Гордое сердце - Патриция Поттер

А если такой порыв подхватит и сбросит с обрыва? — подначил внутренний голос.

Ну и что! Он, может, всю жизнь ждал этой минуты… Может, пропасть с ней — его судьба?

Эйприл не отводила взгляда от его лица. Она увидела, как затуманились его глаза, и поняла, что Маккензи вернулся — минуту назад мыслями он был не с нею.

Ласковые, но уже нетерпеливые мужские руки пробежали по пуговкам блузки и вдруг замерли, прикоснувшись к ее груди. Потом снова ожили — он ее раздевал. Ей хотелось помочь ему, но она не решалась, боялась вспугнуть.

Поцеловав Маккензи в щеку, она не удержалась и коснулась языком мочки уха — желание переполняло ее. Если он ее оттолкнет, как в тот раз, она этого не переживет — просто сгорит в огне страсти. По крайней мере обуглится, как головешка.

Он снял с нее блузку, шемизетку, скинул с себя рубашку. И теперь они лежали на одеяле, соприкасаясь полуобнаженными телами.

Эйприл вдруг подумала, что ей совсем не холодно. А когда Маккензи припал губами к груди, ее кинуло в жар, а соски набухли, словно почки на деревьях ранней весной.

Он положил ей руку под голову, прижал к себе, и она поняла, что и его желание стало неодолимым.

Юбка с оборванным подолом и кожаные штаны в обтяжку невыносимо досаждали своей ненужностью. Эйприл с удивлением прислушивалась к ощущениям, ей совершенно неизвестным, они нарастали, а где-то внизу живота словно распрямлялась сжатая пружина… Ничего подобного она не ощущала с Дэйвидом и даже не подозревала, что любовное томление сродни физической боли.

Из горла у нее вырвался какой-то странный звук — то ли стон, то ли всхлип…

А Маккензи тем временем уже целовал ее грудь. Эйприл внезапно кинуло в озноб, как при солнечном ожоге. Если сейчас он в нее не войдет, мелькнуло в голове, она умрет. Его прикосновения наполнили ее таким ожиданием счастья, что она не справится с отчаянием, если этого не произойдет.

Ее рука легла на бугор между его ногами. Упираясь в выношенную кожу штанов, бугор пульсировал и был обжигающе горячим на ощупь. Оказывается, Маккензи испытывает те же самые физические страдания, что и она.

Она потянула за шнурок, продернутый в поясе кожаных штанов, которые совсем недавно скребла и полоскала в реке, и принялась нетерпеливо их расстегивать. Мужское орудие вырвалось наружу, и пальцы ее алчно завладели им.

Маккензи застонал, по телу пробежала судорога. А потом он, как голодный, которому дали хлеба, поглотил ее губы, между тем как руки его метнулись к ней под юбку — он снял с нее штанишки так же ловко как и она его брюки.

Положив ладонь на пушистый холмик, он опять застонал и быстро стянул с нее юбку. Атласная кожа ее живота привела его в восторг. Поглаживая ее бедра, Маккензи наклонился, лизнул нежный атлас языком, а его пальцы скользнули вниз, зарылись в кустистую шелковистость лобка и замерли, когда ее тело выгнулось дугой в ответ на его прикосновение.

Маккензи внезапно оробел, даже, пожалуй, испугался. Сумеет ли он доставить удовольствие любимой женщине? В том, что он ее любит, Маккензи уже не сомневался. Но сможет ли выразить силу своего чувства в ласках?

Близость с другими женщинами, а они у него, естественно, были, не требовала нежности. Партнерши либо хотели побыстрее получить за любовь деньги, либо торопливо удовлетворяли его и свою похоть.

Но сейчас он думал лишь об одном: близость с Эйприл — это любовный диалог. Она должна почувствовать, что он боготворит ее. А слов не будет. Так он решил. К чему слова? Слова — это пустое.

Упираясь локтями в землю, Маккензи нависал над Эйприл, не решаясь припасть к ней. Это стоило ему нечеловеческих усилий — он собрал всю свою волю в кулак. А затем, больше не в силах сопротивляться женскому притяжению, позволил своему мощному орудию коснуться самой чувствительной и нежной точки ее тела и сразу почувствовал: Эйприл затрепетала.

Она вскинула руки, ухватила его за плечи, стараясь прижать к себе. Но он все медлил, все выжидал, смаковал минуты, секунды.

Костер между тем разгорался. Языки пламени отбрасывали отблески на прекрасное женское тело. Маккензи любовался им, выжидая, когда костер страсти вспыхнет яростным огнем — они в этот огонь сразу и бросятся.

Он покрывал ее лицо поцелуями. Глаза, скулы, подбородок… пока не почувствовал, что пришла пора кинуться в огонь вместе с нею.

Пылающий факел любви вошел в ее влажную нежность, и она сразу подалась навстречу ему.

Они уже оба корчились в яростном пламени, а их души и сердца плавились, сливаясь воедино.

Наконец их тела, вспыхнув последним снопом ярких искр, погасли…

Оба долго лежали в сладком забытье, прислушиваясь к себе. Она не шевелилась — ей хотелось задержать его в себе. А он не хотел уходить. Потом все же оторвался от нее, натянул свои кожаные штаны и, подбросив хворосту в костер, подошел к Дэйви.

Мальчуган спал как убитый. Умаялся, подумал Маккензи. И буря нипочем — ни та, что снаружи, ни та, что внутри. Он улыбнулся. Боковым зрением Маккензи видел, что Эйприл не отводит от него взгляда. Он подошел к ней. Ее глаза просили разделить с ней ложе. И он не устоял.

Взял второе одеяло, накрыл Эйприл и, молча улегшись рядом, обнял ее. Угнездившись в его объятиях, она поцеловала ему руку.

Эйприл знала, что утром не найдет его возле себя. Но ее переполняло чувство благодарности. Как странно — она в горах, занесенных снегом, вокруг бушует метель, а ей так хорошо, как никогда в жизни. Эйприл прижалась к нему и закрыла глаза.

Глава четырнадцатая

Маккензи очнулся от крепкого сна и спустя мгновение обнаружил, что Эйприл спит в его объятиях.

Его захлестнула волна нежности, и почти одновременно возникло желание разбудить ее поцелуями и снова овладеть ею, теплой и сладкой.

Нет, этого он не сделает! Маккензи покосился на спящую женщину. А если она забеременеет? Что тогда? Мысль о том, что его ребенок будет носить клеймо полукровки, пронзила сердце острой болью. Да если бы только это! Он — изгой, преступник, а мир… цивилизованный мир жесток.

Маккензи мгновенно вспомнил, какие унижения пришлось ему испытать. Белые его просто ненавидели, а индейцы презирали. А что ждет Эйприл? Любой сможет ткнуть в нее пальцем. Мол, белая женщина связалась с насильником и убийцей…

Маккензи лежал, слушал завывание ветра снаружи, смотрел на тлеющие угли в костре… Пора собираться в дорогу. В пещере стало холодно и сыро. Он встал, подбросил в огонь хворосту. Выглянул наружу. Утренняя предрассветная полутьма наполнила сердце тревогой. Подгоняемые ветром, носились серыми мотыльками хлопья снега. Надо торопиться, пока не занесло все тропы, да и день пошел на убыль. Нужно засветло добраться до отцовской хижины.