Земля - Ли Ги Ен

— Благодарю вас, Сун Ок, — серьезно сказал Кан Гюн. — Пусть пока и без кёри-наммэ[47] но мы будем уважать и любить друг друга, как брат и сестра. Считайте, что с этой минуты мы с вами из одной семьи…

Глубокий вздох вырвался из груди Сун Ок:

— Я так одинока!

В этом непроизвольном горестном вздохе сказалось все отчаяние человека, потерявшего последнюю надежду в жизни… Кан Гюн понял Сун Ок и поспешил успокоить ее:

— Если хотите, Сун Ок, то завтра же мы и устроим кёри-наммэ… У моего отца как раз день рождения; вот вы и приходите к нам завтра утром… И мы перед нашими родителями свяжем себя родственными узами. Хорошо? — С этими словами Кан Гюн встал со своего места.

— Ой, неужели все это правда? Значит, завтра мне можно прийти к вам? — обрадованно воскликнула она, но тут же горячий стыд обжег ее щеки. Как предстанет она перед родителями Кан Гюна?

И Сун Ок тихо промолвила:

— Стыдно, неудобно мне…

— Ничего в этом неудобного нет. Вы устали, Сун Ок… Ложитесь-ка поскорей да отдохните хорошенько.

— Спасибо. Я сейчас лягу…

Мать Сун Ок встала, чтобы проводить Кан Гюна, но он остановил ее.

— Сидите, сидите, я сам дорогу найду!

— Не знаю уж, как и благодарить вас за дочку… — взволнованно произнесла мать Сун Ок. Только теперь она поняла, что дочь ее собиралась утопиться и Кан Гюн спас ей жизнь.

— Что вы, какая тут может быть благодарность!

Вскоре Кан Гюн был уже у себя дома.

Глава шестая

О парне, выжигавшем древесный уголь

Поджидая сына, Кан Са Гва вел со своей женой неторопливую беседу.

Сноха сидела возле распахнутой настежь двери и в почтительном молчании слушала разговор старших.

Ее семилетний первенец лежал, прикрытый одеяльцем, рядом с бабушкой и спал крепким сном.

Кан Са Гва давно уже перешагнул за шестой десяток, но для своего возраста он был крепким, бодрым и красивым. Старик отличался крупным телосложением, носил длинные пушистые усы и бороду, как у легендарного Хо Ми Су, славившегося необычайной красотой. Когда Кан Са Гва садился, подогнув одну ногу под себя, а другую положив на колено первой, и начинал громко читать книгу, его можно было принять за представителя аристократии.

Да так оно, собственно, и было. В молодости он стремился сделать себе карьеру; ходил на кваго[48]. Но вскоре разочаровался в той жизни, какую вел, и решил жить иначе.

В тот год, когда Япония аннексировала корейское государство, Кан Са Гва оставил город и перебрался в родную деревеньку, поближе к могилам предков. Он занялся земледелием, открыл у себя в доме школу и все свое свободное время отдавал обучению деревенской детворы. Но школа эта продержалась недолго: японцы запретили обучать корейских детей на родном языке. Тогда Кан Са Гва, наняв батрака, полностью посвятил себя земледелию, но и из этого ничего путного не вышло: продуктов всегда не хватало, семья бедствовала, попытки поставить хозяйство на ноги терпели полную неудачу.

Лет десять назад Кан Са Гва вынужден был переселиться в края, где жил сейчас. Он открыл на новом месте аптеку; она кое-как и кормила семью.

Кан Са Гва превосходно знал иероглифическую письменность и обладал каллиграфическим почерком. Особенно красиво писал он иероглифические стихи[49].

Это был человек старой закалки. Но он сумел разбить скорлупу консерватизма, шагал в ногу со временем, горячо поддерживал все новое, передовое.

В былые времена в глухих краях, вроде того, в котором проживал Кан Са Гва, немало находилось людей, закосневших в убеждении, что можно прожить и не учась. Кан Са Гва пошел против течения и дал возможность единственному своему сыну окончить среднюю школу в Сеуле.

К японцам старик питал неистребимую ненависть. Бывало, выпьет с приятелями рюмку-другую сури и начнет бить себя в грудь и сетовать на то, что эти безмозглые корейские баре погубили страну, отдав ее на съедение иноземным захватчикам.

Он и в глушь забился потому, что в деревне было меньше японцев и дышалось свободнее.

Когда в августе прошлого года его сын Кан Гюн, возглавлявший отряд самоуправления, захватил полицейское отделение и заставил японцев сдаться, старый Кан Са Гва, на глазах у которого все это произошло, испытал несказанную радость.

— Так им и надо, мерзавцам! Ага! Что я вам говорил? Как ни злобствовали, как ни бесчинствовали японцы, не удалось им покорить наш народ! Что посеешь — то и пожнешь. Если уж быть королем тому, у кого больше силы, давно бы королями у нас были волы!.. Ну, вот я и дожил до счастливых дней; теперь можно и умереть спокойно… Как мечтал я увидеть — пока жив — их позорный конец! И вот исполнилось мое желание…

С этими словами, возбужденно размахивая руками, он обошел тогда всю улицу.

Корея была освобождена, но тридцать восьмая параллель разрезала живое тело страны. Старика волновали эти события. Он говорил, что для корейского народа наступила пора испытаний. Пройдя через эти испытания, народ разовьет в себе национальное самосознание и станет самостоятельным и независимым. Решающую роль сыграют демократические преобразования, свершаемые в Северной Корее. Таким образом, как выражался Кан Са Гва, проявится для корейского народа «закономерность круговорота вселенной». В горниле этих испытаний родятся подлинные патриоты страны. В соответствии со своими не лишенными оригинальности взглядами Кан Са Гва все происходящие в стране крупные политические события: проведение в жизнь решений Московского совещания трех министров, создание центрального органа власти во главе с Ким Ир Сеном, закон о земельной реформе — рассматривал как явления неизбежные и естественные.

Кан Са Гва и сейчас начал было излагать жене свои умозаключения, но старуха плохо слушала мужа: ее тревожило другое. Она, наконец, не выдержала и прервала философствование Кан Са Гва неожиданным вопросом:

— Послушай, что же это такое с ней случилось?.. Как это можно — бросить на произвол судьбы бедную мать и решить распрощаться с белым светом?

— Это ты о Сун Ок?.. Стало быть, была какая-то причина. Женщины — народ упрямый, логики у них не спрашивай. От них можно ждать и не таких глупостей.

— Ладно, пусть будет по-твоему. — Старуха улыбнулась, обнажив беззубые десны. — Но разве просто так, ни с того ни с сего, кончают с собой? Нет, тут что-то было…

— Эх-хе-хе, бывает ведь и так, что женщины лишают себя жизни, поссорившись из-за пустяков со своими мужьями.

— Об этих не стоит и говорить! Это — нищие духом. Но ведь Сун Ок не такая… Хоть и была она содержанкой…

— То-то и оно! Недаром говорится, что красивых судьба не балует… Вот и Сун Ок тоже не повезло: не нашлось для нее хорошего мужа!.. Но унижения и муки, перенесенные Сун Ок в молодости, не пропадут зря: ее ждет лучший удел… Ей ведь и сейчас не поздно выйти замуж. Уверен, что вторая половина ее жизни будет счастливее первой!..

Кан Са Гва не занимался гаданием, но иногда в шутку любил предсказывать людям их судьбу.

— Ну и ерунду же ты городишь, старик!.. — всплеснула руками жена Кан Са Гва. — Да как она может выйти замуж за другого! Сун Ок — женщина порядочная, добродетельная; ей следует до конца дней своих блюсти верность первому мужу.

— Какой же он ей муж? Ради кого должна она всю жизнь оставаться одинокой? Она же не женой была, а содержанкой… В древние времена такое, говорят, было: когда министр Хван, издавший закон о запрещении вторичного замужества, возвращался из дворцовых апартаментов домой, каждый его след был наполнен кровью… Вот что об этом думали в древности… Так как же мы, современные люди, должны на это смотреть? Я тебе больше скажу: если уж считать преступлением вторичное замужество, тогда мужчина, берущий себе, помимо жены, содержанку, — вдвойне преступник!

— Так-то оно так… Да разве мужчину можно сравнивать с женщиной!

— А почему бы и нет?

— Грех говорить такие вещи, старик! Да еще при молодых, — она оглянулась на сноху. Старуха так ничего и не поняла из того, что говорил ей Кан Са Гва. Она только усмехалась, слушая его рассуждения: умничает, мол, старик…

— Время идет вперед, — сказал Кан Са Гва, — а мы на старом месте топчемся. Видать, отжили мы свое, старуха.

— Нет, нет, что там ни говори, я никак не могу с тобой согласиться!

— Да разве ты не знаешь, что во многих странах женщины равноправны?

Так за спорами, разговорами коротали старики часы ожидания. Беседу их прервало появление Кан Гюна.

На следующее утро к Кан Са Гва пришла Сун Ок со своей матерью. Она принесла с собой свинины и бутылку яктю[50].

Старики знали уже от Кан Гюна, почему Сун Ок решила покончить с собой; рассказал он им и о том, что Сун Ок пожелала стать его сестрой. Поэтому с утра все в доме были на ногах и с нетерпением поджидали прихода Сун Ок.