Соблазненные луной - Лорел Гамильтон

Лицо Риса отразило полную панику, прежде чем он успел скрыть ее за привычной ухмылкой.

– Даже не знаю, что опасней: решит ли он использовать Мерри для поддержания своих гаснущих сил или сочтет, что с такими способностями она будет слишком сильной королевой.

– Соперницей, хочешь сказать? – уточнил Дойл.

Рис качнул головой.

– Нет, не соперницей. Даже если Мерри всех нас снабдит божественной силой, в схватке один на один ей это не поможет. Право вызова есть у всех благородных сидхе, а король по многим нашим законам расценивается наравне с другими дворянами. – Он посмотрел мне в глаза. – Я помню, что две твои руки власти – штука неприятная, но я видел, как дерется Таранис.

Он поцеловал меня в лоб и шепнул:

– Тебе не победить.

– В последний раз Таранис дрался на дуэли еще до заклятия Безымянного, – напомнил Дойл. – Кто знает, что он утратил и что сохранил?

Рис сердито глянул на Дойла.

– Она погибнет!

– Я не подталкиваю принцессу бросить вызов Королю Света и Иллюзий, Рис. Но я не намерен переоценивать его силы. Мы все многое утратили с последним заклятием. Просто кое-кому удается скрывать потери лучше, чем остальным.

– Может, ты прав, – сказал Рис, прижимая меня так крепко, словно боялся, что Дойл потащит меня на дуэль прямо сейчас, – может, я переоцениваю Тараниса с его двором. Но может, это ты их недооцениваешь.

– Не приписывай мне то, чего я не говорил. Благие опасны и очень сильны. Их двор сохранил больше магии, чем наш. В их большом зале еще растет великое древо, и оно покрыто листвой, хотя листва теперь цвета осени. Их сила осталась с ними. – Дойл покачал головой и сел за стол, положив подбородок на скрещенные руки, так что лицо оказалось вровень с чашей. – Мы не готовы заставить Тараниса заплатить за его преступления. Мэви не сможет свидетельствовать против него, потому что она – изгнанница; слово изгнанника не считается уликой против жителя волшебной страны. Свидетельство Букки-Ду о том, что Таранис участвовал в освобождении Безымянного, слишком легко повернуть против самого Букки.

– Как это? – не понял Никка.

– Ты же видел, во что превратился Букка. А ведь он был великим лордом – вождем корнийских сидхе, когда нас было еще так много, что мы разделялись на племена. Сейчас же он похож на уродливого карлика. Благие не поверят, что он тот, кем себя объявляет, а даже если поверят – против него обратят его собственные слова. Если он объявит о вине Тараниса, он признает и свою вину. Таранис может отрицать свое участие и велеть казнить Букку за то, в чем он признался. Преступник наказан, правосудие торжествует, а единственный свидетель участия Тараниса мертв. Тонкая работа.

– Очень на него похоже, – признал Рис.

– Но Букка – под охраной королевы, – возразил Никка. – Его сторожат неблагие.

– Да, – согласился Дойл. – Вот только слухи уже поползли, хоть королева никому из охранников не говорила, за какую вину Букка сидит под стражей.

– Что за слухи? – спросила я.

– Слухи о Безымянном и о том, кому было выгодно наслать его на Мэви Рид. Пока при дворах фейри дело только слухами и ограничивается, но о нападении сообщили все крупные средства массовой информации, а среди сидхе обоих дворов многие прислушиваются к людским новостям. – Он не отрывал глаз от чаши, будто она его гипнотизировала. – Почти все знают, что Таранис лично изгнал Мэви. Шепот уже пополз. Если б у него были в распоряжении какие-то другие способы убить ее на расстоянии, думаю, он бы не стал медлить. Может, Безымянное и нельзя связать непосредственно с Таранисом, но уж очень это мощная магия – и все знают, куда оно направилось, как только его выпустили.

– Сам страх Тараниса его и выдаст, – сказал Холод.

– Может быть, – согласился Дойл, – но обложенный волк опасней того, что гуляет на свободе. Я не хотел бы оказаться поблизости от Тараниса, когда он поймет, что у него не осталось выхода.

– Что возвращает нас к вопросу, зачем ему понадобилось меня лицезреть, – сказала я и высвободилась из надежных объятий двоих мужчин. Слишком много загадок, слишком много событий, чтобы объятия могли меня успокоить. Я поступала больно уж по-человечески, но мне просто не хотелось оставаться в чьих-то объятиях.

– Он утверждает, что хочет возобновить родственные отношения с новой наследницей неблагого трона, – ответил Дойл.

– И ты веришь ему не больше, чем я.

– Крупица правды в этом есть, иначе он солгал бы, а мы друг другу не лжем.

– Зато опускаем так много правды, что с тем же успехом могли бы и врать, – заметила я.

Шалфей залился золотым колокольчиком.

– Ах, принцесса и вправду знает свой народ!

– Мы твое молчание купили, – напомнил Дойл. – Так помолчи, если ничего полезного сказать не можешь. – Он угрюмо глянул на эльфа, выписывающего круги под потолком. – Помни, Шалфей, если Неблагой Двор падет, твоей судьбой станут распоряжаться благие, а им тебя любить не за что.

Шалфей приземлился на край стола, сложил крылья за спиной и уставился на Дойла снизу вверх – хотя сейчас, когда голова Дойла лежала на руках, их глаза были почти на одном уровне.

– Если Неблагой Двор падет, Мрак, то не феи-крошки пострадают первыми. Благие нас не любят, но и угрозы в нас не видят. А вас они развеют по ветру. Любого из нас могут прихлопнуть, как надоедливую муху, но нарочно нас преследовать не станут. Наш народ уцелеет. Скажут ли неблагие о себе то же самое?

– Так может случиться, – признал Дойл. – Но разве твоему народу хочется всего лишь уцелеть? Жизнь – лучше, чем ее противоположность, но жить только ради того, чтобы выжить, – довольно утомительно.

– Думаешь запутать меня своими умолчаниями и полуправдой?

– Думай что хочешь, человечек, но когда я говорю, что судьбы фей-крошек каждого двора связаны с судьбой их сидхе, я говорю только правду.

Они глядели друг на друга не мигая; Шалфей первым прервал поединок взглядов и вздохнул. Ну, я и не сомневалась, кто сдастся первым.

– Права принцесса, никому из сидхе верить нельзя.

Дойл слегка приподнялся и пожал плечами.

– Не стану спорить, это ко многим из нас относится. – Он посмотрел на меня через всю комнату. – Много бы я отдал за то, чтобы знать истинную цель приглашения Тараниса. Похоже, ее не знает никто. Его собственные придворные недоумевают, зачем ты ему понадобилась. Настолько понадобилась, что он затевает пир в честь смертной.

– Он – моя дядя, – напомнила я.

– И часто он относился к тебе как к племяннице? – съехидничал Дойл.

Я качнула головой.

– Он чуть не забил меня до смерти, когда я спросила, почему изгнали Мэви Рид. Ему на меня плевать.