Сказки о Силе - Карлос Кастанеда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы не правы! Никакого движения тут нет, – продолжал он, как бы возражая сам себе. – Человек – это только разум.
Он взял бутылку соуса и поднял ее. Затем опустил.
– Как видишь, – сказал он мягко, – мы легко можем заменить разум чилийским соусом и договориться до того, что «человек – это только чилийский соус». Это не сделает нас более ненормальными, чем мы уже есть.
– Боюсь, я задал не тот вопрос, – сказал я. – Может быть, мне правильнее было бы спросить, что особенного можно найти в области за островом.
– Нет возможности ответить на это. Если я скажу – «ничего», то я только сделаю нагваль частью тоналя. Могу сказать только, что за границами острова находится нагваль.
– Но когда ты называешь его нагвалем, разве ты не помещаешь его на остров?
– Нет, я назвал его только затем, чтобы дать тебе возможность осознать его существование.
– Хорошо! Но разве мое осознание не превращает нагваль в новый предмет моего тоналя?
– Боюсь, что ты не понимаешь. Я назвал нагваль и тональ как истинную пару. Это все, что я сделал.
Он напомнил мне, как однажды, пытаясь объяснить ему свою настойчивую потребность во всем улавливать смысл, я говорил, что дети, может быть, не способны воспринимать разницу между «отцом» и «матерью», пока не научатся достаточно разбираться в терминологии. И что они, возможно, верят, что отец – это тот, кто носит брюки, а мать – юбки, или учитывают какие-нибудь другие различия в прическе, сложении или предметах одежды.
– Мы явно делаем то же самое с нашими двумя частями, – сказал он. – Мы чувствуем, что есть еще одна часть нас, но когда стараемся определить эту другую сторону, тональ захватывает рычаги управления, а, как директор, он крайне мелочен и ревнив. Он ослепляет своими хитростями и заставляет нас забыть малейшие намеки на другую часть истинной пары – нагваль.
Глава 6
День тоналя
Когда мы выходили из ресторана, я сказал дону Хуану, что он был прав, предупреждая меня о трудности темы. Всей моей хваленой интеллектуальности явно не хватало для восприятия объяснений его концепции. Я спросил, не лучше ли мне сейчас пойти в гостиницу, прочитать свои записи и еще раз все обдумать. Он ответил, что не стоит придавать такое большое значение словам.
В это мгновение я с замиранием сердца почувствовал в себе присутствие чего-то неизведанного.
Я сказал об этом. Он посмотрел на меня с нескрываемым любопытством. Я объяснил, что подобное со мной бывало и раньше – какие-то странные провалы, перерывы в потоке сознания. Обычно они начинались с ощущения толчка в теле, после чего я чувствовал себя как бы парящим.
Мы не спеша пошли к центру города. Дон Хуан попросил подробнее рассказать об этих «провалах», но мне было крайне трудно подобрать слова. Я начал было описывать их в терминах «забывчивость», «рассеянность», «невнимательность», но он напомнил мне, что в действительности я человек очень обязательный и осторожный, с отличной памятью.
Сначала я связывал эти странные провалы с остановкой внутреннего диалога, но затем вспомнил, что они случались со мной и тогда, когда я вовсю разговаривал сам с собой. Казалось, они исходили из области, независимой от всего того, что я знаю.
Дон Хуан похлопал меня по спине, удовлетворенно улыбаясь.
– Наконец-то ты начинаешь устанавливать реальные связи, – сказал он.
Я попросил его объяснить это загадочное явление, но он резко оборвал разговор и сделал знак следовать за ним. Мы пришли в небольшой парк перед собором.
– Здесь мы и остановимся, – сказал он, садясь на скамейку. – Это идеальное место для наблюдения за людьми. Отсюда мы сможем видеть как прохожих на улице, так и прихожан, идущих в церковь.
Он указал на широкую людную улицу и на усыпанную гравием дорожку, ведущую к церкви. Наша скамья находилась как раз посередине между церковью и улицей.
– Это моя любимая скамейка, – сказал он, поглаживая ее.
Он подмигнул мне и добавил с улыбкой:
– Она любит меня, вот почему на ней никто не сидит. Она знала, что я приду.
– Скамейка знала?
– Нет, не скамейка – мой нагваль[2].
– Разве нагваль имеет сознание? Он осознает предметы?
– Конечно, он осознает все. Вот почему меня интересует твой отчет. То, что ты называешь провалами и ощущениями, – это нагваль. Чтобы говорить об этом, мы должны заимствовать понятия с острова тональ, поэтому лучше ничего не объяснять, а просто перечислять его проявления.
Мне хотелось поговорить об этих странных ощущениях, но он велел мне замолчать.
– Хватит, сегодня не день нагваля. Сегодня – день тоналя. Я надел костюм, потому что сегодня я – целиком тональ.
Он посмотрел на меня. Я хотел сказать ему, что эта тема, похоже, оказалась для меня труднее всего, что он когда-либо объяснял. Он, казалось, предвидел мои слова.
– Это трудно, – продолжал он. – Я знаю это. Но поскольку эта тема является твоим последним барьером и заключительным этапом моего учения, можно без преувеличения сказать, что она охватывает все, о чем я говорил тебе с первого дня нашей встречи.
Мы долго молчали. Я чувствовал, что мне нужно подождать, пока он не закончит своего объяснения, но ощутил внезапный приступ тревоги и поспешно спросил:
– Нагваль и тональ внутри нас?
Он пристально посмотрел на меня.
– Очень трудный вопрос, – сказал он. – Сам ты сказал бы, что они внутри нас. Я бы сказал, что это не так, но мы оба были бы неправы. Тональ твоего времени призывает тебя утверждать, что все, имеющее отношение к твоим мыслям и чувствам, находится внутри тебя. Тональ магов говорит противоположное – все снаружи. Кто прав? Никто. Внутри ли, снаружи – это совершенно не имеет значения.
Я не отступал. Я сказал, что когда он говорит о «тонале» и «нагвале», то это звучит так, словно существует еще и третья часть. Он сказал, что «тональ» «заставляет» нас совершать поступки. Я поинтересовался: кого это «нас»?
Он уклонился от прямого ответа.
– Все это не так просто объяснить, – сказал он. – Какой бы умной ни была защита тоналя, нагваль всегда прорывается на поверхность. Однако его проявления всегда ненамеренны. Величайшее искусство тоналя – это подавление любых проявлений нагваля таким образом, что, даже если его присутствие будет самой очевидной вещью в мире, оно останется незамеченным.
– Незамеченным для кого?
Он усмехнулся, покачав головой. Я настаивал на ответе.
– Для тоналя, – ответил он. – Речь идет исключительно о нем. Я могу ходить кругами, но пусть это тебя не удивляет и не раздражает. Ведь я предупреждал – понять то, о чем я говорю, очень трудно. Мне приходится погружаться вместе с тобой во все это пустозвонство, потому что мой тональ осознает, что это разговор о нем самом. Другими словами, мой тональ использует себя самого, чтобы понять ту информацию, которую я хочу сделать ясной для твоего тоналя. Скажем