Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время - Коллектив авторов

Следовательно, было логичным прославлять и галлов и франков; галлы объявлялись «могучим и воинственным народом», в течение долгого времени устрашавшим римлян. Но восхваление собственных предков сопровождалось принципиальным отвержением и осуждением всего, что имело отношение к римлянам; галлы и франки противопоставлялись Риму как антагонисты, и этот антагонизм объяснялся, с одной стороны, любовью к свободе, от природы присущем и галлам, и франкам и неприятием ими разврата, жестокости и коварства Рима.

По этой причине Отман рассматривает судьбы и обычаи галлов и франков по отдельности. Принципиальным новшеством является широчайшая источниковая база, явно для опровержения обвинений в фальсификации источников. Отман ссылается на данные Цезаря и излагает свою версию развития Галлии (перенесенную потом в позднейшие издания «Франкогаллии»): «Рассказывают, что до прихода Цезаря в Галлию, там почти у всех народов имелись свободные государства и ни единого ничтожного государя»46. Он подчеркивает мощь и храбрость галлов былых времен, ссылаясь на источники: «Цезарь, Полибий, Страбон, Аммиан и все остальные [писатели] рассказывали о происхождении и древности этого народа, его военных победах, развитии красноречия, а также о географии и природе страны, о частных обычаях народа». Отман уделяет несколько глав своего исследования истории древних галлов, в котором особое внимание заслуживает его рассуждения относительно структуры современного французского языка. Он вынужден отметить, что в нем сохранилось большое количество латинских слов (объясняя это системным внедрением римлянами своего языка и права), но также говорит о наличии греческих заимствований (благодаря греческим колониям на территории Галлии), а также кельтских и германских понятий. Но историческим языком древней Галлии он все же считает кельтский, близкий тому, на котором в те времена говорили в Британии (доказывая этот тезис ссылками на источники). Таким образом, и в отношении французского языка проводится идея его синтезного происхождения.

Сам факт появления на галльских территориях франков и их поселений трактуется как добровольное приглашение в целях борьбы с римлянами Потому-то галлы ничего не имели против сосуществования на одной территории с германскими племенами: «Ничего нет удивительного в том, что когда полчища германцев начали вторгаться в Галлию, то галлы были далеки от того, чтобы сдерживать это нашествие, но активно поддержали его». В отношении франков Отман следует уже сложившейся историографической традиции: он отмечает полное отсутствие информации источников о том, где именно они сформировались как этнос, но все же считает возможным утверждать, что «поселения франков находились неподалеку от берегов Батавии».

Естественно, что в поле зрения Отмана оказывается не только этногенез франков, но и этногенеалогия королевских династий Франции. Для него образцом и подлинной вершиной французской государственности является эпоха Меровингов, в силу этого на передний план выступает происхождение династии и происхождение самих франков. Отман конструирует особый миф об исторической роли Меровингов, основатели которых (в лице Меровея и Хильдериха) стали освободителями Галлии: «Когда франки покинули свою собственную территорию с этими намерениями, они освободили Галлию, как и свою германскую родину от римской тирании, и, перейдя Альпы, освободили большую часть Италии»47. Уже Меровей в его изображении выглядит двойственно; с одной стороны, он, по выражению Отмана, «не упустил случая» воспользоваться общей трагической для империи ситуации и привел франков в Галлию. Но его действия способствовали восстановлению галльской свободы, «когда многие государства обратились к нему за помощью, чтобы вернуть себе свободу, он занял многие кельтские города в центре страны»48. Величию легендарного короля способствует и его гибель – он пал в битве с Атиллой, «в царствование продажного и развратного государя Валентиниана III». Итак, первые франкские Меровинги проявили себя как апологеты народной свободы, боролись с захватчиками гуннами и противопоставлены низменности римских императоров.

Характерен еще один штрих: по мнению Отмана, и до Меровея и Фарамонда было множество франкских королей на территории Галлии, но они оставались чужаками и «ни один из них не достиг непререкаемой власти внутри Галлии»: королями Галлии они становятся только после восстановления свободы и доказанной представителями династии готовности защищать галлов. Даже Меровей, который «был, конечно же, королем франков», для галлов «остается чужестранцем и чужаком, который не был возведен на трон в Галлии по воле и избранию собравшихся народов». Основы законной власти Меровингов были заложены согласно Отману только Хильдерихом, который «в конце концов отвоевал свободу Галлии, освободив ее от римского рабства после борьбы, продолжавшейся более двухсот лет, и заложил твердые и прочные основы этого королевства» 49.

Короче, именно страсть к свободе и ненависть к поработителям сближают два народа и объединяют его в единое целое. А поэтому оба народа в согласии принимают единого правителя: «Первым же королем Франкогаллии, провозглашенным как франками, так и галлами на общем собрании двух народов, стал, как мы уже сказали, Хильдерих, сын Меровея». Опыт, по мнению Отмана, оказался удачным, так что «к моменту его (Меровея) смерти из двух народов – франков и галлов – уже было создано единое государство, и они единодушно избрали королем сына Меровея Хильдериха»50 при всеобщем ликовании. Изо всех этих весьма сомнительных по доказательству положений и явно тенденциозных выкладок Отман приходит к серьезнейшему историческому выводу. Он подчеркивает синтезный характер этногенеза французов и огромную роль в этом процессе германского начала: «после основания королевства Франкогалллии, «образовалась единая народность из двух, так если этот народ был дважды рожденным, а в результате их взаимопроникновения возник единый язык, а также сплавились воедино установления, учреждения и обычаи»51. Из этого вытекает весьма актуальный вывод о том, что французы как прямые наследники франков и галлов должны также сопротивляться тирании и любить свободу.

Расширяя масштабы исторической роли франков Ф. Отман, выдвигает тезис о спасительной миссии франков для Галлии, миф об извечной свободе франков и их законном праве на сопротивление королям и их низложение, – позиция, откровенно продиктованная политическими убеждениями идеологов тираноборчества (две позиции подряд это по моему слишком).

Таким образом, во второй половине XVI века наблюдается разрыв с уже сложившейся историко-культурной традицией; на передний план выдвигается история раннего средневековья, эпоха не только создает новую политическую мифологию, но отличается системным и последовательным обращением именно к национальной истории, причем чаще всего к ее раннему периоду, – колыбели народа и государственности. Само развитие исторической мысли Ренессанса во многом было обусловлено стремлением к национальной самоидентификации и ростом национального самосознания. Сохраняется типичная для XVI в. синтезная концепция и доказывается слияние нескольких этносов, проживавших в разное время на территории Галлии в единый народ и участии в этом процессе вплоть до греков и бриттов. Наконец, характерно, что в этой мифологии отчетливо проявляются прогерманские или прогалльские настроения в противовес романскому началу. Политическая идеология Франции XVI в. будь-то в варианте строго охранительных позиций или оппозиционна по отношению к абсолютизму, и неразрывно связана с формированием представлений о национальной самоидентификации французов, которую питало историческое прошлое народа. Весь менявшийся комплекс политических и культурно-исторических мифов по своей сути был нацелен на создание определенной концепции генезиса и эволюции французского народа и государственности, которая обеспечивала прославление их и доказывала древнейшее происхождение Франции и французов, и их превосходство над прочими народами и государствами Европы. Тенденциозная концепция в конечном счете служила процессу становления национальной идентичности и самоидентификации в коллективном сознании общества. Интерес к своим национальным корням определил детальное изучение древнейших традиций, культуры и языка, обращение к генезису и этногенезу французской нации, роли отдельных этносов в этом процессе. В этом процессе особое место занял анализ институциональной истории. В центре внимания при этом оказывались древнейшие факты национального прошлого, проблема национальной самоидентификации сопровождалась обращением к проблеме origo. Основой сложной политической мифологии становится проблема этногенеза, изучение которой послужило в итоге рождению национального мифа. Рецепция Троянского мифа позволяла отнести происхождение Французского королевства и первой династии Меровингов к временам более древним, чем эпоха классической античности, провозгласить синтезный характер этногенеза французов, перейти к германистской, а в дальнейшем к прогалльской концепции и наконец, к идее слияния многих этносов в единый французский народ (от кельтов и германцев до эллинов). При этом мифологическая составляющая была безжалостно отброшена, зато активно шел процесс мифологизации истории. Доказательством этнической общности становится близость не только менталитета, обычаев учреждений и черт характера, но и языков и литературы. Впервые доказывался тезис о формировании национального языка из нескольких языков и диалектов. Интерес к историческому прошлому и origo народов, литературе и языку, – как знаки нового аспекта в общественном сознании – самоидентификации демонстрировали рождение нового качества общности во Франции XVI в.