Второй шанс. Начало - Виктор Мишин

Из другого конца цеха кто-то кричал.

– Что там случилось, – спросил мастер у кого-то из рабочих.

– Не знаю, сейчас спрошу, – проговорил паренек, который просил для меня патрон, и убежал. Когда вернулся, сказал, что меня зовет начальник цеха. Я побрел мимо станков в кабинет. Встретивший меня начальник выглядел взволнованно.

– Сергей, зайди в кабинет.

– Что-то случилось? – спросил я заходя.

Тот только многозначительно поднял брови и показал на телефон. Трубка лежала на столе. Я взял ее.

– Новиков, слушаю.

– Ты должен быть у меня через час! – услышал я знакомый голос и даже представил, как сверкнули глаза за стеклами пенсне.

– Понял, Лаврентий Павлович! Выезжаю, – и положил трубку.

К Берии я примчался через сорок минут. Сказал Андрюхе, что надо побыстрее, ну он и расстарался. Но секретарь, Дима, попросил подождать.

– Лаврентий Павлович приказал передать, чтобы никуда не уходил.

– Понял, жду, – ответил я. Секретарь уткнулся в свои бумаги, а я присел на стул. Вынул пистолет. Положил на стол. Дима машинально подхватил его и спрятал к себе в стол. Даже глаза не поднял.

Минут через десять от Палыча вылетел какой-то майор гэбист. Не замечая меня, подлетел к секретарю. Тот, так же как и раньше со мной, не говоря ни слова, достал ТТэшник и положил перед майором, который судорожно запихнул его в кобуру и припустил как ветер. Зазвонил телефон, Дима снял трубку. Выслушав, коротко проговорил что-то. Я не прислушивался.

– Проходи.

Я подошел к двери и потянул ручку. Но остановился и посмотрел на секретаря. Вопросительно кивнул головой на дверь и поднял брови, но Дима, смотрящий мне вслед, показал большой палец. Войдя, остановился.

– Здравия желаю, Лаврентий Павлович.

– Здравствуйте, товарищ Новиков, – Берия опять был чем-то озадачен, но улыбался.

– Сергей, через час мы должны быть в Кремле, – произнес он наконец.

– Неужели к товарищу Сталину поедем?

– Точно. Приведи себя в порядок и выезжаем.

– Слушаюсь, – я осмотрел себя насколько мог.

– Почему награды не носишь? – нахмурил брови Лаврентий Павлович.

– Так вроде и повода особого не было? Все по цехам лазаю. Потерять боюсь.

– Вот тебе и повод. Товарищ Сталин оценит. Где у тебя награды?

– Дома, то есть у Алевтины Игоревны.

– Заедем по пути, прицепишь.

– Хорошо, как скажете.

Когда заехали домой, я еще и по форме щеткой пробежал, и сапоги протер.

Награды, награды. Сколько людей без единой, даже самой дохленькой медальки воюет, а я тут украшаться буду. Пришлось цеплять-таки и орден Красной Звезды, и медаль «За отвагу». Если честно, то мне было не по себе. Молодой еще, сижу в тылу. Где-то рядом люди в окопах, бьются с врагом, а мне тут медалями фасонить.

Берия заценил, сказал, что вот так я и должен ходить.

– Не нужно стесняться, наоборот, награждают не просто так. Люди должны видеть, что перед ними человек, служащий своему народу верой и правдой. Это, если хочешь, небольшая пропаганда. Люди сами будут стремиться лучше работать, лучше служить, когда будут знать, что их оценят.

– Я понял, Лаврентий Павлович. А как мне вести себя у товарища Сталина?

– Точно не так, как ведешь себя со мной!

– Виноват. Я перегибаю, да?

– Я-то ладно. Привык уже. Хотя иногда мне хочется указать тебе на твое место. Или просто по шапке тебе дать как следует, – засмеялся Берия. Блин, первый раз я его таким веселым вижу. Не к добру.

– Лаврентий Павлович, – я совсем поник, – я просто не знаю, как нужно себя вести. Ведь я родился и вырос совсем в другое время. Вы меня осаживайте почаще, можно в ухо. Я буду знать.

– Ты говори поменьше. Только по существу. Вот. С товарищем Сталиным нужно просто отвечать на вопросы, без лишней болтовни, ясно?

– Все понял, буду стараться!

– То-то же, – Берия удовлетворенно кивнул, – если товарищ Сталин попросит что-то добавить от себя, тщательно обдумывай то, что хочешь сказать.

Когда перед нами открыли ворота в Кремль, я прилип к окну. Ни разу не видел ничего подобного. Вроде и знакомо, и в то же время… Как-то красивее, чем в двадцать первом веке, что ли?

– Что, в своем времени не приходилось Кремль видеть?

– Что вы, Лаврентий Павлович. Какой Кремль. Нет, экскурсии есть, но знаете, там и тут, две большие разницы. Да и не показывают ничего на экскурсии. Там все вылизано было, а здесь… Здесь – настоящее все! – во, подобрал подходящий эпитет.

– Что, ваши власти совсем от народа отодвинулись?

– У нас, сильные мира сего, к себе на пушечный выстрел не подпустят. Иногда показывают, по телевизору, как кто-нибудь из них в народ выходит, так видно не вооруженным взглядом, полк охраны с ними. Даже с простыми чиновниками.

– Это как надо издеваться над своим народом, чтобы прятаться от него? Да, у нас тоже есть меры предосторожности, но от народа-то не спрячешься.

– Когда гнобят и целенаправленно выжимают из людей последнее, приходится бояться. По крайней мере у нас так многие думают. Да и про ваше время многое говорили. Я вам рассказывал, но так, как сам не видел, то не возьмусь утверждать.

– Да, где-то и мы перегибаем, совершенства нет ни в чем. Но мы учтем твои предположения. Товарищ Сталин особенно этого требовал. Он говорит, что потомки должны говорить о предках только хорошо или никак!

– Так вроде про покойников говорят? Или хорошо, или никак.

– Ну, так нас же и нет в твоем времени, – Берия снял пенсне и потер переносицу.

Подъехав к какому-то крыльцу, автомобиль остановился. Водитель открыл Берии дверь, я выскочил сам. Дальше нас вели какими-то коридорами. В приемной я увидел легендарного секретаря Сталина. Поскребышев сидел за своим столом. Он поднял голову и увидел вошедшего первым Берию.

– Здравствуйте, Лаврентий Павлович. Иосиф Виссарионович ждет, – проговорил Поскребышев и, подойдя к двери в кабинет вождя, открыл ее.

Оружие я оставил в машине Берии и, наверное, из-за того, что и пришел с наркомом, меня никто не обыскивал.

Когда я оказался в кабинете, то из-за спины Берии не увидел никого. Когда же тот сделал шаг вперед и в сторону, я потерял дар речи. Настолько властное лицо и пронизывающий насквозь взгляд прищуренных глаз встречать мне не доводилось. Сталин стоял у стола, положив одну руку на спинку стула. Другая была занята папиросой.

– Входите, товарищ Новиков. Смелее, я не кусаюсь, – тихо проговорил вождь, заметив мою робость. Как-то ехидно хмыкнув, поглядев на Палыча. Тот только кивнул.

Сделав три шага вперед, я негромко произнес приветствие и вытянулся по стойке смирно.

– Садитесь, товарищи, разговор будет долгий.

Мы с Берией сели рядом и, как я видел в кино, стали крутить головой за прогуливающимся вокруг стола вождем. Я, осторожно осмотревшись, отметил и стол, обтянутый зеленым сукном, и стены, обшитые лакированной фанерой. Сталин, говорили, любил казенную, неброскую обстановку и не выносил роскоши.

Вопросы, надо отметить, он задавать умел! Ни слова лишнего, сухо, жестко и властно, но все по делу. Я старался отвечать кратко и сдержанно, как научил Берия. Только когда Иосиф Виссарионович спрашивал о моих мыслях на какую-либо тему, я давал подробную информацию. Конечно, в пределах собственных знаний.

А вопросы были сложными. Сталин спросил, покидал ли он Москву в моей истории. После моего ответа он как-то восторженно посмотрел на Палыча, а тот вновь кивнул. Я так подумал, что его уговаривали уехать, а он отказался и мой ответ как бы подтвердил его мнение. Было много вопросов по войне, Сталин, казалось, разбирался во всем. От пистолетов – до самолетов.

– Сергей Сергеевич, как вам кажется, мы обгоним, известный вам ход истории? – задал он очередной вопрос.

– Думаю да, товарищ Сталин. Мы уже это делаем, – хоть разговор шел уже час, но меня еще колбасило.

– Вы следите за развитием техники, вас ведь туда определил товарищ Берия?

– Да, товарищ Сталин, пытаюсь по мере сил. Люди делают все возможное, чтобы помочь Родине.

– Возможно, но ведь вы уже сталкивались с людьми, которые не только не помогают, но еще и всячески мешают нашему общему делу?

– К сожалению, был такой случай, – видимо, Сталин решил спросить о том случае, с Алексеем Судаевым.

– А как вы думаете, такое еще где-то может произойти? – Сталин закурил папиросу.

– Слухи расходятся очень быстро, товарищ Сталин, я думаю, что теперь любой перестраховщик десять раз подумает, прежде чем сделать какую-либо глупость. Или хотя бы посоветуется с кем надо.

– Это хорошо. Я тоже на это надеюсь, тем более что я приказал публично осудить нескольких саботажников. Главная беда людей и в нашем, и в вашем времени в большей степени зависит от того, что люди не хотят выполнять свою работу как следует. Что ими руководит, не возьмусь судить, возможно, причины банальны, возможно, люди целенаправленно идут таким путем. Мы будем стараться, избегать ошибок, допущенных, с ваших слов, в вашем времени. Конечно, каждый эпизод будет серьезно проверяться, да и вы немногое рассказали. – Ага, так я и поверил, что он примет мои слова всерьез. Он, говорили, вообще никому не верил. – Чего-то вы и не можете знать, так как родились гораздо позднее, чего-то слышали в искаженном варианте, но работа ведется.