Приют Одиннадцати - Вячеслав Ракитянский

Время сейчас играло против Завьялова. Скрыть положение на фронте было уже невозможно, начались бомбардировки. Эвакуировали людей и целые предприятия. Поговаривали даже, что по Ярославской области рыщут истребительные батальоны, отлавливают диверсантов, разведчиков и дезертиров. Нервничал начальник лагеря, зверели конвойные, затаились зеки. Линия фронта медленно, но уверенно ползла на восток. Немецкие танки были в пятидесяти километрах от границы Ярославской области, выходили к Волге. Медлить с побегом дальше было некуда, и Завьялов решил рвануть до конца лета.

Основное препятствие — постоянное присутствие двух вертухаев во дворе дома Осипчука. Если Паша решит эту проблему, остальное будет не так сложно. Со всеми проволочками до Пятигорска он надеялся добраться меньше чем за неделю-полторы. Чтобы пересечь линию фронта, особой горной подготовки не нужно — минимум продуктов, верёвка, ледоруб и с десяток крючьев. Всё это он найдёт в сарае — осталось от дядьки. Неплохо было бы разжиться какими-никакими документами. А если удастся раздобыть военную форму, будет вообще отлично.

Вопросом, почему именно Кавказ, Завьялов уже не мучился. Достаточно того, что путь уже определён, а кем — неважно. И если этот кто-то упорно говорит, что линию фронта нужно перейти именно на Эльбрусе, значит, так тому и быть.

Ещё немного, и Машка окончательно поправится. Родственники успокоились, и совсем скоро отпадёт необходимость в его визитах. И тогда снова лагерь. А оттуда уйти будет крайне сложно, просто сил не хватит. И времени.

В очередной приезд к Осипчуку Завьялов осмотрел Машу и вышел на веранду. Придал лицу озабоченный вид. Мать девочки заметила, что Паша недоволен, сама побоялась спросить и направила мужа.

— Ну, что там?

— Андрей Михайлович, в общем, Маша справилась, но… Думаю, что это ещё не всё.

— Ты о чём?

— Ну, рубцы и фиброз — это нормально, если останутся. Но очаги ещё… А там бактерии… Если снова будут размножаться, возможен рецидив, дело такое.

— Ну, ты скажи, что нужно, Завьялов. Лекарства какие… Или ещё чего?

— Я не знаю. Вам бы со спецом поговорить, снимки сделать… Я же не врач. Могу посоветовать подышать девчонке. Но мне травы нужны, а их тут нет. Это нужно туда, за водохранилище ехать, — Пашка махнул рукой в сторону плотины.

Завьялов знал, что Коваленко не одобрит подобных поездок. И так уже на Пашку исподлобья смотрит. Сколько он сюда ездит? Месяц, если не больше. Последний раз, провожая из лагеря машину, лично подошёл, заглянул в открытое окно и сказал: "Я смотрю, ты там совсем прижился, Завьялов. Смотри не залечи ребёнка". Пашке без труда удалось навязать Осипчуку чувство тревоги, и Михалыч пообещал, если нужно, переговорить с начальником лагеря.

— Нужно, гражданин начальник. И чем скорее, тем лучше.

— Завтра же и решу, — заверил Осипчук.

На следующий день начальник строительства получил разрешение, и Павла в сопровождении двух конвойных переправили по плотине через Волгу и дальше, на восточный берег водохранилища, к наполовину затопленному Леушинскому монастырю.

Добирались на лагерной полуторке — Пашка с одним из вертухаев в кузове, второй в кабине вместе с водилой. Вместо положенных для подобных случаев энкавэдэшников Коваленко отправил для конвоирования "политического" двух вохровцев. Не таких матёрых, как чекисты. Эти только на объектах торчали, да по периметру шастали. Пашка расценил это не иначе как фарт.

Дорога закончилась задолго до монастыря. Дальше — только непролазная жижа, плавни и ручьи. Водохранилище начали заполнять ещё в сорок первом, и теперь, даже летом, грязи вокруг было столько, сколько обычно случается по весне. Завьялов сидел в кузове напротив лузгающего семечки Глеба Дягилева. Слышал, как в кабине второй вохровец Прохор ругался с водилой.

— Что встал? Двигай поршнями!

— Куда я поеду, очумел? Машина утопнет, кто будет доставать? Ты, что ли?

— А-а! — конвойный махнул рукой и захлопнул дверь.

— Давай его вниз, Глеб. Не проедем дальше. Пешком придётся, едрись твою. Давай, живее! Пашка спрыгнул на землю, за ним Глеб.

— Куда идти, морда? Всю дорогу просидевший в кабине Прохор был недоволен перспективой топать пешком, да ещё по грязи.

— За монастырь. Завьялов показал на деревянный забор и часовню, по цоколь затопленные водой.

— Едрись, это ж километра три! Давай, шагай вперёд, Завьялов. И без фокусов у меня. Подстрелю, как зайца.

Конвойный снял с плеча трёхлинейку и держал теперь её наперевес. Пашка повернулся и зашлёпал по грязи. Из-за вязкого болота под ногами до монастыря добирались больше часа. Всю дорогу Прохор материл Завьялова на чём свет стоит. Наконец вышли на сухое место, прямо перед покосившимся деревянным забором. Паша остановился, осматриваясь по сторонам. Сзади ткнули стволом в плечо.

— Собирай лебеду свою.

Пашка присел, заглядывая чуть ли не под каждую травинку. Взял в руку комок земли, перетёр в ладонях, понюхал.

— Не здесь, Прохор Петрович. Это к лесу нужно идти.

— Я тебе дам — к лесу! Собирай здесь и пошли взад.

Завьялов встал и повернулся к вохровцам. Глянул так, что Петрович сглотнул и приподнял винтовку. Глеб немного отступил и встал чуть позади Прохора. Все трое молчали с минуту. Наконец Прохор чуть слышно прошипел, непонятно к кому обращаясь:

— Ишь, зыркает. Того и гляди позвонки выдёргивать начнёт. У-у, рожа…

— Мне велено Машку вылечить, Петрович. А кости твои мне и даром не нужны. Опусти винтовку. Если девка помрёт, ты же и виноват будешь. Подселят тебя вместо меня в барак, вот там тебе не только позвонки — язык вырвут.

Круглов заговорил в Пашке, не иначе. Он давно уже помогал Завьялову выживать в лагере, с той самой ночи. Видать, была в нём сила внутренняя, как пить дать. Даром что под Днепром ходил. Прохор перепугался не на шутку, но смотрел ястребом, вида старался не показывать. Только винтовкой снова дёрнул, то ли для острастки, то ли со страха.

— Поговори ещё…

Пашка не ответил, развернулся и пошёл к лесу, прислушиваясь к шагам за спиной. У самой опушки остановился и снова присел. Пошуровал руками по молодым побегам, поднялся и двинул в лес. Позади не отставали, Петрович продолжал бухтеть, угрожая подстрелить, "если что". Пашка только усмехнулся, понимая, что оба вохровца уже сидят на крючке, легли на дно и посасывают наживку, как карпы. А трепыхаются больше рефлекторно, чем сознательно.

Правильно, что он решил заманить их сюда, в лес, а не бежать из дома Осипчука. Во-первых, свидетели лишние Пашке ни к чему, да и народу тьма, вместе с домочадцами и Машкой — восемь человек. Совладать с такой толпой вряд ли бы удалось, несмотря на то, что Завьялов стал за последнее время достаточно силён. А с двумя он справится, тем более Глеб и сопротивляться уже не может, бредёт безвольно, словно баран на заклание.