Черная гора (сборник) - Рекс Стаут

– От меня что-нибудь требуется? – спросил я Вульфа.

– Нет. Он хотел проверить наши документы.

– Куда мы едем?

– В тюрьму.

– Господи, разве мы не в Бари?

– Уже подъезжаем, да.

– Так скажите ему, чтобы отвез нас в тот дом, и мы покажем ему эти идиотские документы.

– Нет. Я не хочу рисковать. Завтра по ту сторону Адриатики узнают, что я был здесь.

– А что вы ему сказали?

– Что я хочу встретиться с американским консулом. Разумеется, он отказался тревожить консула в такое время.

Я подумал о том, чтобы возглавить движение за новый закон, согласно которому в любом городе должно быть по два консула – дневной и ночной. Уверен, что любой, кому довелось провести ночь или хотя бы ее часть в итальянской кутузке, поддержит меня.

Нас, вернее, Вульфа допросили. Сначала над нами измывался прилизанный красавчик баритон в безукоризненном мундире, потом пару часов усердствовал жирный гиппопотам в засаленной рыбацкой робе. Изъятые у нас ножи и пистолеты не прибавили им доброжелательности.

В конце концов мы оказались в крохотной камере с двумя койками, уже заселенной примерно пятьюдесятью тысячами душ. Двадцать тысяч обитателей представляли блохи, еще двадцать тысяч – клопы, а остальных я и по сей день не могу классифицировать.

После ночевки в стогу сена, а затем в ледяной пещере это можно было бы посчитать переменой к лучшему, но на деле вышло не так. Я вдоволь нагулялся от стены до стены (целых десять футов), стараясь не наступить на какую-нибудь часть Вульфа, который сидел прямо на бетонном полу.

Про завтрак могу сказать одно: мы от него отказались. Шоколад, точнее, то немногое, что уцелело, остался в рюкзаках, которые, естественно, у нас отобрали.

Одна из первых статей нового закона о дневных консулах должна содержать требование, чтобы на службу они приходили к восьми утра. Лишь в начале одиннадцатого дверь в нашу камеру распахнулась и вошедший тюремщик что-то сказал.

Вульф велел мне следовать за ним, и мы прошагали по коридору, затем поднялись по лестнице и вошли в залитую солнечным светом комнату, где сидели двое. Долговязый субъект с истомленной физиономией и оттопыренными ушами размером с суповую тарелку проскрипел по-английски:

– Я Томас Арнольд, американский консул. Мне сказали, что вы изъявили желание встретиться со мной.

– Я хочу поговорить с вами, – Вульф бросил взгляд на второго человека, – с глазу на глаз.

– Это синьор Анжело Бизарро, надзиратель.

– Спасибо. И тем не менее я вынужден настаивать на своей просьбе. Мы не вооружены.

– Да, я знаю.

Арнольд повернулся к надзирателю, и после непродолжительного обмена репликами синьор Бизарро встал со стула и вышел, оставив нас наедине с лопоухим консулом.

– Слушаю вас, – сказал он. – Вы американцы?

– Да. Если вы позвоните в американское посольство в Риме и попросите соединить вас с мистером Ричардом Кортни, то избавитесь от нас в самое сжатое время.

– Сначала вы должны объяснить мне, почему оказались ночью на дороге без документов и с оружием.

– Хорошо, – согласился Вульф. – Только вы, в свою очередь, должны гарантировать, что о нашем присутствии здесь не узнают газетчики. Меня зовут Ниро Вульф, я частный сыщик из Нью-Йорка. А это мистер Арчи Гудвин, мой доверенный помощник.

Консул улыбнулся:

– Я вам не верю.

– Тогда позвоните мистеру Кортни. Или даже проще… Вы знаете Паоло Телезио, брокера и торгового агента из Бари?

– Да. Мы встречались.

– Если вы свяжетесь с ним по телефону и позволите нам поговорить, то он пришлет сюда наши документы, должным образом проштампованные в Риме четыре дня назад. Он также удостоверит, что мы те, за кого себя выдаем.

– Черт побери, так вы и в самом деле Ниро Вульф?

– Да.

– Тогда какого черта вы шляетесь по ночам с оружием и без документов?

– Согласен, это неосмотрительно, но другого выхода у нас не было. Мы здесь по крайне щекотливому и конфиденциальному делу, и никто не должен узнать о нашем пребывании в Италии.

Я мысленно восхищался Вульфом. Он дал понять Арнольду, что мы находимся здесь по секретному заданию американского правительства. Даже если консул решит позвонить послу в Рим и услышит в ответ, что это не так, то подумает, что наше задание и вправду сверхсекретное.

В посольство звонить он не стал. Во всяком случае, при нас. Он позвонил Телезио, передал трубку Вульфу и потом сидел и болтал с нами до тех пор, пока Телезио не доставил наши документы.

Вульф сумел-таки внушить ему, что никто не должен знать, кто мы такие. Арнольд не назвал наших имен даже надзирателю. Сделав еще один звонок, он вызвал некую персону, стоящую выше надзирателей в тюремной иерархии, судя по виду и манерам. Этот высший чин проверил наши бумаги и позволил нам свободно вздохнуть.

На прощание мы обменялись рукопожатием, но, как я заметил, итальянцы избегали близких контактов, что и понятно. Они отлично знали, где мы провели пять часов, кого имели в соседях и в чьем сопровождении собирались покинуть тюрьму.

Телезио также был в курсе. Когда его автомобиль остановился во дворике оштукатуренного дома и мы вылезли из машины, он кое-что сказал Вульфу, а тот повернулся ко мне:

– Мы разденемся в прихожей, а эти мерзкие тряпки выбросим на улицу.

Так мы и сделали. Телезио принес Вульфу стул, а я сказал, что обойдусь и так. В этом доме мы впервые облачились в обноски и здесь же от них избавились. Подробности опускаю, но должен упомянуть о носках и ботинках Вульфа. Он боялся разуться. А когда наконец решился стащить с себя ботинки и носки, то уставился на свои ноги в полном изумлении. Думаю, он ожидал увидеть ободранное почти до костей розовое мясо, а его взору открылась всего лишь парочка мозолей.

– Ничего, через годик-другой пройдут, – жизнерадостно подбодрил я.

Спрашивать Вульфа про устройство водонагревателя мне не пришлось, потому что предусмотрительный Телезио уже включил его.

Два часа спустя, в четверть второго, мы сидели вместе с Телезио на кухне и уплетали грибной суп, а потом спагетти с сыром, запивая их вкуснейшим вином, отмывшиеся до скрипа, чисто одетые и сонные, как осенние мухи.

Вульф позвонил в Рим Ричарду Кортни и договорился о встрече в посольстве в пять часов. Телезио связался с местным аэропортом, где нам обещали подать самолет в половине третьего.

Я никогда не требовал от Вульфа полного отчета о беседе с Телезио в тот день и, скорее всего, не получил бы его. Однако мне хотелось прояснить два вопроса, и босс пошел мне навстречу.

Первое: как Телезио отнесся к тому, что Стритар завладеет восемью тысячами баксов?

Он посчитал это излишним, безнравственным и возмутительным.

Второе: как Телезио расценивает сказанное Вульфом Стритару о Данило Вукчиче? Согласен ли он со мной, что Вульф поставил Данило в трудное положение?

Нет. Он сказал, что Данило – тертый калач. Вот уже три года Стритар пытается уразуметь, на чьей Данило стороне, и никакие слова заезжего чудака Вукчичу не повредят.

Это позволило мне вздохнуть с облегчением. Меньше всего я бы хотел, чтобы Мета лишилась кормильца, доставляющего ей муку для ее замечательного хлеба. Только вчера я говорил Фрицу, что ему стоило бы съездить в Титоград и поучиться там выпекать булки.

Почти три часа длился горячий спор, который вели сразу три стороны на двух языках, что несколько осложняло поиски компромисса.

На чемодане Вульфа его инициалов не было, зато они имелись на изготовленных по заказу рубашках и пижаме. Насколько велик риск, что Зов, шныряя вокруг, увидит их и сообразит, что его пытаются заманить в ловушку?

Вульф считал, что опасность ничтожно мала, но мы с Телезио так на него насели, что он сдался.

Рубашки и пижамы решено было оставить у Телезио, который пообещал выслать их в Нью-Йорк в самое ближайшее время. Вместо них Телезио приобрел обновки вполне приличного качества, хотя и несколько тесноватые.

А вот мой чемодан был помечен моими инициалами, но мы решили, что буквы «А. Г.», благо меня зовут Алекс, не заключают в себе такой угрозы, как «Н. В.».

Телезио отвез нас в аэропорт на своем «фиате», который по-прежнему выглядел целехоньким, несмотря на то что его владелец так и норовил посшибать деревья и телеграфные столбы.

Народу в аэропорту было больше, чем в Вербное воскресенье. И бурление жизни тут ощущалось сильнее.

Но должно быть, легализовавший нас синьор сказал свое веское слово, ибо стоило Телезио заскочить в здание аэровокзала с нашими паспортами, как он тотчас вернулся назад и повел нас к самолету, который уже ожидал на бетонированной полосе перед ангаром.

Со слезами на глазах – вовсе не выдававшими страдания, ибо, по моим наблюдениям, они появлялись и от смеха, – Телезио расцеловал Вульфа в обе щеки, а меня чмокнул в одну и махал нам, пока самолет не взлетел.