье и стараюсь собраться перед тем, как на меня обрушится шквал. — Я хочу… надо все ему рассказать. Что мы делаем, кто я такая — все-все.

Отец хватает меня за плечи и трясет так, что у меня зубы стучат.

— Ты что, рехнулась, девчонка? Рассказать!

— Он все поймет! — выдавливаю из себя я. — Если он все узнает, он нам будет помогать! Он ненавидит колдуна, прямо как мы.

— Ну да, еще бы, — фыркает отец. — Глупый мальчишка! Много же он нам поможет!

Услышав, как он отзывается о Рене, я ощетиниваюсь:

— Никакой он не глупый! Он умный и ловкий. Король ему доверяет, Рен носит его записки советникам.

Я благоразумно умалчиваю о том, что Рен и меня познакомил с семьей и, кажется, даже с самим королем.

— Это верно. — Отец останавливается и почесывает подбородок. — Значит, он тебе верит? Что ж, возможно, ты еще можешь обелить себя.

Во мне вспыхивает надежда. Неужели мне можно будет больше не обманывать ни отца, ни Рена?

— Как? Что надо сделать?

Отец пожимает плечами:

— Да просто прихвати его с собой в следующий раз, когда будешь возвращаться из города. А я погляжу, вправду ли он выполняет поручения короля.

— Сюда? Но он со мной, наверное, не пойдет… В последний раз мы расстались совсем плохо.

Отец смеется, и от его смеха мне становится холодно.

— Да ужаль ты его, и вся недолга! А потом я его расспрошу и разберусь, что он знает о колдуне, о короле, о любых планах, к которым имеет касательство.

Грудь сжимает так, что я не могу дышать.

— То есть я должна его усыпить?

Надежда сменяется паникой. Я не хочу снова его жалить — мне и так ужасно стыдно за те два раза.

— Но ты же не отправишь его в Белладому? — Не могу даже вообразить, чтобы Рен уехал так далеко от меня.

— Отправлю, разумеется. Неужели ты думаешь, что он станет с тобой водиться, когда узнает, что ты такое?

Да. Я думаю. Мне нужно, чтобы Рен мне доверял, и не важно, есть у меня крылья или нет. Таково мое тайное желание, которое я храню в самой глубине сердца. Я бледнею.

— Вот о чем ты мечтаешь, да? — Отец берет меня за подбородок жестче обычного. — Сколько раз тебе говорить: люди тебе никогда не будут верить. Никогда тебя не примут и не полюбят так, как я. Только я тебя люблю, потому что я сам тебя создал. А они тебя убьют, как только увидят.

Я высвобождаюсь.

— Рен не такой! Он просто расстроился, потому что увидел, что я уношу девочку, но я ему все расскажу, и он поймет. Обязательно поймет! И будет нам помогать, потому что я точно знаю — он не служит колдуну.

Я умолкаю, дрожа всем телом.

Отец складывает руки вместе и внимательно смотрит мне в глаза:

— Нет, Ким. Не поймет. А возненавидит тебя. Он уже ненавидит.

— Нет! — кричу я и отбрасываю прочь стул, пугая Пиппу до потери и так невеликого ее сознания.

А потом делаю то единственное, что еще могу сделать.

Бегу.

В голове у меня теснятся мысли: не хочу оставаться с отцом. Я так хотела быть с Реном. Пусть день, пусть отец не разрешает — я все равно выскакиваю за изгородь и мчусь по тропинке.

Здесь прохладнее, но я вся горю от несправедливости услышанного. Отец не прав. Рен вовсе не испытывает ко мне ненависти. Не может он меня ненавидеть! Я люблю его. Я все сделаю, чтобы он не думал обо мне плохо.

Я ему все объясню. И извинюсь за то, что так долго молчала. Он поймет.

Обязательно поймет.

Я признаюсь, что это я унесла Делию, чтобы спасти ее. Жаль, что я допустила, чтобы Дэррелл увез ее в Белладому. Надо было отнести ее к Рену. Но я позволила ревности затуманить мой взгляд и сделала неверный выбор. И все же для Рена будет облегчением узнать, что Делия в безопасности, что она в городе радости и счастья. Пусть скучает по ней, лишь бы не волновался. Может, мы даже к ней когда-нибудь съездим.

От этих надежд мне становится легко-легко. Изгородь остается позади, и вот я уже в лесу. Я отбрасываю плащ и лечу меж деревьев. Когда показывается дорога, я снова укутываюсь в плащ, нахлобучиваю капюшон и оборачиваю хвост вокруг ноги. Я найду Рена, мне никто не помешает — ни отец, ни стражники.

Очень хочется взлететь, но днем это рискованно.

Солнце стоит высоко, и, когда мимо проходят другие путники, я вся покрываюсь холодным потом. Я на них почти не смотрю. Я думаю об одном.

Но, завидев ворота, я понимаю, что в Брайр пробраться мне будет непросто. Каждого входящего останавливает стража. И меня остановит как пить дать. Я прячусь в лесу и лечу к стене, к тому ее участку, который ближе всего подходит к лесу. Закрыв глаза, я прислушиваюсь к шагам стражников на стене. Где-то вдалеке слышен ровный гул. Когда ближайший стражник оказывается далеко, я взбираюсь по стене, цепляясь когтями. Днем приходится действовать с удвоенной ловкостью. Оказавшись наверху стены, я перепрыгиваю на ближайшее дерево. Город бурлит, всюду люди. Я теряюсь.

Как это все не похоже на тихий спящий городок, который я успела полюбить!

Но мне надо отыскать Рена. Извиниться и все ему объяснить. Я должна его увидеть.

Я спрыгиваю с дерева и приземляюсь на четвереньки. Я в небольшом дворике. Из заднего окна дома на меня круглыми глазами смотрит маленький мальчик.

— Мама, смотри! — кричит мальчик, показывая пальцем. — Там девочка во дворе!

Я бросаюсь на улицу и тотчас оказываюсь в толпе людей. Как много людей! Молодые, старые, средних лет. Меня кружит водоворот из красных, голубых, зеленых, коричневых одежд.

И все они говорят, идут, шумят! Как тут шумно! Никогда еще не слышала такого шума. Это и есть тот самый однообразный гул, что я слышала из лесу, только вблизи он становится какофонией. Я зажимаю уши руками и оседаю, съежившись, на булыжную мостовую. От шума мне становится плохо. Я так не могу. Хочется свернуться в клубочек и провалиться поглубже под землю.

Но тут об меня спотыкается какая-то женщина. Ее нога задевает мой бок, и я забываю дышать.

— Что ж ты тут улеглась, девочка?

Голос у нее вовсе не такой спокойный, как у отца, а резкий и… раздраженный. Да, раздраженный. Ей не нравится, что я мешаю пройти. Под любопытными взглядами зевак я отползаю в сторону, она хмыкает и идет дальше.

Здесь происходит столько всего разом, что непонятно, как люди не сходят с ума. Мне хочется обратно в лес, в тишину, нарушаемую лишь редким попискиванием мышей в траве да чириканьем птиц. Уши у меня вот-вот лопнут.

Но я должна найти Рена.

Я поднимаюсь на ноги и ввинчиваюсь в толпу. Меня пихают со всех сторон, я проталкиваюсь вперед.

— Эй!

— Осторожней, ты!

В этой толчее я добираюсь до клочка свободного пространства и останавливаюсь передохнуть. Сердце молотит в ребра. Где я? Понятия не имею. Не успела прихватить с собой отцовскую карту. Толпа меня закрутила и совсем запутала. Так хочется взлететь — просто чтобы вдохнуть чистого воздуха и остаться в одиночестве.

Но я пришла к Рену и не уйду, пока не найду его. На глаза наворачиваются слезы, но я смаргиваю их прочь.

Земля дрожит. Я прижимаюсь к стене ближайшего дома. Днем ни одной тени, негде спрятаться. По улице шагают выстроенные в прямоугольник мужчины с мечами на поясах. Ни на меня, ни на суетящихся вокруг людей они не смотрят. Только идут к известной им одним цели.

Вот и мне так надо — идти к цели, и все. Я делаю глубокий вдох, чтобы собраться, и снова ступаю на улицу следом за стражей. Они знают, куда идут, и толпа пропускает их вперед, а потом снова смыкается у них за спиной. Идти за ними не так просто, как я надеялась. Это, скорее, как плыть против течения. Но я должна пройти. Ладони у меня потеют, я едва удерживаю плащ запахнутым. Капюшон каждые несколько минут падает с головы, я приостанавливаюсь, чтобы его поправить, и в эти мгновения меня непременно кто-нибудь толкает, не человек, так повозка. Из-за потных тел вокруг мне кажется, что я сама нечиста и дурно пахну.

К тому времени, как я догоняю стражников, меня бьет мелкая дрожь и, кажется, вот-вот стошнит.

— Ким!