Тайна замка Чимниз - Агата Кристи

— В этой истории вообще ничего ни с чем не увязывается, — недовольно заметил Энтони. — Я вначале вообразил себя сыщиком-любителем, и все, что мне пока удалось, это ценой весьма значительных усилий, хотя, к счастью, не столь значительных расходов, разузнать о француженке-гувернантке.

— И за этим вы ездили во Францию? — спросила Вирджиния.

— Да, я поехал в Динар, где разговаривал с графиней де Бретайль. Страшно довольный своей прозорливостью, я ожидал услышать, что ни о какой мадемуазель Брюн там и знать не знают. Вместо этого мне дают понять, что на означенной особе на протяжении последних семи лет держался весь дом. Так что, если графиня тоже не является преступницей, моя хитроумная теория повисла в воздухе.

Вирджиния покачала головой:

— Мадам де Бретайль абсолютно вне подозрений. Я очень хорошо знаю ее, и мне кажется, я встречала в замке и мадемуазель. Я достаточно хорошо помню ее лицо, — правда, не очень четко, а так, как обычно помнишь гувернанток, компаньонок и людей, с которыми вместе ехал в поезде. Это ужасно, но я никогда на них внимательно не смотрю, а вы?

— Только в том случае, если они умопомрачительно красивы, — сознался Энтони.

— Ну, в таком случае… — она внезапно замолчала. — В чем дело?

Энтони разглядывал фигуру, которая внезапно возникла из-за дерева и неподвижно застыла на месте. Это был герцословак Борис.

— Извините, — сказал Энтони. — Я должен отойти на минуту к своей собаке.

Он подошел к Борису:

— В чем дело, что тебе нужно?

— Хозяин, — сказал Борис, поклонившись.

— Хорошо, хорошо, но вовсе не следует ходить за мной по пятам. Это выглядит странно.

Не произнося больше ни слова, Борис показал грязный обрывок бумаги, очевидно, часть какого-то письма, и отдал его Энтони.

— Что это? — спросил Энтони. На клочке бумаги не было ничего, кроме адреса, записанного торопливым почерком.

— Он обронил его, — сказал Борис. — Я принес хозяину.

— Кто обронил?

— Иностранный джентльмен.

— А зачем ты принес?

Борис взглянул на него с упреком.

— Ну, ладно, ладно, а сейчас иди, я занят. Борис отдал честь, повернулся на каблуках и удалился.

Сунув клочок в карман, Энтони присоединился к Вирджинии.

— Что ему нужно? — полюбопытствовала она — И почему вы называете его своей собакой?

— Потому что он ведет себя, как собака, — ответил Энтони — Я думаю, что в своей предыдущей жизни он наверняка был охотничьей собакой. Он принес мне обрывок письма, который якобы обронил иностранный джентльмен. Я думаю, он имеет в виду Лемуана.

— Возможно, — согласилась Вирджиния.

— Он постоянно крутится вокруг меня, — продолжал Энтони. — Совсем как собака. Почти ничего не говорит и только смотрит на меня своими круглыми глазами. Непонятный тип.

— А может, он имел в виду Айзекстайна, — предположила Вирджиния. — Бог знает почему, но Айзекстайн очень похож на иностранца.

— Айзекстайн? — повторил Энтони удивленно — А какое отношение он имеет к этой истории?

— Скажите, вы ни разу не пожалели, что ввязались в нее? — неожиданно спросила Вирджиния.

— Я? Боже упаси! Мне ужасно нравится. Я, знаете ли, всю жизнь мечтал оказаться в подобной передряге. Правда, на этот раз я получил несколько больше, чем рассчитывал.

— Но мне кажется, вы уже выпутались из неприятностей, — сказала Вирджиния, несколько удивленная его серьезным тоном.

— Не совсем.

Несколько минут они прогуливались в молчании.

— Есть люди, — наконец произнес Энтони, — которые не умеют координировать свою реакцию на сигналы. Обыкновенный, нормально работающий паровоз замедляет скорость, когда впереди загорается красный свет. Я, наверное, от рождения лишен способности различать сигналы. Когда я вижу красный, я не могу не броситься вперед, а это, как вы понимаете, означает встречу с опасностью, причем неминуемую. И естественно, красный сигнал опасен для любого вида транспорта, — Его той по-прежнему был серьезен.

— Я думаю, — сказала Вирджиния, — вам в жизни не раз приходилось идти на риск.

— Пожалуй, я испытал все виды риска, кроме одного — женитьбы.

— Ну, это уже цинично.

— Вы меня не так поняли. Брак, как я его себе представляю, — самое необыкновенное из всех приключений.

— Мне нравится то, что вы говорите сейчас, — сказала Вирджиния покраснев.

— Есть только один тип женщины, на которой я хотел бы жениться, — это женщина, бесконечно далекая от той жизни, которую веду я. И что в этом случае мы стали бы делать? Либо ей пришлось бы менять образ жизни, либо мне.

— Но если бы она любила вас…

— То, что вы говорите, миссис Ривел, — сентиментальность, и вы это прекрасно понимаете. Любовь — не наркотик, который принимают, чтобы забыть окружающее. Конечно, можно понимать ее и так, но это очень обидно — ведь любовь может оказаться чем-то гораздо большим. Предположим, король женился бы на своей бедной служанке. Как, по-вашему, они относились бы к семейной жизни, пробыв в браке год или два? Не вспоминала ли бы она с сожалением о своем нищенском платье, о босых ногах и о беззаботной жизни? Держу пари, что было бы именно так. А он? Не усомнится ли он в том, что ради нее стоило отказаться от короны? И ему бы это не принесло ничего хорошего. Нищий из него, наверняка, не получился бы. А в этом случае ни одна женщина не стала бы его уважать, так как женщины презирают мужчин, у которых что-то не получается.

— Уж не влюбились ли вы в бедную служанку, мистер Кейд? — мягко спросила Вирджиния.

— Совсем наоборот, но, в принципе, дело от этого не меняется.

— И вы считаете, что ситуация безвыходна?

— Какой-то выход всегда найдется, — мрачно сказал Энтони. — У меня есть теория, что желаемого всегда можно добиться, если уплатить за это соответствующую цену. А вы знаете, какова цена в девяти случаях из десяти? Компромисс. Дьявольски отвратительная вещь — компромисс. Но когда приближаешься к среднему возрасту, он как-то незаметно подбирается и становится частью твоей жизни. Вот и со мной так же. А чтобы получить женщину, которая мне нравится, я бы… я бы даже устроился на работу.

Вирджиния рассмеялась.

— Меня ведь с детства готовили к определенной профессии, — продолжал Энтони.

— И вы не стали ею заниматься?

— Нет.

— А почему?

— Для меня это было делом принципа.

— Понятно.

— Вирджиния, вы совершенно необыкновенная женщина! — сказал Энтони, внезапно повернувшись к ней.

— Почему же?

— Вы способны удержаться от вопросов.

— Вы имеете в виду, что я не спросила, какая профессия вас ожидала?

— Совершенно верно.

Снова воцарилось молчание. Они шли к дому мимо розария, откуда доносился аромат цветущих растений.

— Я думаю, вы прекрасно все понимаете, — сказал Энтони, прерывая молчание. — Вы ведь отлично чувствуете, когда кто-то испытывает к вам симпатию. Я не воображаю, что хоть на йоту вам не безразличен, но как мне хотелось бы добиться этого!

— И вы считаете, вы смогли бы это сделать? — тихо спросила Вирджиния.

— Может быть, нет, но, черт возьми, ради этого я пошел бы на многое.

— Скажите, вы не жалеете, что познакомились со мной? — внезапно спросила она.

— Конечно же, нет. Для меня это был очередной красный сигнал. В тот день, когда я впервые увидел вас на Понт-стрит, я знал, что меня ожидает нечто, что принесет мне радость, но заставит и страдать. Я понял это, едва увидел ваше лицо. В вас есть какая-то магия. Я встречал других женщин, которые наделены ею, но я не знаю женщины, обладающей ею в такой степени. Вы, очевидно, выйдете замуж за человека респектабельного и преуспевающего, что же касается меня, я вернусь к своей непутевой жизни. Но, клянусь, прежде чем исчезнуть, я однажды поцелую вас.

— Во всяком случае, не сейчас, — заметила Вирджиния. — Инспектор Баттл наблюдает за нами из окна библиотеки.

— Вы настоящая ведьма, Вирджиния, — сказал он. — Хотя и весьма очаровательная ведьма.

Он помахал рукой детективу:

— Кого-нибудь поймали, Баттл?

— Пока что нет, мистер Кейд.

— Ну что ж, звучит обнадеживающе.

Баттл, с подвижностью, удивительной для столь крупного человека, опершись рукой о подоконник, выпрыгнул из окна и нагнал их на террасе.

— Приехал профессор Винворт, — объяснил он шепотом. — И сейчас расшифровывает письма. Хотите взглянуть, как он работает?

Он произнес это тоном человека, демонстрирующего на выставке редкий экспонат. Получив утвердительный ответ, он подвел их к окну и предложил заглянуть внутрь. За столом, на котором были разложены письма, сидел и с озабоченным видом писал что-то на большом листе бумаги маленький рыжеволосый человек среднего возраста. Он издавал какие-то звуки, напоминающие похрюкиванье, и время от времени энергично потирал рукой нос, от чего последний принял оттенок, напоминающий цвет его волос. Наконец профессор оторвался от работы и поднял голову: