Ночная Земля - Уильям Ходжсон

Тут я заметил, что избежал ран и телесный ущерб ограничился синяками, левую ногу мою стиснул острый и волосатый коготь, однако панцирь спас меня от соприкосновения с ним. Я стряхнул с себя мерзость и пинком отправил ее в огненное жерло.

Теперь чудовищное создание уже рассталось с жизнью, но я держался в стороне от него на противоположной стороне низины, так как опасался приблизиться. Тут я уселся, чтобы все обдумать, и наконец решил, что не знать душе моей мира, пока я не смою с себя мерзкую грязь.

Тогда я настороженно углубился в ночь, разыскивая горячий ключ; они попадались мне в изобилии. Я часто натыкался на них неподалеку от огненных жерл и рассчитывал, что поиски будут недолгими. Почти сразу же, едва ли не в сотне шагов, мне попалась небольшая низина, в которой пыхтели три маленьких огненных жерла, а за третьим из них курилась парком лужица.

На этот раз, прежде чем спускаться, я обошел низину по краю, проверяя все моховые кусты, однако не обнаружил ничего такого, что могло бы испугать меня. После я спустился к жерлам, но не нашел там никаких чудовищ. Однако кое-что все-таки помешало мне снять панцирь, чтобы искупаться в горячей лужице. Дело в том, что я наступил на маленькую змею, которая немедленно обвила мою ногу, однако не смогла прокусить благословенный металл. Я сбросил презренную тварь рукояткой Дискоса. Словом, я не мог омыться нагим, а потому попробовал воду, которая оказалась не слишком горячей, снял ранец, кисет и плащ. Положив их возле Дискоса на краю теплой лужицы, я вступил в воду и немедленно глубоко погрузился в нее, потому что нашел не лужу, как мне сперва показалось, а бездонный колодец, полный, горячей сернистой воды. Словом, человек может проявить глупость, даже считая, что обнаруживает великую осторожность; и я принялся укорять себя, за то, что слишком доверился неизвестным краям, в чем вы, конечно, со мной согласитесь. Однако дурацкая опрометчивость неразделима с природой человека, поэтому не стоит слишком уж смеяться надо мной.

Не измерив заранее глубину, я ушел под воду с головой; но постарался сразу же выбраться. Оказавшись на суше, я начал отплевываться и тереть глаза, ибо сернистая вода оказалась достаточно едкой, однако она сделала свое дело и смыла всю мерзость с моего панциря, рук и лица. После этого я взял Дискос и омыл оружие, после чего подверг очистительной процедуре ранец, кисет и плащ.

Совершив это, я попытался было согреться возле огненных жерл, но, приблизившись, насчитал возле них около двадцати змей и был рад побыстрее покинуть это место.

Тем не менее — согласитесь — согреться было необходимо. Я надел на себя кисет и ранец, взял Дискос в руку и побежал к той низине, в которой сражался с Желтой Тварью, а плащ нес в левой руке.

Перебравшись туда, я с искренней радостью убедился в том, что у этого жерла змей не было; я сразил хозяина здешних мест, безусловно губившего всякую забредавшую к огню тварь, и новое зло еще не успело найти дорогу сюда.

Размышляя об этом, я сушил свой панцирь, оставаясь на другой стороне жерла — подальше от чудища. И наконец сообразил, что нашел надежное укрытие для сна; ни одно живое существо не придет сюда, чтобы сотворить мне зло. Впрочем, всякий на моем месте мыслил бы подобным образом.

Набравшись решимости, я так сказать, спрятал в карман свою брезгливость, пребывая в тишине и покое. И уж конечно ел и пил, а потом отправился посмотреть на мертвое чудовище, чтобы убедиться в его смерти. Получив полнейшее свидетельство оной, я возвратился к огненному жерлу и уютно устроился на песке, потому что уже успел высохнуть. Я закутался в плащ и пристроил у себя на груди Дискос, верного друга, воистину выручившего меня в беде; мне все казалось, что оружие знало и любило меня, и пусть эта мысль может оказаться всего лишь фантазией, я старался показать оружию свою приязнь и расположение.

Прежде чем уснуть, я огляделся вокруг, но над краем низины не выступила даже маковка Великой Пирамиды; я отошел столь далеко, что она уже не могла со своей чудесной высоты заглянуть вниз, в ту яму, где я ночевал.

Я положил голову на ранец и кисет, служившие мне подушкой, и обратился мыслями к Наани, как делал всегда во время своего странствия… иногда мне приходилось просто изгонять ее из своих мыслей, чтобы уснуть. Впрочем, в подобных случаях меня чаще посещали горькая печаль и тревога; я ведь не знал, какой именно Ужас мог подбираться к ней из ночного безмолвия в этот самый миг. Часто такие мысли вовсе отгоняли нужный мне сон, хотелось встать и идти, пока не упаду. Словом, этими мыслями я мог превратить свое путешествие в сущую глупость и умереть, так и не избавив Наани от гибели, если таковая ей и вправду угрожала.

Вскоре, утомленный сражением и усталостью, я погрузился в сон, и тело мое весьма болело по пробуждении. Движениями я прогнал боль, а потом съел две таблетки и выпил воды, после чего надел снаряжение и углубился в ночь с Дискосом в руке. И сердце мое было радо тому, что во время сна со мной ничего не случилось.

Потом я шел шесть часов, остановившись ненадолго, чтобы поесть и попить, после чего продолжил путь. Ну а во второй трети дня увидел справа, вдалеке от себя, двоих странных и удивительных людей, светящиеся фигуры которых были словно сотканы из белого тумана. Заметив, что эти существа, ростом достигающие сорока футов, но не имеющие плоти, приблизились ко мне весьма быстро, я нырнул поглубже в ближайший моховой куст. Призраки миновали меня столь же тихо, как в наши дни скользят по небу облака. Кажется, они прошли буквально в сотне фатомов[2] от меня, однако в этом я не могу быть уверен — кто из вас может сказать, где находится радуга? Призраки углубились в ночь и исчезли, но шли они откуда-то с севера. Они меня не заметили. Способны ли они были причинить вред, не знаю, однако со мной ничего не случилось.

И я лежал в моховых кустах, пока они не исчезли из вида, не сомневаясь в том, что видел тех самых Туманных Людей, о которых сообщалось в старинных Анналах. Их никогда не замечали вблизи Пирамиды, но во время наблюдений через Великую Подзорную Трубу мне самому иногда казалось, что я замечаю людей, словно бы сотканных из тумана. Однако они всегда проходили весьма далеко, и многие были уверены, что таким образом глаз воспринимает гонимые ветром облака пара, другие же с этим мнением не соглашались, как часто бывает среди ученых.

Пользуясь случаем, замечу, что весьма сложно повествовать о подобных явлениях, обращаясь к людям нашего века. Пытаясь донести истину, я часто испытываю искушение умолчать о многом из того, что видел. Однако я должен или рассказать свою повесть, или она будет отягощать мою душу. Так что внемлите мне, внемлите с сочувствием и пониманием.