Вторая гробница - Филипп Ванденберг

Гости обычно рассказывали всевозможные истории, связанные с женщинами, не называя имен мужчин и, чтобы избежать неловкостей, называли всех женщин Фанни или Эмми. За разговорами они убили много времени.

Пока гости наслаждались беседой, стол в холле убрали, и там расположился струнный квинтет, который наигрывал вальсы. С тех пор как опера «Летучая мышь» вызвала фурор в лондонском Вест-Энде, вся Англия сходила с ума по вальсам Иоганна Штрауса.

В назначенное время дамы и господа вышли из салонов и лорд Амхерст повел леди Маргарет на танец. Остальные пары присоединились к ним.

– Мне все же жаль его, – шепнула леди Маргарет в объятиях своего супруга.

– Кого?

– Молодого Картера! Как он там стоял, а на него все смотрели с недоверием. Я думаю, Карнарвон был прав, когда сказал, что никто из нас не присутствовал на том пожаре, а значит, не может знать наверняка, что там произошло на самом деле.

– Я нахожу его поведение крайне невоспитанным. Даже если все, что он сказал, правда, нужно проявлять больше сдержанности.

– Ты так считаешь? – Леди Маргарет задумалась.

После нескольких тактов, умело кружась в танце и тем самым привлекая внимание гостей, она снова начала:

– Уильям?

– Да, любовь моя?

– Ты можешь представить лорда Карнарвона своим зятем?

– Конечно. Алисия еще ребенок, но через пару лет она будет в таком возрасте, когда этот вопрос станет актуальным. И если ты уж спрашиваешь меня об этом, то я скажу, что отдал бы предпочтение не Карнарвону, а скажем, Ньюберри.

– Я ничего не имею против Ньюберри. Он образованный молодой человек, но по сравнению с Карнарвоном…

Леди Маргарет говорила тихо, почти шепотом. Но тут вдруг рядом возник лорд Карнарвон и попросил лорда Амхерста о следующем танце с хозяйкой.

– Я тут услышал свое имя, – засмеялся Карнарвон, – вы позволите, я уведу миледи на секундочку?

Точно в полночь прозвучал гимн ее величества королевы Виктории – так по старой традиции заканчивался праздник в Дидлингтон-холле. Но лишь несколько гостей, приехавших из ближайших окрестностей, зажгли фонари на своих экипажах и отправились по домам. Остальные потянулись в гостевые комнаты, расположенные в боковом крыле господского дома.

Когда последние гости покинули зал, лорд и леди Амхерст вышли к входу и, крепко обнявшись, взглянули на затянутое облаками небо.

– Хороший праздник получился, правда, Уильям? – Маргарет вдыхала прохладу ночи.

– Изумительный, – пробормотал лорд, – если бы не этот инцидент с Картером. Я, наверное, вышвырну его. Он совершенно не умеет себя вести.

– Не стоит этого делать, Уильям! Он молод, и ему еще позволено совершать ошибки. Не делай этого, Уильям. Я прошу тебя.

Лорд Амхерст удивленно взглянул на свою жену.

– Что тебе так нравится в этом Картере?

– Ты же сам говорил: он одаренный художник. Я его полюбила с тех пор, как он сюда приехал. А где он вообще?

Лорд пожал плечами. Очевидно, ему не было никакого дела до юного художника. Леди Маргарет, заметив безразличие мужа, позвала Альберта:

– Альберт, куда подевался Говард Картер?

Дворецкий, который только что покинул свой пост у парадного входа в Дидлингтон-холл, приветливо ответил:

– Мистер Картер ушел в свою комнату. Позвать его?

– Нет-нет, не стоит, – ответил лорд Амхерст, – я сам все улажу!

Не говоря жене ни слова, лорд повернулся и вошел в дом.

Альберт испугался, когда увидел, как Амхерст поднимается по лестнице. Его светлость еще никогда не бывал на самом верхнем этаже, где находились комнаты для прислуги. Это не предвещало ничего хорошего. Дворецкий подозревал, что лорд не знает, в какой комнате живет Картер, и бросился вслед за ним, чтобы показать нужную дверь.

Лорд Амхерст постучал и вошел, не дожидаясь ответа.

Картер лежал на кровати полностью одетый и в свете керосиновой лампы разглядывал потолок. Он ожидал увидеть в такое время кого угодно, только не самого лорда Амхерста. Когда Говард увидел его, он немедленно вскочил.

– Ладно уж, Картер, – заявил лорд Амхерст дружелюбным тоном. – Нам обоим есть о чем поговорить!

Картер кивнул и, недолго думая, произнес:

– Милорд, я не хотел так дерзко вести себя перед вашими гостями. Но все, что я сказал, чистая правда. Именно я вынес девочку из горящего дома, а не Спинк. Мне искренне жаль, что я забылся и повел себя так. Я завтра же соберу вещи и уберусь из Дидлингтон-холла.

Лорд Амхерст, который стоял, скрестив руки на груди, внимательно посмотрел на Картера. Наконец он спокойно произнес:

– Вы этого не сделаете, мистер Картер. Я ценю ваш талант и пожалел бы о вашем уходе. Поэтому я прошу вас остаться. Я думаю, наша совместная работа только начинается. А что касается этого скверного инцидента со Спинком…

– Я очень вам признателен, милорд, – перебил Картер лорда Амхерста. – Я охотно выполню вашу просьбу, только прошу дать мне пару свободных дней. Я обещаю» что наверстаю упущенное время.

Амхерст нахмурился, и Говард уже начал опасаться, что высказал свою просьбу в неподходящий момент. Но лорд неожиданно ответил:

– Хорошо, мистер Картер, только мне было бы интересно узнать, с какой целью вы просите у меня эти два дня.

Тут Говард Картер набрал в легкие воздуха, будто хотел сделать тяжкое чистосердечное признание, и сказал:

– Милорд, этот, как вы выразились, скверный инцидент со Спинком стал для меня тяжкой ношей. Может быть, вы меня не поймете, но я с трудом переношу, когда другие люди считают меня хвастуном и лжецом. Поэтому я хотел бы посвятить это время поиску свидетелей, которые видели, как все было на самом деле.

Упрямство Картера было оценено лордом по достоинству. Он уважал людей, обладавших непоколебимостью характера. А настойчивость, проявленная в этом деле Картером, уже служила подтверждением того, что его слова – правда. Было уже совсем поздно, и лорд Амхерст протянул Картеру руку. И тут его взгляд упал на рисунок, висевший на стене над умывальником.

– О! Это ваша работа?

Картер испугался. Он даже не предполагал, что лорд может зайти в его комнату под самой крышей. И вот теперь Амхерст стоял перед рисунком статуи Афродиты с чертами лица мисс Джонс и не мог налюбоваться, по крайней мере, Говарду так казалось. Он понимал, что лорду знакома эта статуя. Больше всего сейчас Картеру хотелось притушить свет керосиновой лампы.

От волнения Картер забыл ответить на вопрос Амхерста. Лорд подумал, что его вопрос расценили как бестактность, ведь художники вешают на стены исключительно свои картины. Он осторожно поинтересовался:

– Мне хотелось бы узнать, мистер Картер, эта картина плод фантазии или есть живой эталон такой красоты?

Любопытство Амхерста, а может, не любопытство, а настоящее подозрение, ввергло Говарда в крайнее беспокойство. Он чувствовал, что сердце вот-вот выскочит из груди. Картер уже хотел ответить, что этот рисунок – плод фантазии подростка, но лорд опередил его:

– Вы, конечно, можете не отвечать на этот вопрос. Это право художника. Доброй ночи!

После того как лорд Амхерст ушел, Говард снял одолженную визитку и повесил ее на спинку стула, который стоял напротив приоткрытого окна. Над лугами, раскинувшимися вокруг Дидлингтон-холла, собирались клочья тумана, первые предвестники осени. Только что Говарду было тепло, но вдруг его зазнобило, и он, потушив свет, забрался под одеяло.

Говард закрыл глаза, но вместо того, чтобы погрузиться в беспамятство, почувствовал дикое головокружение. Издалека донеслись жалобные крики сыча, Говард открыл глаза и уставился на низкий потолок своей комнаты, усеянный бледными дрожащими пятнами света. Он долго смотрел в пустоту, а затем поднялся и выглянул в окно, из которого были видны черные силуэты деревьев и стены Дидлингтон-холла, протянувшиеся в темноте таинственными линиями. Казалось, что близилось утро, потому что с окрестных озер, гладь которых превратилась в блеклые запыленные зеркала, доносилось одинокое кваканье лягушек.

Картеру было ясно: в эту ночь он не сможет заснуть. Слишком много событий произошло накануне вечером, и они тяжким грузом легли на его душу. Но о чем бы он ни думал, мысли его все время возвращались к Саре Джонс и к несчастному разрыву их отношений. Нет, он никогда не сможет забыть этого предательства. В тяжкий момент отчаяния он хотел оказаться рядом с матерью, которая бы любила его и которой он мог бы довериться. Но она жила в Лондоне, и у нее было так много забот! «Когда я ее видел в последний раз?» – подумал Говард, однако не смог этого вспомнить.

Юноша нащупал пальцами спички и зажег лампу. Затем он взял бумагу для рисования, сложил до подходящего размера и уселся за круглый столик посреди комнаты. Картер обмакнул перо в круглобокую чернильницу и принялся писать:

«Мисс Джонс, моя любимая!» – Говард остановился, сочтя эти слова глупыми, и, скомкав лист, отбросил его в сторону.