Война и люди - Никита Демин

Старый румын перевел эти слова своим соотечественникам, и комната взорвалась возбужденными голосами. «Так будет!» — читал я на лицах румынских крестьян.

В штабе мне сообщили новость: командиром корпуса вместо Бондарева назначен генерал-майор Антон Иосифович Гастилович. Ранее он командовал 17-й армией, которая дислоцировалась в Монголии.

Не скрою, первое впечатление, которое произвел на меня Гастилович, было весьма противоречивым. По-видимому, здесь сыграли немалую роль мои чувства к Бондареву. Андрей Леонтьевич был как бы рожден войной и вырос в боях. Он, подобно опытному врачу, чувствовал пульс боя, предвидел его развитие, всегда находился как можно ближе к переднему краю. У нового командира корпуса этих качеств поначалу, к сожалению, не было. Он не имел фронтового опыта в Отечественной войне.

Несколько раз я затевал с генералом откровенный разговор. Но Гастилович не очень-то любил, когда политработники вмешивались, как ему казалось, «не в свое дело».

«Срабатывались» мы с Гастиловичем медленно. Мне не нравилась сухость комкора в обращении с людьми. Но вместе с тем я видел, что Гастилович перспективный командир, грамотен в военном отношении, смел в решениях, оперативен. Это подкупало, заставляло верить, что в самое ближайшее время придет к нему и боевой опыт.

В конце апреля левое крыло 1-го Украинского фронта остановилось. Мы подошли к Карпатам. Корпус занял оборону в районе реки Прут, городов Коломыя, Косов, Куты. Штаб нашего соединения разместился в Коломые.

Хорошо запомнился первый вечер в предгорьях Карпат. Синий сумеречный туман опускался на землю, застревал в щетине деревьев, что росли на отрогах. И деревья сливались в один сплошной темный ковер. Все выше уходили горы. А там, вверху, они еще розовели, подставляя макушки лучам солнца. Не верилось, что здесь, среди этой красоты, разгорятся жестокие бои и черная копоть пожаров повиснет над этими разбуженными весной деревьями. Что бойцы будут умирать рядом с первыми тюльпанами и окрашивать своей кровью прозрачную воду горных речек. Нет, не верилось.

Стояла тишина!

И вдруг обостренный слух уловил знакомые звуки. Мы с майором Никитиным — агитатором политотдела, переглянулись и, словно по команде, одновременно задрали головы. По выцветшему бледно-сиреневому небу медленно и величаво плыл журавлиный клин. Птицы тянулись на восток, в сторону милой нашей Родины.

— Эх, сейчас бы котомку за плечи — и вслед за ними, на Тамбовщину и в Воронеж,— вздохнул Никитин.

Журавли подлетали все ближе, ближе. И в этот момент меня позвали к телефону. Едва успел снять трубку, как за окнами дробью рассыпались автоматные очереди, а потом поднялась пальба. Я послал солдата узнать, в чем дело. Он вскоре вернулся, доложил:

— Из-за журавлей все это, товарищ полковник.

— При чем здесь журавли? — удивился я.

— Да немцы по косяку трассирующими нулями стрелять начали. Разогнали. А наши ребята обозлились — и по ним, по немцам то есть.

Эти выстрелы положили конец обманчивой тишине в предгорьях Карпат.

Горы... Сейчас мы видим в синей дымке их заснеженные вершины, любуемся их сказочной, дикой красотой. Горы пленяют нас чистым воздухом, неповторимым говором быстрых речек, отвесными скалами и пропастями. Мирный вид гор вызывает радостное, приподнятое чувство. Но тогда, в 1944-м, Карпаты явились для нас суровым испытанием, экзаменом на боевую зрелость. Предстояло с боями преодолеть горные гряды общей протяженностью свыше ста километров, провести войска и боевую технику в условиях бездорожья через перевалы. Но не только естественные преграды стояли на нашем пути. Впереди были грозные укрепления возводимой врагом в течение ряда лет так называемой «линии Арпада».

И хотя мы еще не дошли до нее, но уже в предгорьях Карпат почувствовали всю сложность и своеобразие горной войны. Тот, кто воевал в горах, хорошо знает, как трудно там наступать. Ведь иной раз один пулеметный расчет, закрепившись в скальной норе и перекрыв огнем горную дорогу, может оказаться почти непреодолимой преградой. Надо было учить солдат и офицеров умению вести бои в горах. Где-где, а здесь, в горах, крылатая суворовская фраза «Воюют не числом, а умением!» была особенно к месту.

Все эти особенности войны в горах мы терпеливо и настойчиво разъясняли всему личному составу. Этим была пронизана вся партийно-политическая работа. Перед офицерским составом встала задача по-иному взглянуть на многие вопросы организации боя в горах. В горных условиях намного сложнее управлять боем крупных частей и соединений. Да и, как правило, бросать в бой большие массы войск и боевой техники в горах не было необходимости. Иной раз это даже и вредно. Только напрасно кровь прольешь. И как часто успех боя решала горстка смельчаков, пробравшаяся через горные кручи и дерзким броском захватившая важную высоту или горный проход.

Многому предстояло научить сержантов и солдат. Например, умению измерять расстояние в горах и соответственно выбирать прицел. Ведь в горах все предметы кажутся расположенными ближе, чем в действительности. Не зная этого, солдат может расстрелять весь боезапас, а цели не поразить.

А гранатный бой в горах! Казалось бы, о какой специфике может идти речь? Оказывается, она и тут есть. Взять хотя бы такой случай. Батальон залег у подножия высоты, на которой закрепился противник. Склоны высоты довольно крутые. Если просто метнуть гранату, как в чистом поле, она может скатиться по склону и поразить своих. Поэтому солдат должен не сразу швырнуть гранату, а секунду-другую придержать в руке, хоть это не бог весть какое удовольствие — любоваться гранатой, которая вот-вот взорвется.

Тысячи и тысячи «мелочей». И все их надо было учесть, усвоить, ввести в боевую практику, сделать достоянием воинов. Это стало предметом постоянных забот командиров всех степеней, здесь были сосредоточены и усилия политработников, партийных и комсомольских организаций.

Наши политработники в эти дни особое внимание обратили на правильную расстановку коммунистов и комсомольцев в частях и подразделениях, повышение их авангардной роли в бою. Добивались, чтобы в каждой роте, в каждом взводе, в каждой штурмовой группе были коммунисты и комсомольцы, по которым бы равнялись все бойцы.

Мы напряженно учились. Самые тяжелые бои ждали нас впереди.

В конце апреля — начале мая здесь начались упорные бои. Противник стремился во что бы то ни стало ве’рнуть Коломыю, удержать шоссейные и железные дороги, идущие из Закарпатья через Яблоницкий перевал на Делятин, Станислав, Львов.

Особенно трудно пришлось 317-й дивизии. Она обороняла правый фланг корпуса в районе Коломыи. Первого мая в шесть часов утра по позициям этого соединения враг нанес сильный огневой и авиационный удар. Затем последовала контратака.

Два пехотных полка гитлеровцев, поддержанные танками, попытались сбить наши батальоны с занимаемых позиций, перерезать шоссейную дорогу. Более четырех часов продолжался бой. Дело доходило до рукопашных схваток.

После короткой передышки последовал новый удар. Только поздно ночью затихли выстрелы.

А в три часа утра второго мая мы вновь услышали сильную артиллерийскую канонаду на правом фланге. Связь с 317-й дивизией прервалась. Когда ее восстановили, я сразу позвонил начальнику политотдела дивизии полковнику Мусатову.

— Что там у вас, Алексей Тимофеевич? — спрашиваю.

— Противник атакует при поддержке двадцати танков. Основной удар наносится по шестьсот шестому полку. Выстоим. Вчера укрепились...

К семи часам утра затихло, а потом бой вспыхнул с новой силой. Враг давил, не считаясь с потерями. Наши измотанные и обескровленные в прошлых боях полки едва держались на своих позициях. Начподив полковник Мусатов в шутку говорил:

— Вот сволочи! Не дали по-человечески праздник отметить. Первого мая семь контратак пришлось отражать, а второго — девять.

Противник обладал значительным численным превосходством. Он занимал выгодные позиции на господствующих высотах и почти безнаказанно поливал нас артиллерийским и минометным огнем. Над Коломыей днем и ночью надсадно гудели фашистские самолеты. Из-за частых бомбежек и артналетов штаб корпуса покинул город и занял место на обратных скатах высот, зарывшись в землю.

В начале мая наш корпус вошел в состав 18-й армии. Командовал ею генерал-лейтенант Е. П. Журавлев, членом Военного совета был генерал-майор Семен Ефимович Колонии, начальником политотдела армии полковник Леонид Ильич Брежнев.

В ее рядах 17-й гвардейский корпус воевал с мая по сентябрь 1944 и с января по май 1945 г.

Как только наш корпус вошел в подчинение 18-й армии, нас, корпусных и дивизионных политработников, сразу же вызвали в поарм для знакомства. Никаких особых речей не произносилось. С нами запросто беседовали член Военного совета генерал-майор С. Е. Колонии и начальник политотдела армии полковник Л. И. Брежнев. Они рассказали о задачах армии, о специфике партийно-политической работы в условиях горной войны. Подробно расспрашивали о людях корпуса, их боевых делах, обратили внимание на необходимость проявлять заботу о воинах.