Луначарский - Юрий Борев

Уезжая из России, Вячеслав Иванов сказал друзьям: «Еду умирать в Рим».

В эмиграции в Германии Андрей Белый понял, что не сможет жить без русского языка, и вернулся в Россию.

Пантелеймон Набоков, дядя поэта Платона Набокова и родственник писателя Владимира Набокова, любил и знал творчество Достоевского. В 1920-х годах за изучение Достоевского могли дать срок, и он от постоянного страха тронулся умом. Он нищенствовал, ходил в галошах на босу ногу и умер в бедности на Украине.

Глава одиннадцатая

КАК СОХРАНИТЬ НАУКУ ПРИ СОЦИАЛЬНОМ СТРЕССЕ?

Благодаря взаимной интеллектуальной дипломатии наркома просвещения и руководителей Российской академии наук уже в январе 1918 года последние пошли на сотрудничество с новым государством и повели за собой цвет российской науки.

Даже в особенно трудный первый год работы на посту наркома просвещения Луначарский пишет брошюры о А. Н. Радищеве и К. Марксе, некрологи ушедшим из жизни революционерам — Г. В. Плеханову, М. С. Урицкому, В. Володарскому. Он внимательно следит за ходом культурной жизни Петрограда: постановкой в Мариинском театре оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже», публикацией очередного тома полного собрания сочинений А. П. Чехова. Нарком пишет вступительную статью к книге К. Каутского, предисловие к хрестоматии футуристов «Ржаное поле». Он создает лейзендраму (драму для чтения) «Фауст и город».

Ходом революции, Гражданской войной, нищетой и разрухой проблемы науки и всей культуры были отодвинуты на задний план. Не только на развитие, но даже на сохранение просвещения и культуры, науки и искусства не хватало средств. Произошел отток творческих сил в результате смертей ученых и художников от недоедания и трудных бытовых условий, ухода некоторых специалистов на заработки в нетворческую сферу, внутренней эмиграции и эмиграции из советской России целых слоев интеллигенции. Без учета всех этих обстоятельств и процессов невозможно оценить работу Наркомпроса и его руководителя за первый год советской власти.

Мы тоже на фронте, мы тоже ведем борьбу, мы тоже защищаем Октябрь, утверждал Луначарский.

На второй день после падения Зимнего президент Российской академии наук Александр Петрович Карпинский пригласил к себе «на чай» двух своих соратников: академика Владимира Андреевича Стеклова и непременного секретаря академии Сергея Андреевича Ольденбурга. Деловое чаепитие — это была новая для Российской академии наук традиция демократических конфиденциальных совещаний, введенная Карпинским в 1917 году и сохранившаяся до сих пор.

В доме на Николаевской улице ученых встретили Александр Петрович и его жена Александра Павловна. Гостей усадили за стол и потчевали чаем. За чаепитием и развернулось обсуждение происходящих событий. Александр Петрович был человеком невысокого роста, коренастым, семидесяти лет от роду, с седой шевелюрой, седыми усами и благообразной бородкой. Он остро ощущал свою ответственность перед отечественной наукой и перед ее средоточием — Российской академией. Теперь президент был в некоторой растерянности.

Гости президента были людьми выдающимися. Сергею Федоровичу Ольденбургу было 54 года. Он был известным ориенталистом. Его работы, посвященные буддизму и другим проблемам восточной культуры, были переведены на многие языки и считались классическими среди ученых всего мира. Он строил свои концепции на основе личных наблюдений, вынесенных из путешествий по Востоку. Высокий и худощавый, с блестящими печальными глазами, Ольденбург был похож то ли на восточного мудреца, то ли на йога. Говорил он всегда любезно и вежливо, располагая собеседника к вниманию.

Разговор издалека постепенно шел к главному — к судьбе русской науки. Эта проблема волновала всех присутствующих, ради нее президент академии и созвал своих ближайших коллег.

Умное и энергичное лицо Ольденбурга выражало спокойную сосредоточенность. Он попытался в геополитическом плане развить модную теорию панмонголизма — ориентации на Восток вместо традиционного после Петра I европеизма:

— Вероятно, Россия закроет теперь окно в Европу и откроет дверь в Азию. Я предпочитаю Восток. Парадоксально, но там больше духа и люди цельнее.

Академик Карпинский выразил некоторое сомнение по поводу глобального прогноза Ольденбурга:

— Однако идеи социализма пришли в Россию из Европы. Не похоже, что Азия возобладает в нашей жизни.

Ольденбург ответил:

— Но центр социализма переместился из Европы в Россию. Быть может, перед нами какой-то громадный мировой сдвиг на Восток?

В отличие от академика Ольденбурга выдающийся математик своего времени академик Владимир Андреевич Стеклов был человеком крупным, полноватым, медлительным. Говорил он басом, любил пересыпать речь церковнославянизмами и вообще ничем не напоминал своего знаменитого дядю Добролюбова. Стеклов и начал разговор на главную тему:

— Зимний пал. Свершилось историческое действо, сокровенный смысл и следствие коего днесь не вполне явственны. Однако нам внятно, что как от царского, так и от Временного правительства, доведших страну до омерзения и позора, добра ждать было нечего. Что же сулит России и ее науке случившийся переворот? Что суть большевики, кои пришли к власти? Что сулит или чем грозит новая власть Российской академии наук? В известном смысле сии вопросы сводятся к проблеме: что за личность глава большевиков Ленин? Говорят и пишут на эту тему разное, в том числе и ужасное. Кому и чему верить?

Карпинский ответил:

— Мы — ученые и должны верить только проверенным фактам. Я созвал вас, дорогие коллеги и близкие моему сердцу друзья, на эту своеобразную «тайную вечерю» именно для того, чтобы суммировать имеющиеся у нас факты и личные наблюдения. Только так мы можем выработать некоторые принципы отношения Академии наук к происходящим событиям.

Некоторое время академики молча пили чай с вареньем. Стеклов продолжил разговор так, будто он и не прерывался долгой паузой:

— Воистину, Александр Петрович, главное — факты и наблюдения. К сожалению, личных наблюдений у нас нет. Впрочем, припоминаю, что с полгода назад, в апреле, когда Ленин вернулся из эмиграции, академик Шахматов говорил мне, что он как директор библиотеки Академии наук был знаком с Лениным, который посещал сию библиотеку еще в 1891 и 1894 годах. Ныне, вернувшись из эмиграции, он посещал рукописное отделение библиотеки. Впечатление у Шахматова от Ленина сложилось весьма благоприятное.