Посторонним вход воспрещён - Борис Борисович Батыршин

Так что мою персону в отделе законно восприняли как «кадра на вырост», а потому воспитывать взялись всерьёз. К тому же – кто из оперов откажется погонять по своим делам бесплатную рабсилу, да ещё и с высшим юридическим? В результате, каждый раз до дома я добирался на гудящих ногах, выматываясь сильнее, чем на тренировках перед городским чемпионатом по пятиборью, в котором участвовал уже три года кряду. Вот и сегодня: не успел закончиться инструктаж, не успели «старшие товарищи» расставить по местам разномастные стулья, собрать бумаги, покурить на лестничной площадке второго этажа, где всегда кучкуется народ после инструктажей, – как меня уже выцепил из общей массы мой непосредственный босс, капитан Верховцев, акула сыска районного масштаба.

– И за что же мне такое счастье, товарищ капитан?

Сказать, что я был растерян – значило сильно смягчить ситуацию. Несколько минут назад, услышав от капитана Верховцева: «Зайди-ка, стажёр, тут тебе решили поручить кое-что самостоятельное…» я влетел в кабинет босса, как на крыльях. Моего энтузиазма хватило минуты на три – до того момента, как я пробежал глазами первый листок в тощенькой папке. Капитан подал мне её с двусмысленной улыбкой, словно под бледно-жёлтым старорежимным картоном с крупной надписью «Дело №…» скрывалось нечто скабрёзное.

– Напомни-ка, стажёр, – снисходительно потянул капитан, – что ты там вчера после планёрки позволил себе высказаться по вопросам литературы? Остроумно так, с перчиком, коллеги ещё смеялись?

Ах, вот оно что! «Нам умные не надобны, нам надобны верные…» А ведь предупреждал меня Макеев, что начальник следственного отдела во-первых, обожает «мужскую» литературу про супергероев, пальбу и визиты в прошлое, а во вторых, лишён зачатков чувства юмора? Что нисколько не мешает ему входить в пятёрку наикрутейших сыскарей Первопрестольной.

Увы, Боря уже вторую неделю парится в нервной клинике Алексеевской больницы. И когда я собрался сострить по поводу попавшегося мне на глаза томика с логотипом серии псевдо-исторической фантастики, заткнуть меня было некому. Томик я приметил на столе в комнате для инструктажей (бывшем «Красном уголке», как успел поведать Боря) – и оставил её там не кто иной, как начальник отдела сыска, майор Михнёв. Но я же не знал! Разглядел только обложку, где красовался бравый спецназовец в пятнистом камуфляже, под сенью российского триколора. В одной руке молодец держал совершенно не подходящий к его костюмчику пулемёт системы Льюиса, а другой резал горло отвратительного вида типчику в комиссарской кожанке. Фуражку украшала голубая пентаграмма, а физиономия… в общем, за такую картинку где-нибудь в Германии можно схлопотать срок по антисемитской статье. Название оказалось соответствующим, так что сдерживаться я не собирался – и, увлёкшись, не обратил внимания, как враз стих смех вторивших мне коллег. Закончив очередной остроумный пассаж я всё же учуял неладное, и обернулся, следуя за напряжёнными взглядами коллег, уставившихся на что-то у меня за спиной. Майор Михнёв (надо же, как незаметно подобрался, он что, в мягких тапочках ходит по управлению?) одарил меня доброй улыбкой и проследовал в свой кабинет. А я остался на лестничной площадке, служившей отделу курилкой, всей кожей ощущая сочувственно-иронические взоры…

Ну что ж, за что боролись – на то и напоролись. Будет мне и пентаграмма, и роковые тайны. Стажёр Онуфриев получил уникальную возможность раскрыть одно из самых резонансных дел современности.

Вот уж точно – «язык мой – враг мой». Податься, что ли, в охранники?

День первый

Первое впечатление – самое сильное

Алиса не удивилась. Вообще. Только что на тротуаре никого не было – и вот уже стоят и озираются трое, все в архаичной, не по сезону, тёплой одежде. В точности, как описывала бдительная собачница Антонина Сергеевна!

Первым из троих «гостей» бросился в глаза господин с аккуратной тёмной бородой, богатырского телосложения, в каракулевой шапочке и необъятной шубе нараспашку. Рядом с ним – смутно знакомый парень лет двадцати с небольшим, в тёмной шинели старомодного покроя. Парень поддерживает под локоть мелкого скособоченного дядечку в пенсне.

– С сезоном-то ошибочка вышла, господа. Не жарко?

В этом весь дядя Юля. Он и в такой момент не смог удержаться – иронизирует, не желая показать удивления. Молодой человек с изумлением воззрился на «комитет по встрече»:

– Нет, мы… вы что, ждали нас?

– Ваша правда, с погодами мы малость не угадали. – не стал спорить крупный господин. Он постучал ботинком о ботинок, сбивая с комья снега – они падали на горячий асфальт и растекались тёмными лужицами. – Ну, так ведь издалека добирались, вот и обмишулились. Шутка сказать: сто тридцать лет, это вам не жук чихнул. Верно, Вильгельм Евграфыч?

Тип в пенсне не ответил – сил у него хватало только на то, чтобы не уронить проволочную конструкцию, который он судорожно прижимал к груди. А штучка-то знакомая! Точно: в переплетении проволок знакомые чёрные бусинки…

И тут саму Алису повело – да так, что она чуть не повалилась на тротуар. Господин в шубе еле успел её подхватить. «Искалка» полетела на тротуар. Лоб девушки покрылся крупными каплями пота, ноги сделались ватными, не держали…

– Что-то вы, друзья мои… – тревожно, уже без иронии начал дядя Юля, но молодой человек в шинели перебил:

– У меня рядом, квартира! Давайте-ка туда. Это недалеко, за угол и немного дворами…

Алиса подняла глаза на говорившего.

– Смольский! Дядя Юля, это же пропавший Роман Смольский!

И снова повисла на руках господина в шубе, будто этот вскрик отнял у остаток сил. Плюгавый господин закашлялся, побелел как бумага, и, в свою очередь, чуть не повалился на тротуар.

Алиса пробыла в отключке всего несколько секунд. Придя в себя, она обнаружила, что её усаживают на заднее сиденье «Короллы», а дядя Юля, чертыхаясь сквозь зубы, запихивает в багажник загромождавшие приборы салон. Здоровяк устроил Алису и старался вовсю, обмахивая её сложенной вдвое каракулевой папахой. Рядом Смольский пытался запихнуть на переднее сиденье скрюченного Вильгельма Евграфыча – так, кажется, его назвал попутчик? Проволочная конструкция сиротливо притулилась на капоте.

Алиса помотала головой. Окружающая действительность плыла, сливаясь в размытые блёклые ленты. Девушку затошнило.

Дядя Юля захлопнул багажник.

– Обоим операторам стало плохо. Так каждый раз бывает?

– Похоже, да. – растерянно отозвался Смольский. – В прошлый раз Вильгельм Евграфыч тоже лишился чувств. – Я же говорю: давайте их ко мне, пусть хоть немного отойдут.

Тошнота отпустила, мир приобрёл чёткость. Алису по-прежнему слегка качало, но это уже можно было пережить.

– Вы кто? – обратилась она к здоровяку, отстраняя рукой «веер». – Спасибо, мне уже лучше…

– Прошу прощения, не представился, сударыня. Недосуг было – вы в обморок свалились. Гиляровский Владимир Алексеевич, репортёр «Московских ведомостей».

– Что, настоящий? – опешила девушка.

– Простите, не понял?

– Ну, в смысле, Гиляровский – настоящий? Тот,