Рассказы о лорде Питере - Дороти Сэйерс

Власть сновидения была так сильна, что он едва ли не удивился, увидев мост на его обычном месте. Он положил руки на деревянные перила, и прикосновение к грубому, необработанному дереву успокоило его. Теперь до «Капризницы» оставалось не более полумили. Ее гладкие стены сверкали в лунном свете, и вдруг он обернулся — ему показалось, что сейчас он увидит вторую башню, башню-двойника, устремившуюся за ним через поля. Однако ничего особенного он не заметил и с удвоенной энергией подступился к холму. Вскоре он уже оказался у подножия башни и с некоторым удивлением увидел, что дверь в ее основании открыта.

Он вошел внутрь, и темнота тут же набросила на него темное покрывало. Нащупывая ногами ступеньки, он медленно поднимался по винтовой лестнице. Глухой мрак сменялся призрачным лунным сиянием, пробивающимся через башенные бойницы. И в этом чередовании света и тьмы петляющая лестница казалась ему бесконечной. Затем, когда его головы коснулось бледное мерцание четвертого этажа, он увидел что-то черное, бесформенное, распростертое на полу. И то неясное чувство, которое вело его к «Капризнице», переросло теперь в твердую уверенность: он шел сюда для того, чтобы увидеть это. Он поднялся выше и склонился над тем, что лежало на полу. Это был Крич, мертвый. А за ним, почти рядом, стояла пара калош. Когда мистер Меллилоу шагнул к ним, что-то подкатилось ему под ноги. Это была белая ладья.

Полицейский врач сказал, что смерть наступила примерно в девять. Значит, в 8.50 он отправился к мистеру Меллилоу играть в шахматы. В утреннем свете были ясно видны отпечатки калош мистера Меллилоу на выложенной гравием дорожке. Следы вели к дальнему концу лужайки, мимо солнечных часов и рыбного садка, через лежащий в низине сад, по темному полю к мостику через речку и затем вверх по склону — к «Капризнице». Глубокие, близко друг к другу расположенные вмятины — именно такие следы оставляет человек, несущий ужасный груз. Но до «Капризницы», ни много ни мало, добрая миля да еще полмили вверх по склону. Врач испытующе оглядел весьма скромные формы мистера Меллилоу.

— О да, — отвечая на его взгляд, сказал мистер Меллилоу, — я мог бы его перенести. Видите ли (мистер Меллилоу слегка покраснел), я из простой семьи. Мой отец был мельник, и всю свою юность я таскал мешки. Но я всегда любил читать, и поэтому мне удалось образовать себя, а потом и заработать немного денег. Так что глупо притворяться, будто бы я не смог перенести Крича. Но я, конечно, этого не делал.

— К сожалению, — сказал инспектор, — мы не можем найти никаких следов мистера Мозеса. (Такого неприятного голоса мистер Меллилоу никогда не слышал: скептический, пронзительный, как звук пилы.) Он никогда не бывал в Фетерсе, это точно. Поттс в глаза его не видел, и уж тем более не посылал его к вам с этой байкой насчет шахмат. И машину его никто не видел. Да, ничего не скажешь, странный джентльмен этот мистер Мозес. Никаких следов у входной двери?... Ну, допустим, там асфальт, а на нем мало что увидишь. А это случайно не его стакан, сэр? Ах, он не пил... Значит, вы сыграли две партии в шахматы в этой самой комнате? Говорят, увлекательное занятие. И вы, стало быть, не слышали, как бедняга Крич подошел к дому?

— Стеклянная дверь была закрыта, — сказал мистер Меллилоу, — и шторы опущены. А мистер Крич всегда входил в калитку и шел по газону.

— Хм! — сказал инспектор. — Значит, он или кто-то еще вошел в дом, прошел на веранду и стянул ваши калоши; а вы и мистер Мозес были так заняты игрой, что ничего не слышали.

— Постойте, инспектор (главный констебль, сидевший за дубовой конторкой мистера Меллилоу, чувствовал себя весьма неловко), по-моему, не так уж это невозможно. Бесшумные теннисные туфли или что-нибудь в этом роде — вот и все. А как насчет отпечатков пальцев на шахматах?

— На правой руке у него была перчатка, — горестно сказал мистер Меллилоу, — а левой рукой, я теперь припоминаю, он вообще ничего не касался, даже шахмат.

— Очень странный джентльмен, — повторил инспектор. — Ни отпечатков пальцев, ни следов обуви, ничего не пьет, глаз не видно, особых примет нет, появился и растаял как дым — прямо человек-невидимка.

Мистер Меллилоу беспомощно развел руками.

— Вы играли этими шахматами?

Мистер Меллилоу кивнул, и инспектор, осторожно придерживая огромной рукой раскатившиеся фигуры, перевернул коробку над шахматной доской.

— Давайте-ка на них посмотрим. Две большие фигуры с крестами наверху и две с шипами. Четыре паренька с прорезями в головах. Четыре коня. Две черные штуковины — как вы их называете, а? По-моему, они больше смахивают на церкви. Одна белая церковь — ну ладно, ладно, ладья, если вам так больше нравится. А где же вторая? Или эти ладьи не как все фигуры — у них нет пары?

— Должны быть обе, — сказал мистер Меллилоу. — В конце игры, я помню, он поставил мне мат двумя ладьями.

Он действительно очень хорошо все помнил. Свой сон и башни-двойники, надвигающиеся на него. Извлекая из кармана шахматную фигуру, он вдруг неожиданно осознал, как называется тот ужас, что метался по опушке леса. Имя ему — смерть.

Инспектор поставил на шахматную доску белую ладью, найденную у трупа в «Капризнице». Она полностью соответствовала той, что уже стояла на доске.

— Люди Стентона, — сказал главный констебль, — их почерк...

Инспектор, сидя спиной к стеклянной двери, наблюдал за побледневшим мистером Меллилоу.

— Он, по-видимому, положил ее себе в карман, когда убирал шахматы, — сказал мистер Меллилоу.

— Да, но, судя по вашему рассказу, он не мог ни отнести ее в башню, ни совершить убийство.

— А не могло так быть, что вы случайно взяли ее и уронили около трупа? — спросил главный констебль.

— Джентльмен ведь уже сказал, что своими глазами видел, как тот парень, Мозес, убрал шахматы, — вмешался инспектор.

Теперь они молча смотрели на него, все до одного. Мистер Меллилоу обхватил голову руками. На его лбу выступили капельки пота. «Что-то должно произойти, — думал он. — Что-то обязательно должно произойти».

И тут, как удар грома, раздался стук в стекло. Инспектор от неожиданности подскочил на месте.

— О Господи, как вы меня напугали! — жалобно сказал он, открывая стеклянную дверь. Струя свежего воздуха ворвалась в комнату.

Мистер Меллилоу удивился. Кто это? Голова перестала соображать. Кажется, друг главного констебля, он исчез куда-то во время разговора. Как мост в его сновидении. Просто вышел из рамы и исчез.

— Увлекательная это игра — расследование, — сказал друг главного констебля. — Почти как шахматы. Кто-то проходит прямо на веранду, а его не замечают. Скажите, мистер Меллилоу, что заставило вас пойти вчера вечером к «Капризнице»?

Мистер Меллилоу колебался. Этот момент он просто опустил. Если уж рассказ о мистере Мозесе звучал неубедительно, то что говорить о калошах, привидившихся ему во сне?

— Расскажите же нам об этом, — настаивал друг главного констебля, протирая монокль носовым платком и вставляя его на прежнее место. — Наверное, женщина, не так ли? Встречай меня при лунном свете, ну и так далее и тому подобное.

— Конечно, нет! — с возмущением ответил мистер Меллилоу. — Я просто хотел подышать свежим... — Он остановился в нерешительности. Какое-то детское простодушие в лице этого человека побуждало его говорить правду.

— Я видел сон.

Инспектор заерзал на стуле, а главный констебль неловко заложил ногу за ногу.

— Божье предостережение, снизошедшее во сне, — неожиданно сказал тот человек с моноклем. — И что же вам приснилось? — он проследил взгляд мистера Меллилоу. — Шахматы?

— Две движущиеся ладьи и мертвая ворона, — ответил Меллилоу.

— Типичный пример смешанной символики, — пояснил тот человек. — Мертвая черная ворона превращается в мертвого человека с белой ладьей рядом.

— Но ведь убийство произошло позже, — напомнил главный констебль.

— Да, но мы действительно закончили игру с двумя ладьями, — настаивал мистер Меллилоу.

— Так уж работает память нашего друга, — сказал человек с, моноклем. — Как у Белой Королевы[43], которая еще до завтрака успевала поверить в шесть невозможных вещей. Так же как и я, между прочим. «Фараон, скажи свой сон»[44].

— Время идет, Уимзи, — напомнил главный констебль.

— Пусть идет,— отозвался тот. — Как заметил один великий шахматист, движение времени приближает нас к истине.

— Кто это сказал? — встрепенулся мистер Меллилоу.

— Дама, которая играла живыми мужчинами, ставила мат королям, папам и императорам, — ответил лорд Питер Уимзи.

— О! — сказал мистер Меллилоу. — Ну тогда... — И он поведал всю историю с самого начала, не утаив своей неприязни к Кричу и ночной фантазии с шагающими электрическими столбами.

— Думаю, это и навеяло на меня тот сон, — заключил он.