Кавалер по найму - Василий Казаринов

— Я знаю эту квартиру, — пробормотал я.

— Что? — спросил Денисов. — Какая квартира?

Еще бы мне ее не знать… Одна из квартир. Другая была на Кутузовском, в двадцать шестом доме, том самом, где когда-то жил генсек. Третья — на Тверской, в доме, где квартировала Алла Пугачева.

— Знаешь, майор… Теперь я уж точно ничего не понимаю.

Телефон, чей номер висел в памяти моего мобильника, был мне в самом деле хорошо знаком — он стоял на мраморном столике в просторной, светлой гостиной, обставленной антикварной мебелью из карельской березы.

И именно по этому телефону звонила с моего мобильника Бэмби, прежде чем унестись в аэропорт.

Я попросил Денисова оказать мне еще одну услугу — опять информационного свойства — и положил трубку.

Есть в картотеке запахов, рассортированных в архивах моей памяти, один особый — это запах бедности. Что в нем? Сладковатое дыхание рассохшегося, потяжелевшего под грузом долгих лет мебельного дерева, в которое тонко вплетаются пары нафталина над ветхим тряпьем в платяном шкафу и стопками изношенного постельного белья. Кривая физиономия стоптанного башмака, неряшливо, носком ботинка, отколупнутого с утомленной ноги и опрокинувшегося скошенным каблуком вверх на пыльном коврике у порога. Кисловатый выдох пустой пивной посуды, скопившейся в углу на кухне. Сухой, шершавый аромат черствой хлебной корки на застеленном старой газеткой кухонном столе. Прохладный зевок холодильника, открывающаяся дверца которого дохнет на тебя запахом прокисшего молока. Сухая, обратившаяся в горьковатую пыль земля в цветочном горшке на подоконнике. Грубый помол дешевого папиросного табака. Пыточное журчание воды из прохудившегося, подернувшегося отвратительной влажной слизью сливного бачка в туалете. Чавкающая походка механизма в допотопном будильнике на облупившейся прикроватной тумбочке… Предчувствие этих звуков и запахов тронуло меня уже в тот момент, когда я, набрав в середине следующего дня тот телефонный номер, что был указан в тонкой школьной тетрадке, услышал на том конце провода надтреснутый мужской голос.

Я попросил позвать к телефону Лизу, собеседник деревянным тоном сообщил, что ее нет дома. Представившись школьным приятелем — мы устраиваем встречу одноклассников, — я напросился в гости, но — вот ведь память худая! — забыл адрес.

Причуда состояла в том, что жила Лиза совсем неподалеку от того дома, контуры которого вчера ночью выстроились в памяти. Нужный мне дом располагался в паре минут ходьбы от того угла, к которому некогда плавно швартовался отделанный внутри кожей «мерседес».

Узкий, метра полтора шириной, проход между огороженными железным заборчиком газонами вывел меня в тыл старого, сложенного из красного кирпича семиэтажного дома и вытолкнул прямо к огромному помойному контейнеру с белым клеймом «Theuerzeit» на боку. Возле него в напряженной позе стояла женщина лет тридцати, вполне интеллигентной наружности. К ногам ее жались три объемные пластиковые сумки. Ее застывшая поза, отсутствующий вид и то главным образом обстоятельство, что она нисколько не смущалась тех малоаппетитных паров, что витали у распахнутой пасти контейнера, меня озадачили. В чреве помойки возникло какое-то шевеление, у кромки стального люка показалось лицо мужчины — опять-таки вполне приличное. Он протянул женщине пару пустых пивных бутылок и опять пропал в недрах железного ящика. Она наклонилась, аккуратно укладывая посуду в одну из сумок. Я закурил, краем глаза следя за парочкой явно помойного вида персонажей, направлявшихся в нашу сторону из глубин двора, — их ветхие лица казались грубо вылепленными из бурого папье-маше. Лениво, на блатной манер жестикулируя, они стали о чем-то полемизировать с женщиной, то и дело хватая ее за руки, она беспомощно вертела головой в поисках если не помощи, то, во всяком случае, сочувствия.

Наши взгляды встретились. Меня поразила прозрачная ясность ее светло-серых глаз.

В этот момент ожил мой мобильник. Я достал его из кармана, поднес к уху и как-то разом обмяк, не то чтобы услышав, а скорее, почувствовав звук знакомого дыхания — она, по обыкновению, некоторое время молчала, слабо дыша в трубку, потом подала голос:

— Ну как ты, милый?

— Ничего. Хотя… Это немного странно, зверек.

— Что?

— Ну, как правило, ты приходишь ко мне по ночам. Или я к тебе. И вот ты объявилась среди бела дня.

— Знаешь, я испугалась.

— Тебя кто-то напугал?

— Да. Ты. Вчера. Я почти всю ночь не спала.

— Господи, извини…

Наверное, я просто очень устал вчера.

— Ну слава богу, — с видимым облегчением выдохнула она. — С тобой все нормально?

— Да, конечно, зверек. Ну пока, у меня дела.

На самом деле я испытывал то ощущение потерянности и ноющей, с замиранием сердца, прохладной пустоты внутри себя, какое жило во мне издавна, впитавшись в мышечные ткани, — оно прорастало из тех времен, когда я только начинал робко и без должной ловкости пробовать крепость своих крыльев, это было в шестом классе, точнее, после его окончания — отец впервые взял меня с собой в партию, мы пару дней провели на базе, в каком-то сером, застроенном унылыми бараками поселке, а потом ушли в тайгу. И я потерялся.

Я отошел в потемках от лагеря, плутанул, и чем резче, безоглядней дергался, мечась из стороны в сторону, тем больше усугублялось мое положение. Я был в огромном темном лесу, наполненном тревожными звуками, запахами, голосами диких зверей, с которыми я, хрупкий мальчишечка двенадцати неполных лет, оказался один на один. Я приготовился к смерти. Но мне повезло. Мой нюх уже тогда был острым — я уловил запах дыма костра. И пошел на него. И пришел к нашему маленькому лагерю. Костер догорал и дымил. Отец спал в палатке и приглушенно ворчал во сне, словно пытаясь магическим заговором отогнать от меня ощущение покойного ужаса, все еще окутывавшее меня наподобие сладковатого дымка, парящего над притухшим костром. И вот опять — сквозь прошедшие с той давней поры годы — оно настигло меня, медленно бредущего в сторону помойного контейнера.

В таком совершенно беззащитном состоянии я и нашел себя стоящим напротив парочки помойных типов, к которым успело присоединиться примерно такое же угловатое существо женского пола.

Да, это была женщина или, может быть, девушка — возраст определить было трудно — с зеленоватым, опухшим лицом и на жабий манер выпученными, воспаленными глазами.

— Если не секрет, — деликатно осведомился я, уводя взгляд в землю, — что тут происходит?

— Отвали, — лениво ответствовало земноводное.

— Нет, ребята, в самом деле, — отчего-то настаивал я, хотя при обычных обстоятельствах моя натура предписывала не вмешиваться в такого рода уличные заварушки, а равнодушно следовать мимо, — в чем проблемы-то, а, граждане?

Помойная парочка — это были совсем еще не старые, не больше тридцати лет, мужики — медленно повернулась в мою сторону.

— Отвали, — приветствовал меня один из них, длиннорукий павиан с крохотными, близко посаженными глазами, под одним из которых вспухал лиловый синяк.

— Да бросьте вы, пожалуйста, — вяло отмахнулся я. — Против вас я ничего не имею. Сделайте одолжение, оставьте эту женщину в покое, я вас очень прошу.

Что произошло потом, я толком объяснить не в состоянии.

Я прекрасно видел: ленивый замах, грязный кулак, летящий к моему лицу — поставить простой блок против этого удара мне труда не составляло, — но вместо этого я как-то неловко поджался, съежился, втянул голову в плечи и попытался заслонить лицо ладонями.

Кулак пробил вялые руки, тупо ткнулся в скулу и соскользнул к губам, и я сразу ощутил солоноватый привкус. Посасывая раненую губу, я закрыл лицо руками, согнулся, подставив затылок под очередной удар, который свалил меня на колени. Третий удар наверняка отправил бы меня в нокдаун, однако его не последовало — краем глаза я успел заметить милицейский «уазик», выворачивавший из-за угла дома. Должно быть, он и спугнул мужиков, которые бросились наутек. Стоя на коленях, я медленно приходил в себя, пытаясь понять, что же все-таки произошло: мне случалось пропускать удары, и не раз, но впервые за то время, когда я по-настоящему ощутил силу моих крыльев, цепкость лап и крепость клюва, меня били словно безответную боксерскую грушу.

— Дело дрянь. — Я еще раз ощупал разбитую губу.

Это все теплое дыхание неведомого мне зверька. Когда она вот так дышит рядом, мне отказывают природные инстинкты.

Придя в себя окончательно, я поднялся с асфальта, тряхнул головой, огляделся: Милицейский «УАЗ», не остановившись, проехал мимо. Пара сбивших меня с ног приматов куда-то пропала. Я поискал взглядом их подружку, — никак не отреагировав на бегство сотоварищей, она стояла, привалившись плечом к гаражу, и тупо пялилась на газон. Проследив направление ее взгляда, я озадаченно поморгал.