Погода массового поражения - Дитмар Дат

передо мной на парапете сидит чернозобик, ну, не совсем, конечно — что это за птичка, я определить не могу, в любом случае беженец: уставился на меня малюсенькими глазками, сверкающими в коричневой перьевой оправе, и опускает клювик, чтоб я знала, ничего дурного он мне не хочет, беженец: у него явно было гнездо, его отняли, теперь он изгнан из своих краев, ни документов нет, ни индекса, обдаю его сигаретным дымом, он думает, что бы это значило, ничего не придумывает, улетает.

мурун стоит рядом со мной: «пошли, возьмем чемоданы».

«ты свой сотовый террориста уже включил?»

«завтра утром, клавдия», гонит он меня с места, «только завтра утром».

снег перестал, он лежит жалким тонким слоем на замерзшей земле, на навесе бензоколонки и ядовито-зеленом газоне, куда податься с нашим хламом? мимо вони и сарая, значит, на край опушки, или даже промеж солдат-деревьев? было бы мрачно, тесно, удручающе. за углом сарая всё, однако, подчистили; «один из тех редких случаев», радуется мой безумный лучший друг, «когда то, что видишь за фасадом, выглядит отраднее, чем…»

«чем стоп-н-шоп и сортирчик на улице», радостно соглашаюсь я.

в каждой хижине уместилось бы по семье, чистый газон защищен барьером, рядом торчит флагшток, на нем висят, нет, с поднимающимся сейчас с горы ветром развеваются звезды и полосы.

мурун заказал для каждого из нас по отдельной комнате, то есть нам принадлежит вся синяя хижина, между дверями стоит деревянный лось, это ящик для цветов, в котором прочно зиждется кучка поистине выносливых гераней, я стою, пока Константин

москитная сетка в окне, картина с эскимосами и спортивным мероприятием под названием «идитарод» на стенах, абстрактная скатерть, побеленные стены из круглых бревен — цвет подходит, думаю я, именно так я себя и чувствую: мое сердце все белым-бело от продолжительного страха, который я только сейчас замечаю, забавно, можно бояться так, что тебя не парализует, не подгоняет, а ты просто механически продолжаешь делать свое дело, телефона нет, зато есть телик со спутниковым тв. заструги: если я его потом еще и включу, значит, я уже совсем в осадке, нет, лучше почитать, давай, содержимое тайника моей сумки, поведай мне что-нибудь…

корделия

но, государь мой, если мой позорлишь в том, что я не льщу из лицемерья,что на ветер я не бросаю слови делаю добро без обещаний,прошу вас, сами объясните всем,что не убийство, не пятно порока,не нравственная грязь, не подлый шагменя так уронили в вашем мненье,о то как раз, что я в себе ценю:отсутствие умильности во взореи льстивости в устах: что мне в винуменяется не промах, а заслуга.

король французский

так вот в чем горе!в пугливой целомудренности чувств,стыдящихся огласки?корделия, лишенная наследства,твое богатство — в бедности твоей[125].

лучше про себя почитать? или вслух подекламировать? нет: лучше в душ. горячий.

дверь туалета не закрывается, сиденье унитаза холодное, как мрамор в ночи, душ — смешная кабинка со специальным выключателем для проветривания рядом со светом, вечно здесь, где людей раз-два и обчелся, напрягают неестественно естественные звуки: скрипнет половица, стукнет по кровле, Константин наверняка опять облегчает себе жизнь берушами, и курить мне внутри тоже нельзя: на потолке висит детектор. дубак жуткий, но у второй постели возле окна зашуганно съежился крайне прогрессивный обогреватель: можно ставить на up или на down, он у нас с программным управлением, зовется «laser 30», обладает энергосберегателем и таймером, выпущен японской фирмой под названием «тоётоми», и стоит ему хоть немного подуть, как у меня начинают глаза болеть.

мурун стучится, он там, видимо, уже достаточно наобустраивался.

я переоделась во все новое, он это замечает: «шикарно! куда-то собралась?»

«не мели ерунды, просто я не могу ходить в этих замусоленных дорожных тряпках», он машет рукой, ладно-ладно. ни слова о своих мыслях (немедленно вон отсюда и еще пару косячков выкурить), а спрашиваю бодрячком: «и что дальше?»

праздник, день рожденья, первый поцелуй: такой же вот болезненной судорогой, охватывает меня оно, как детское счастье, желание Константина: поехать в гаконскую долину и совместить там первую разведку с настоящей едой, потому что за рекой и мостом, но перед автострадой, ведущей к haarp, стоит исторический домик, кулинарное искусство которого получило лучшую оценку у всех проезжавших гурманов, — yes, давай пронюхаем местность и слопаем что-нибудь этакое.

сначала, однако, надо заправиться, «стоп-н-шоп» еще не закрылся, но женщина с ребенком исчезли, вместо этого в гнилом магазинчике потерянно ошивается пушистая бабуся, почти такая же крепкая, как пэт хеннеке, она объясняет мне, где достать бензин, ой-ой, так сложно? итак, выйти, туда где Константин прислонился к воротам, засунув руки в карманы, как молодой ковбой, круто, он даже курит за меня — ах нет, это дыхание.

итак, пожалста: надо взять шланг, снять с колонки, за баком: металлическая пластинка, потянуть вверх, зафиксировать, показания бензоколонки — серебряный шарик, он движется вверх, нажать на насадку, немного погодя потечет, у нас по-другому: всунул, и все. сорок три доллара за примерно восемьдесят пять литров: не поворчишь, чашку кофе я тоже почему-то наливаю, хотя в комнате у меня кофеварка стоит, и я могла бы купить себе здесь молотый, возвращаюсь к муруну, который уже торчит в машине и напирает: «я с той женщиной… с молодой, до этого проштудировал дорожную карту, того ток-хайвея, на одиннадцатой миле которого, согласно официальному сайту haarp, должны находиться антенны, похоже, вообще не существует — есть только объездная дорога, по которой мы едем с анкориджа»,

«даже с адресом наврали», говорю я и гляжу соответственно люто, когда мы из грязи перед нашим домиком выезжаем обратно на упомянутую магистраль.

ребенок сидит на запачканной снегом лужайке, зад на колготках промок, он машет нам и смеется, «поедем глянем? эту штуковину haarp, я имею в виду», «не думаю, что это хорошая идея, что, если у них там камеры, и если они передадут машину и номера по компьютеру, и…»

«думаешь, они твой индекс быстрее тебя выяснят?» «ага. или еще что похуже».

«тогда будем ходить, как коты вокруг бьющей током сметаны, пока твой сотовый завтра утром…»

«поедим в окрестностях, а потом, может быть, вниз по параллельной улице за haarp, то есть в сторону от официального входа».

«потому что там нет камер?»

«потому что никому, кто там проезжает, нельзя навязать никакого разведывательного мотива — в конце концов, эта другая трасса не упоминается в публикациях, ее можно увидеть, только если…»

«ехать как мы только что до гаконы-джанкшн, смотреть не только направо и вперед, то есть на эту, как ее? объездную дорогу с одной стороны и наши хижины с другой, но еще и налево».

«молодец, внимательна».

«да, спасибо».

какой же сумрак в этом доме у дороги, снаружи чуть ли не ночь могла бы быть, но я знаю, что это не так. с потолка свисает старое колесо люстры с псевдокеросиновыми лампами, которые на самом деле электрические. скатерти кроваво-красные: на нас можно есть стейк, палас ворсится по-домашнему, по-европейски. к сожалению, объясняет милая обслуга, лосося нет, год выдался скверный, половодье, фрикадельки песен кантри убаюкивают нас, чтобы мы не прочитали меню слишком быстро, но да, я думаю, я возьму и апельсиновый сок из старых банок для повидла, все столики заняты городскими любителями природы, некоторые даже из других штатов сша прикатили — на парковке я заметила две машины из калифорнии, и мне это показалось бредом, пока Константин не объяснил мне, как они сюда попадают, потому что я не могла себе представить, что кто-то только ради отпуска попрется в такую даль — «никто этого и не делает, их джипы сюда по воздуху доставляют», и потом человечество удивляется климатической катастрофе: бензиновые машины, доставленные другими бензиновыми машинами туда, где еще недостаточно бензиновых машин

никто не смог бы сидеть здесь так, как штефани обычно восседает в ресторанах: тайская принцесса, сейчас мне ее вдруг жутко не хватает, вообще меня начинает мучить мысль, что я, возможно, больше не вернусь в германию, даже если здесь не случится ничего, что, скажем так, сократит мне жизнь, просто потому что все это внезапно ощущается как долговременная смена места, прелюдия к длительному бегству во все более отдаленные