Освещенные аквариумы - Софи Бассиньяк

— Добрый день. С вами все в порядке? — с любопытством спросил он.

Клер раньше никогда не видела его вблизи. Лицо у него выглядело каким-то помятым, как у внезапно разбуженного ребенка. «Вот еще один, — подумалось ей, — чью жизнь я могу себе выдумать».

— Вы слышали, что случилось ночью? — спросила она.

— Слышал. Ужас какой. По-моему, есть гораздо менее болезненные способы умереть, — добавил он, спускаясь по лестнице.

Клер, привыкшая подбирать всякую небанальную мысль, немедленно запомнила эти «гораздо менее болезненные способы умереть», чтобы позже включить их в свой избранный список или цитатник. Может быть, они даже лягут в основу новой категории человеческих типов.

Она немного постояла в задумчивости, уткнувшись лбом в стену, пока ей не пришлось посторониться, пропуская молодую женщину, поднимавшуюся по лестнице. Женщина позвонила в квартиру мадам Куртуа. Что-то больно ранняя гостья, удивилась про себя Клер, и на всякий случай решила проверить, в чем тут дело. Она позвонила в дверь, и открыла ей та самая молодая особа. Она широко улыбалась.

— Мадам Куртуа дома? — спросила Клер во власти изумления.

Женщина оказалась чернокожей, а мадам Куртуа грешила расизмом.

— Заходите! — пригласила та.

По квартире витал восхитительный аромат свежемолотого кофе. Вся обстановка в ней неуловимым образом изменилась.

Мадам Куртуа вышла из кухни в шуршащей ночной рубашке. От возбуждения ее едва ли не трясло.

— Ах, Клер! Вот несчастье-то! Вот несчастье! — Она остановилась в нескольких сантиметрах от соседки. В мире Клер и мадам Куртуа люди ни с того ни с сего не бросаются друг другу в объятия.

— Как это случилось? — спросила Клер, которой молодая незнакомка успела вручить чашку дымящегося кофе.

— Сама не знаю! Я услышала шум во дворе, выглянула, ну и…

— А до этого вы ничего не слышали? У него в квартире кто-то был?

— Не думаю. Я ведь плохо сплю. Если бы там что-нибудь было не так, я бы наверняка услышала…

— Когда он вернулся? — перебила ее Клер.

— На следующий день после вашего отъезда. Спросил у меня ключи. Я сказала, что они у вас.

— Он спрашивал у вас, где я?

— По-моему, нет. — От напряжения лицо мадам Куртуа исказила привычная страдальческая гримаса, делавшая его похожим на обезьянье.

— Чем он занимался все это время? — продолжала допрашивать Клер.

— Ничем особенным. Утром уходил, вечером возвращался. Иногда заводил музыку.

— К нему кто-нибудь приходил?

— Ну, я же за ним не следила. Но мне кажется, что нет.

На сморщенном личике мадам Куртуа явственно нарисовалось разочарование, и Клер подумала, что вряд ли стоит принимать слова старушки, очевидно не в ладах с собственной памятью, всерьез.

— А того вы видели? — Клер дернула подбородком в сторону окон Росетти.

— Да. Того — да! — оживилась мадам Куртуа, счастливая, что помнит хоть что-то. — Я пила чай с Фату. Мы сидели напротив окна и видели, как он вышел на балкон. Когда это было, Фату? В понедельник! Нет, во вторник. Ладно, не важно. Он мне помахал рукой! Нет, вы только представьте себе! Как будто мы с ним вместе свиней пасли! Или баранов? Ладно, не важно. Я, конечно, ничего не ответила. Он там постоял-постоял, все смотрел на окна месье Ишиды. Уж не знаю, дома он был в тот момент или нет. Но этот-то так и пялился, так и пялился. Фату, деточка, вы нам не принесете еще кофейку? — Голосок мадам Куртуа сочился медом.

— Кто это? — тихонько спросила Клер, когда девушка исчезла на кухне.

— Моя помощница по жизни, — с кокетливой ужимкой шепнула старушка.

— Ваша — кто? — Клер решила, что не правильно ее расслышала.

— Помощница по жизни, вот кто. Я пошла в мэрию и потребовала, чтобы они мне кого-нибудь назначили помогать по дому. И они прислали Фату. Не девушка, а чистое золото.

Мадам Куртуа блаженствовала. «Порой времена меняются к лучшему», — подумалось Клер. Они молча ждали, когда подоспеет кофе. Потом Клер заговорила снова:

— Все это так печально, мадам Куртуа. У меня в голове не укладывается, что месье Ишида умер. Знаете, говорят, когда у человека ампутируют ногу, она еще долго продолжает у него болеть. Месье Ишида очень много значил для меня.

Мадам Куртуа деликатно кашлянула — так театральный зритель в самый драматический момент прочищает горло, пытаясь обуздать рвущиеся наружу эмоции.

— Вот так, — вздохнула Клер. — Что еще у нас происходило?

— На пятом этаже поселилась молодая семья с ребенком.

— Сильно шумят? — заволновалась Клер.

— Ой, да я же самое главное чуть не забыла! — перебила ее мадам Куртуа. — Месье Лебовиц уехал! — Эта новость заставила Клер сжаться как от удара в живот. Ее окатила волна отчаяния. — Он упал на лестнице, — продолжала соседка. — Вроде бы ничего не сломал, простое растяжение. А через день приехала из Тель-Авива дочка. Вызвала квартирного агента, наняла грузчиков. Недели не прошло, как все провернула. Такая деловая, хоть и толстая. И в прошлый понедельник оба уехали. Она ему даже попрощаться не дала.

«Успел ли он получить мою открытку», — подумала Клер. — «Больше его никогда не увижу», — стучало в мозгу. Тоска и усталость как будто оглушили ее. Лица Ишиды и Лебовица, наплывая одно на другое, маячили перед ее внутренним взором.

— А Луиза не появлялась?

— За вещами приезжала, только не помню, в какой день. Малышка у окна стояла, смотрела, как во двор выносили коробки. А мать дождалась, пока все погрузят, и укатила, даже в дом не зашла.

Клер без сил откинулась на спинку дивана — дешевой подделки под Людовика XV. Она чувствовала себя опустошенной, как марафонец на последних метрах дистанции. Ей казалось, что лишнее движение вызовет еще какую-нибудь катастрофу. Мадам Куртуа и Фату не стали ее тормошить. Она сидела и смотрела в окно как на сцену, на которой шел спектакль ее жизни. Кричаще красная герань на третьем этаже разрослась, пока ее не было. На окнах комнаты прислуги слева появились симпатичные белые занавески. Между стенами метался голос консьержки, разыскивающей своего кота.

— Пойду я, — вымолвила Клер, с трудом поднимаясь на ноги.

— До свидания! — в один голос попрощались с ней женщины откуда-то из глубины квартиры певучими, как показалось Клер, голосами.

Она вернулась к себе, задернула шторы и не раздеваясь легла в постель. Долго лежала с открытыми глазами, переводя взгляд с потолка на стены и обратно. Близость привычных предметов и книг и тишина понемногу вернули ее душе покой. Она заснула и проспала до вечера. Пробудила ее мысль о Росетти, настойчивая и неотвязная.

На людей, привыкших к праздности, любая активность действует наподобие наркотика, внушая эйфорию и заставляя видеть мир безупречно логичным, радостным и неотразимо привлекательным. Если практиковать ее нечасто, активность может служить эффективным лекарством от тирании реальности — не хуже волшебного зелья или шпината, столь ценимого Папай-моряком. Клер резко вскочила на ноги и удивилась, что на улице темно. Оделась, позвонила Дитриху и договорилась, что ночевать будет у него. «Только сначала мне надо сделать одну вещь», — добавила она, положила трубку и пошла к Антуану.

Ей открыла Люси. По всей квартире витал тошнотворный дух подгоревшего грюйера, с очевидностью доказывая, что Луиза окончательно покинула этот дом. Вонь достигала входной двери, и Клер решила не ходить дальше порога. Она вручила девочке пакет со своими чердачными находками. Люси засмеялась — точь-в-точь заводная кукла, в которой повернули ключ, — и двинулась прочь, на ходу рассматривая содержимое пакета.

— Это я, Клер! — крикнула она.

Из кухни появился Антуан. На нем был грязноватый красный фартук, украшенный крупной надписью: «Я — шеф-повар! Попробуй меня!» Антуан рассказал ей про молниеносный визит Луизы.

— Она ничего не взяла — только одежду и украшения. Как будто боялась испачкаться. А может, это она из суеверия… Странно, но Люси совсем не выглядит расстроенной.

«Как же!», — подумала Клер. Она поостереглась сообщать этому наивному простаку, что его дочь необратимо умерла несколько дней назад, пока смотрела, как ее мать выносит из дому коробки со своими надушенными шелками. Как объяснишь такому, как он, что Люси есть и навсегда останется Луизой, хотя в самой Луизе нет ничего от Люси?

— Я, наверное, перееду, — вдруг сказала она и поразилась своим словам ничуть не меньше Антуана. — Слишком много всего здесь произошло.

— Вы очень любили этого человека, — ответил Антуан, глядя в окно.

Клер сделала шаг к двери. Она не собиралась рассказывать ему всю свою жизнь. Антуан раздражал ее. Разве можно так легко становиться жертвой женщин? Она не сомневалась, что максимум через пару месяцев у него кто-нибудь появится. Она не пошла прощаться с Люси — сама не понимая почему — и уже на пороге спросила у Антуана новый телефон Луизы. Он заметно напрягся, как будто заподозрил ее в сговоре с бывшей женой.