Доброе слово - Эва Бернардинова

Я опубликовала четыре поэтических сборника — последний (пока) называется «Тихий баклан», это попытка создать современный романс о бессмертной человеческой мечте и любви.

Не имеет, я думаю, смысла перечислять все написанные мною книги. Существенно, на мой взгляд, то, что я по-прежнему делю свою любовь между прозой и поэзией, не забываю писать и для детей, не хочется мне оставлять и занятия переводом. Я надеюсь, что еще многие замыслы мне удастся осуществить, хотя я не люблю говорить о том, что пока еще не увидело свет.

После окончания института я работаю редактором в издательстве (исключая 1961—1963 годы, когда преподавала славянские языки на Кубе).

Я не отношу себя к знаменитым путешественникам, хотя кое-где побывала, тем не менее рецензенты, отметившие в моей поэзии и прозе два географических пункта, весьма удаленных друг от друга, — правы; эти места на самом деле оставили в моем творчестве глубокий след — это Куба и Байкал. Впрочем, я действительно не путешественник и увереннее всего чувствую себя, если ночью издали слышу ритмичное дыхание паровоза. Ведь в каждом из нас живет ощущенье безопасности родных стен, тех, которые мы запомнили с детства. А я росла в железнодорожном поселке, неподалеку от станции. Иногда меня спрашивают, не расслышала ли я еще тогда в ритмичном стуке колес шум моря — ведь образ моря чаще всего встречается в моей поэзии. Не знаю, вполне возможно, но могло быть и наоборот. В морском прибое можно услышать шум проходящего поезда.

Странно, но мне никогда не хотелось стать машинистом. И прежде чем меня взяла в плен литература, я стремилась совсем к иному — мечтала стать летчицей. Но это уже совсем другая тема. И может статься, что когда-нибудь она разрастется в отдельную книгу.

Порция мороженого

Подходя к углу той улицы, она всегда считала в кармане мелочь. Хватит ли? И если хватало, со счастливой улыбкой, предвкушая удовольствие, входила в кондитерскую и заказывала мороженое, одну порцию клубничного. На большее у нее никогда не было.

Чаще всего у нее вообще не было ни монетки, и тогда она прошмыгивала мимо соблазнительной витрины, словно не замечая ее.

Как-то раз ей улыбнулось счастье. Оно явилось в образе пана Роги, владельца кондитерской. Стоя в открытых дверях, он приветливо улыбнулся ей и весело окликнул:

— Сегодня оставишь меня с носом, Верушка?

Она не поняла, но, почувствовав что-то неладное, усердно затрясла головой, нет, мол, «не оставит». После этого случая пан Рога иногда церемонно приглашал ее зайти, и, словно волшебник, взмахивая руками над блестящими крышками на прилавке, вылавливал что-то, похожее то ли на ножницы, то ли на клещи, и, приподняв одну из крышек, совал руку куда-то вниз, тут же доставал бумажный стаканчик, и, выложив в него маленький шарик розового мороженого, с поклоном подавал Верушке:

— Порция клубничного — как всегда, барышня! Ну-ка, поцелуй меня за это!

Он подставлял мясистую щеку. Верушка чмокала его куда-то в ухо и тотчас выскакивала из кондитерской.

Шарик клубничного мороженого улыбался ей, словно розовое божество, до него просто грех было дотронуться даже кончиком языка. Верушка сперва переживала мгновения священного блаженства и только потом, прикрыв глаза, осторожно пробовала. Она никогда не верила взрослым, которые притворялись, будто теперь мороженое никуда не годится — один лед, — «четыре года, как война кончилась, а молока и сливок все еще не хватает…» По соседству жил старый пан Гейска, «так вот он всю Италию объехал — боже мой, тамошнее мороженое и наше — никакого сравнения…» Верушка к этим разговорам относилась с недоверием, как ко всему тому, чем взрослые порой портят детям радость.

Маме это мороженое и даром не нужно, в чем пан Рога однажды смог убедиться воочию. Случилось это так. Верушка убежала вперед, а мама подошла к кондитерской как раз в тот момент, когда пан Рога подавал ее дочери мороженое. Пораженная мама смерила пана Рога удивленным взглядом.

— Ну, что вы, мамаша, — добродушно засмеялся пан Рога, — не подумайте ничего плохого! Я рад, что Верушке нравится. Одна порция клубничного — это такой пустяк!

С той поры он, однако, на поцелуи не напрашивался.

А Верушка решила, что как только вырастет, тоже купит себе такую кондитерскую и, как пан Рога, будет доброй к маленьким детям. Или же выйдет замуж за кондитера и позволит ему угощать послушных детей даром, если у них вдруг не окажется денег.

— Что ты все вертишься у этой кондитерской, — говорила ей мама. — Тебе уже почти десять, а ведешь себя как маленькая.

— Ну и что? — удивлялась Верушка.

— А то, что ни у кого ничего нельзя брать даром, а целовать чужого мужчину тем более неприлично.

— А я уже и не целую. Да пан Рога — вовсе и не чужой, он мой знакомый, — защищалась Верушка. — Вернее — друг.

— Ну, конечно, — нахмурилась мама. — Еще раз увижу… скажу папе!

Отцу она ничего не сказала, в этом Верушка не сомневалась. Папу они теперь видели дома редко. Возвращался он всегда поздно, Верушка уже спала. А утром, когда она уходила в школу, его уже не было.

Случалось, папа иногда ужинал вместе с ними, тогда дома был почти праздник.

Только мама смотрела на отца с укором, а он устало и виновато улыбался.

— Подожди, все еще образуется, — говорил папа, а мама махала рукой и отвечала:

— Это я уже слышала. Кто обещал, что после Февраля наконец-то всюду наведут порядок и мы тоже заживем как нормальные люди? Ну и что? Собрания, собрания, одни только собрания да заседания. То на фабрике, то в городе, то где-то в деревне, и так беспрестанно…

— Но это же правда, все образуется, обязательно, вот увидишь, — уверял ее папа, и Верушка не волновалась: о пане Роге разговора не будет.

Это немного походило на запретный плод, который всего слаще. Стоило подойти к углу той улицы, и Верушка ощущала на языке вкус клубничного мороженого.

— Все равно он обманщик, — сказал ей однажды Гонза. — Плеснет туда розового сока, заморозит, — вот тебе и клубничное мороженое! Обманщик он!

Гонза был на год старше, и Верушка гордилась, что он иногда ждал ее около дома. Стоял у тротуара, отшвыривая ногой камушки, и делал вид, что Верушку вообще не замечает. Но стоило ей пройти, как он быстро оборачивался и словно невзначай ронял:

— Привет! Подожди, я тоже иду туда.

— Куда? — спрашивала Верушка, а он цедил сквозь зубы:

— Туда же, куда и ты.

Ну и смеху было потом!